7
Двадцать пять лет пролетело со дня убийства в Оптиной пустыни, когда погибли три хороших человека и родились три святых мученика. Мне довелось быть в это время в Оптиной, видеть смерть о. Трофима и опустить три гроба в сырую весеннюю калужскую землю. Много чего прошло за эти годы, но мне кажется, что я помню в деталях каждый миг той трагедии, так она потрясла тогда всех очевидцев. О некоторых мигах того великого дня будет мой короткий рассказ.
Я уже не жил в Оптиной и приехал в гости на Пасху. Предпасхальный вечер был тих и прекрасен: закатное красно солнышко раскрасило милым теплым цветом и в нем не было ничего тревожного. Даже странно, что закат несмотря на красноту нельзя было назвать кровавым, настолько он был нежный и приятный для глаз. Ничто не предвещало беды, хотя беда уже была рядом, рядом с каждым из нас. Убийца приготовил злодеяние и только ждал толчка своего «голоса, который не мог ослушаться». Он был в Оптиной, рядом, очень близко, он искал свою жертву. Но никто из людей не знал и не догадывался об этом.
Гуляя по монастырю, я заметил вышедшего из Введенского собора о. Василия. Он стоял у северного входа в храм и любовался красотой заката. А я в свою очередь остановился и стал любоваться картиной с его участием: стоит возле белоснежного храма красивый монах. Русак, стройный, спортивный, тихий и мирный, разумный для своих лет, явно будущая оптинская слава.
Пройдет много лет, он станет еще мудрее и опытнее, будут приходить к нему тысячи людей за советом и утешением и будет у нас новый оптинский старец. Ведь обещали, что будет семь светильников. Может это будет один из них. «Эх, как же он хорош, это воин Христов, – думал я, – дай Бог тебе, дорогой, не сойти со своего пути и остаться человеком, накопить мудрости и любви и одаривать ими народ Божий». Отец Василий почувствовал, что кто-то смотрит на него, обернулся и, увидев меня, улыбнулся. Мы не виделись несколько месяцев, обменялись издалека поклонами и решили сохранить тихость своего состояния. Но улыбка, его лучезарная улыбка запала в моей памяти и теперь уже будет жить со мной до самой смерти.
Началась служба. Пришла в храм братия монастыря, в том числе о. Ферапонт. С о. Ферапонтом никто не дружил. Вовсе не потому, что он был злой или плохой человек. Просто он, несмотря на относительную младость своих лет и раннее монашество, умудрился стать настоящим монахом — не входил не в какие группы или кружки по интересам, которые часто образуются в монастырях, жил очень сокровенной и истинно монашеской жизнью, без ссор и конфликтов, без пустых разговоров за чаем и пересудов во время послушаний. Жизнь таких монахов принято называть красивым русским словом сокровенной, как сказано в послании апостола «потаеный сердца человек, в неистлении кроткого и молчаливаго духа, еже есть пред Богом многоценно».
Пришел в храм о. Трофим. Он слегка опоздал на службу, т. к. много работал на подсобке. С утра до позднего вечера его видели то на тракторе, то на мотоблоке. Всегда радостный, энергичный, невероятно живой. Полная противоположность замкнутому и молчаливому о. Ферапонту. Вокруг о. Трофима всегда бурлила жизнь и кипела работа. У него было множество друзей, очень общительный и позитивный человек. Он подошел к левому клиросу, у которого я стоял, улыбнулся своей открытой улыбкой, мы крепко обнялись и расцеловались.
Быстрый обмен новостями, крепкие рукопожатия. Кто бы знал, что спустя несколько часов его не будет в живых. Живой, энергичный, веселый. Ну не мог он умереть молодым. Еще много-много лет впереди. Но человек предполагает, а Бог располагает.
Так и остались в моей памяти эти три улыбки. Такие разные и каждая по своему красивая. А потом были другие улыбки и они запечатались в моей памяти еще крепче.
Закончилась пасхальная литургия. Вся братия пошла в трапезную, разговелась, большая часть пошла отдыхать, звонари Трофим и Ферапонт пошли на звонницу, а о. Василий на скитскую литургию, чтобы исповедовать народ. Я в это время был в скиту и отдыхал в келье скитоначальника. Только началась скитская литургия, как в дверь постучали. Стук становился все настойчивее и я решил открыть дверь.
На пороге стоял дежурный скитской гостиницы и в крайне нервной форме сообщил, что в монастыре произошло убийство – каких-то монахов кто-то убил. Ему позвонили из проходной монастыря и просили предупредить скитоначальника и всю скитскую братию. Я отправил дежурного в храм, а сам собрался и пошел в монастырь. В сообщении было что-то абсурдное, какое могло быть убийство в монастыре, в Оптиной?! Это явный бред и чья-то глупая шутка. Кто бы знал, что одновременно со мной по дорожке, только прячась в кустах и в другом направлении прошел убийца.
В Оптиной было очень безлюдно. Ведь даже никто не смог увидеть убийцу, разошлись все. Прослышав про злодеяние, начала собираться братия. Первым я увидел о. Ферапонта. Он лежал на звоннице, пробитый насквозь коротким мечом, изготовленным из автомобильной рессоры. Как потом выяснилось, что «работать» таким орудием очень трудно — нужно обладать или огромной силой или много тренироваться.
Убийца Аверин был щупленьким человеком, но тут ему явно помог истинный вечный убийца человеков. Только этой нечеловеческой силой можно объяснить силу удара Аверина: помимо тела в трех местах был пробит кожаный монашеский пояс. Нанеся единственный удар строго в печень, он опустил тело Ферапонта на землю и закрыл его лицо клобуком. Почему он так сделал сам объяснить не смог. Затем быстро встал и вторым ударом смертельно ранил о. Трофима. Тот даже не успел ничего понять — оба монаха стояли почти спиной друг ко другу и Трофим не видел, что произошло, только услышал, что звон прекратился и обернулся в сторону товарища, но было уже поздно — холодный окровавленный клинок пробивал его печень.
Аверин так же опустил Трофима, так же накрыл его лицо клобуком и спокойно пошел в сторону скита, вслед за уходящим о. Василием. Третий удар и третий человек пал на землю. После убийца побежал за дом возле скитской башни, бросил там свой страшный меч, перелез через забор и убежал в лес. Только убегающую фигуру в серой шинели смогли рассмотреть три паломницы. Больше никаких следов и примет (кроме меча). Но уже на третий день в доме Аверина сидела засада и проводились розыски по ближайшим лесам. (С тех пор я точно знаю, что если наши власти хотят раскрыть какое-то убийство, то раскрывают его быстро. Они могут (а может могли тогда) это сделать, если захотят).
Самого убийства я не видел, но на моих руках испустил дух о. Трофим. Лицо его было полно скорби и боли. Было видно, что он испытывал сильнейшие страдания. Отошел он тихо. Просто замер и все. Отец Василий прожил дольше всех и умер уже в машине скорой помощи по дороге в Козельск. Его натренированное тело всячески сопротивлялось смерти, но рана была слишком страшна.
Потом приехала милиция, начались оперативные действия, всех убитых увезли на вскрытие. Спустя несколько часов их привезли в храм св. Илариона. Насколько помню я был единственный мирянин, который присутствовал при этой первой молитве у тел убиенных братий, видел их тела еще непокрытыми, без облачений. По традиции миряне не должны быть при облачении монахов, но для меня сделали исключение. И я благодарю судьбу, что присутствовал на этой молитве. Поверьте, никогда более я не видел и не ощущал чего-то подобного. Прежде всего надо сказать о лицах убиенных братий.
Знаете, что меня поразило тогда? Все трое умерли в страшных муках, от немыслимой боли и эта боль осталась в момент смерти на их лицах. Но вот прошло несколько часов и я видел совершенно другие лица. Их даже можно смело назвать ликами, так они светились и сияли. Это не было моим экзальтированным восприятием, все отметили странное преображение лиц — на всех трех была светлая, тихая и мирная улыбка. Очень покойная и уверенная. Такое ощущение, что они увидели что-то радостное. Вот что удивительно: дух покинул тело, но преобразовал его после смерти. Вот об этих трех улыбках я говорил вначале своего рассказа. Именно их я не смогу забыть никогда. Вот явное доказательство бытия загробного мира.
Трудно передать словами состояние братии монастыря. Думаю, что нечто подобное испытали апостолы после казни Христа и ученики оптинских старцев, после их смерти. С одной стороны ужас от происшедшего и горечь расставания, с другой радость за своих братьев. Ведь все они сейчас у Престола Божия. Они начали праздновать Пасху на Земле и закончили ее на Небесах. И мы верим, что там их Пасхальная радость будет вечной. Они заслужили ее своей земной жизнью и сподобились принять мученический венец.
Многие вечером того дня произнесли такие слова: а я оказался недостоин за грехи свои.
***
Перед написанием этого краткого воспоминания я нашел запись речи оптинского иеромонаха Феофилакта, сказанной по отпевании убиенных оптинских иноков. Не знаю точна ли цитата, но она очень верна по сути и многое передает из наших тогдашних переживаний: «…сегодня здесь совершается нечто необычное, чудное и дивное… Всякий христианин, хорошо знакомый с учением Церкви, знает, что на Пасху так просто не умирают, что в нашей жизни нет случайностей, и отойти ко Господу в день Святой Пасхи составляет особую честь и милость от Господа. С этого дня, когда эти трое братии были убиты, по-особому звучит колокольный звон Оптиной пустыни. И он возвещает не только о победе Христа над антихристом, но и о том, что теперь земля Оптиной пустыни обильно полита не только потом подвижников и насельников, но и кровью Оптинских братьев, и эта кровь является особым покровом и свидетельством будущей истории Оптиной пустыни. Теперь мы знаем, что за нас есть особые ходатаи пред Престолом Божьим».
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML