7
«О священном безумии. Христианство в современном мире» – так называется книга православного философа Татьяны Горичевой, вошедшая в шорт-лист литературной премии имени Александра Пятигорского. Книжный портал «Горький.Медиа» поговорил с писательницей о христианском феминизме и православии. «Правмир» публикует выдержки из этого интервью.
Татьяна Горичева — православный философ, публицист, миссионер. Родилась в 1947 году в Ленинграде. Крестилась в возрасте 26 лет. В советские годы была соредактором самиздатовского журнала «37». В 1980 году была выслана из СССР. В течение восьми лет до возвращения в Россию жила в Германии и Франции. Училась в католическом институте св. Георгия (Франкфурт-на-Майне, ФРГ), в Свято-Сергиевском Православном богословском институте в Париже, прослушала курс лекций в Сорбонне. Автор многих книг о православной вере и культуре. Регулярно выступает в России и в западных странах с лекциями о Православии. В 1988 г. вернулась в Россию и живет в Петербурге.
***
Сейчас положение женщины в России ухудшается во всех смыслах. Я не говорю о материальном, потому что я сама равнодушна к материальному, мне трудно судить, но власть нынешнего «православия» — это на деле гораздо хуже, чем власть марксизма в советском изводе. В современном православии мужчины, к сожалению, не понимают, насколько унижаются, думая о женщине в категориях какого-то XVII века, «Домостроя».
***
Вторая конференция (серия философских обсуждений о положении женщины в СССР – «Правмир») была посвящена смирению. К ней нас подтолкнуло то, что с Запада начали приезжать феминистки, потрясающие женщины, умницы: мы-то считали, что феминизмом занимаются несчастные некрасивые существа, ну как и сейчас у нас думают. И вот они приезжают и учат нас: «А почему это вы поддерживаете Церковь, патриархальную структуру? Вам не стыдно?» Спорить мы не стали, но провели конференцию о смирении, и в журнале «Мария», то ли во втором номере, то ли в третьем, опубликовали наши доклады. Причем там были не просто разглагольствования о том, как хорошо быть смиренной. Нас интересовал опыт смирения как опыт борьбы. Я помню, что потеряла всякий страх из-за смирения. Изначально я не боялась, но это была легкомысленная смелость: когда меня как-то раз арестовали в «Сайгоне», увели, избили, а потом выпустили, у меня появился страх, что со мной могут неизвестно что сделать. А это ужасно, ничего нельзя делать, когда боишься. Я очень стыдилась этого чувства.
Потом однажды, когда за мной шли несколько мужчин (я жила тогда в Стрельне), я стала молиться, Иисусову молитву читать, и вдруг у меня появилось чувство бесстрашия: я поняла, что они ничего мне не сделают. Я принимаю все, что бы ни случилось, и мне от этого радостно.
***
Я христианская феминистка и не считаю, что женщина должна стать мужчиной или что мужчин вообще надо уничтожить. Я говорю о том, что женщина есть личность par excellence. У Симоны де Бовуар есть формула, согласно которой женщина в маскулинном мире — это абсолютный Другой, она существует не как самость, а только как проекция мужских желаний и нужд. Я эту же формулу использую наоборот: ты сама становишься личностью только через Другого. Как Другой — женщина личность вдвойне, и то, что феминистки обычно считают страшным падением и унижением женщины, мне, как христианке, представляется вершиной ее бытия.
Это послушание и смирение, но не перед социальными ролями, а перед Богом. Чем больше смирения, тем больше сил — достаточно вспомнить Жанну д’Арк.
Она добилась всего, установила мир, стоя на коленях, потому что весь народ поверил в ее смирение. Так же и святая Женевьева. Святость и смирение дают абсолютную силу.
***
У нас были очень сильные поэты в то время, многие из них уже умерли: Виктор Кривулин, мой муж до эмиграции, Олег Охапкин, Елена Шварц, Сергей Стратановский (он, слава Богу, жив).
На мой взгляд, питерскую вторую культуру отличает несколько онтологических качеств: сиротство, состояние поражения, одиночество, сходство с Рильке, поэтому их поэзия не похожа на поэзию шестидесятников. Наша питерская культура не интересовалась тем, в каком мире мы живем.
Нами интересовались, а мы нет. Нам было все равно: во что мы одеты, что мы едим. Это был детский сад, но это были очень образованные, замечательные люди. Мы с Кривулиным вели два квартирных семинара: я — религиозный по пятницам, а Виктор утром в субботу — поэтический. Интересно, что религиозный собирал больше людей. Этой питерской поэзии, ее христианскому характеру, посвящен целый раздел моей книги.
***
Преимущество и христианское начало постмодернизма заключаются в том, что он говорит о конечности любого -изма, любой идеологии, то есть он смиренен и оценивает любую власть отрицательно. Такой анархический православный дух: у нас есть духовная иерархия, архангелы, архистратиги, ангелы, но нет иерархии земной. Нет ни одного идола, мы свободны.
***
Если есть истина, есть чудо, как все то, что нам открыто и открывается, то зачем скрывать? Оккультизм весь построен на игре в сокровенное знание, а это есть определенная форма гордыни. Истина гораздо мощнее, фантастичнее, чем какие-то оккультные штучки, алхимическая дребедень. Это сейчас все смешно, потому что мы живем не в Серебряном веке, а в Железном (да, да, «век шествует путем своим железным»). Мы помним об опыте Шаламова, ГУЛАГа, Блокады, двух войн, Холокоста. Ну и какие тут игры в оккультное? Оккультизм был серьезен, наверное, в период перехода от средневековья к Новому времени, он был даже в христианстве.
<…> А когда ты просто теоретизируешь, это же очень опасно. Любой батюшка скажет, что, если ты читаешь о подвигах аскетов, лежа на диване и жуя при этом бутерброд с колбасой, это просто опасно.
Потому что главная идея религиозного пути — это совпадение мысли с делом. Это основное правило даже просто нравственности, не говоря уже о религии.
Если ты шизофреник с самого начала, то тебя увлечет еще больше, утащит дьявол или демон, ты еще возгордишься. Будешь делать гадости, будешь гордиться ими, это совершенно ясно. Тут же ты заболеешь. Большинство людей так и живут. Но поскольку их темпы такие мещанско-энтропийные, они успеют там наврать, и там наврать, и там наврать — такие зомбированные мелкими бесами существа.
***
В 1979 году я познакомилась с Татьяной Мамоновой: в нашей «второй культуре», неофициальной, она была известна как художница и держалась подальше от политики, от всяких таких опасных игр. Как-то она сказала, что хочет сделать феминистический журнал или клуб салонного типа. Я была уже подготовлена, потому что я видела, что вторая культура — одно эстетство, а у меня сердце разрывалось от того, как жили наши женщины. А мы, способные писать, говорить, преподавать, ничего не делаем для того, чтобы просвещать их на всех уровнях. Все же считали себя гениями, спорили, кто более гений. Меня это начало раздражать, поэтому я сразу откликнулась на мамоновский призыв. Потом я привлекла Наталью Малаховскую, вскоре к нам присоединились Юля Вознесенская, которая уже успела отсидеть в тюрьме, Соня Соколова, много кто. Вообще женщины были бесстрашные. Мы, например, с Юлей веселились во время обысков, хохотали, пели песни.
Я в КГБ акафисты распевала. У нас не было предательств, не было расколов, всего того, что обычно происходило в диссидентской среде. У нашего женского коллектива было мощное нравственное начало.
Наталья Лазарева шесть лет отсидела за участие в женском движении, что очень прискорбно, потому что Вознесенская с Соколовой успели уехать. А Мамонову, меня и Малаховскую выслали, дали нам еврейские визы, хотя мы с Мамоновой не еврейки. Из Израиля присылали вызов. Настоящие евреи ждали, сражались, чтобы выехать, а нас за один день оформили. Путь был через Вену, а потом или в Израиль, или куда-нибудь в другое место.
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML