3
Откуда среди преступников берутся верующие люди? Может ли быть настоящей вера у того, кто грабил и убивал? Как живут православные христиане в местах лишения свободы? О том, что он вынес из многлетнего опыта окормления СИЗО, рассказывает протоиерей Сергий Дворянов, благочинный Бахмутского округа.
Окормлением заключённых я занимаюсь около пятнадцати лет. В СИЗО № 6 г. Бахмут много разных групп преступников, начиная от несовершеннолетних, совершивших особо тяжкие преступления, до пожизненно заключённых. Ещё есть те, кто совершил преступления небольшой и средней тяжести, и люди, которые попали под следствие в связи с политическими событиями, происходящими в нашей стране.
Отдельная категория — это хозотряд, те, кто получил сроки за незначительные преступления и трудятся, обслуживая других: работают в пекарне, выполняют какие-то специальные задания, ремонты и так далее. Они имеют возможность посещать храм, который мы построили на территории изолятора и где постоянно совершаем службы. Основной костяк прихожан этого храма — это сотрудники СИЗО, из них состоит приходской совет. Но, как я уже сказал, есть и заключённые, которые ходят на богослужения, исповедуются, причащаются.
Для всех остальных заключённых (то есть тех, кто не может бывать в нашем храме) мы по образцу Мариупольского СИЗО делаем молитвенную комнату. Ремонтируем одну из камер, там сейчас ведутся отделочные работы. Потом поставим иконостас, и будет часовня внутри изолятора. Появится возможность совершать там таинства, проводить беседы, молебны.
В настоящее время у меня послушание: прихожу в СИЗО каждую неделю и в комнате психолога исповедую и причащаю заключённых, беседую с ними, мы вместе молимся. Доступ к этому у каждого из них свободный, но прежде нужно написать заявление в соцотдел, на имя заместителя начальника по воспитательной работе, с просьбой о встрече с православным священником. Прошения собирают каждую неделю, после чего я встречаюсь со всеми желающими.
Когда человек впервые попадает в СИЗО или тюрьму, у него случается шок от того, что он там видит. Особенно тяжело тем, кто отчасти по независящим от них причинам попал туда. Есть такие, кто 4-5 лет назад и не помышлял ни о чём подобном, спокойно жил в нормальных условиях. Сейчас там находится немало таких людей, и, конечно, им очень тяжело.
Я уже много лет окормляю изолятор, поэтому как-то свыкся. Хотя привыкнуть к такому нельзя, но смириться — можно. Понимаю, что у этих людей — свой особый путь, свой крест, им тяжело. Поэтому иду с целью помочь, облегчить участь человека, показать ему красоту духовной жизни. Да, его плоть страдает, но можно зажечь огонёк духовной жизни внутри, пробудить веру, показать красоту и исцеляющую силу молитвы.
Того, кто впервые попадает в тюрьму, больше всего пугает ограничение свободы и постоянное пребывание рядом посторонних людей, с которыми приходится сосуществовать порой очень долгое время. В этом отношении на зоне проще, потому что там люди могут свободно выходить из бараков, нет тесноты, вынужденного общения. А здесь, когда в камере несколько человек — бывает, что и до девяти, — это, конечно, очень сложно.
Бытовые условия тяжёлые. Болезни, инфекции — всё есть, потому что множество людей замкнуты в одном помещении. Но администрация заботится о состоянии содержащихся под стражей. Там постоянно делают ремонты, и сами заключённые обустраивают свою жизнь, приспосабливаются. Но привыкнуть к этому, повторю, очень сложно.
Большинство заключённых совершили преступления по обычным статьям — воровство, например. В этой группе есть те, кто попал в первый раз, по неведению или глупости, но есть те, кто сидит уже не один раз.
С малолетними преступниками общение приходится выстраивать очень кропотливо. Конечно, 14-16 лет — это ещё дети. По многим видно, что они вышли из неблагополучных семей. Таких большинство. Им и на свободе несладко жилось, и возвращаться некуда. Это очень печально. Их никто не ждёт, у них нет дома. А в изоляторе — чистая постель, регулярное питание, телевизор, спортзал. И бытовые условия порой даже лучше, чем были у них на свободе.
Содержание детей на порядок лучше, нежели взрослых, они более привилегированны. К ним приходят преподаватели, проводят уроки. Я бываю, к сожалению, не так часто, как хотелось бы, но регулярно. Беседую с ними, говорю о Боге, вере. Очень трудно достучаться до глубины детского сердца, добиться, чтобы ребёнок доверился священнику. Они по-разному воспринимают меня, но усердием можно достичь доброго расположения с их стороны. Слушают обычно охотно, задают вопросы, им многое интересно. Стесняются исповедоваться. Очень трудно расположить их к себе во время этого таинства! Они боятся, не доверяют, но всё-таки удавалось и таких заключённых исповедовать.
Проще всего в духовном плане с теми, кто заключён пожизненно. Раньше этого отдела не было в нашем СИЗО, потом сделали. Вначале я шёл туда с опасением: ведь это люди, которые совершили такое, о чём и помыслить страшно! Но, тем не менее, когда человек получает пожизненное заключение, он осознаёт, что уже не выйдет, и понимание жизни у него меняется. Не у всех, но с теми, с кем я встречался, это было.
Происходило глобальное изменение в понимании жизни. Такой человек начинает глубже понимать и осознавать, для чего она дана, что такое свобода, как надо жить. У многих там крепкая вера. Они читают Священное Писание, цитируют Псалтырь наизусть, знают молитвы, совершают положенное молитвенное правило.
Как-то меня поразило откровение одного человека. Я спросил: «А ты нёс покаяние за свой грех?» (на тот момент он сидел уже много лет). Он ответил: «Да, я два года совершал по триста земных поклонов каждый день». То есть человек действительно потрудился для того, чтобы очистить свои сердце и душу.
Там люди действительно меняются, у них всё не показное. Когда осуждённый понимает, что не выйдет из стен тюрьмы, то у него остаётся только надежда на Бога, поэтому вера у них сильнее. Они доверяют священнику, исполняют то, что я им советую. Им нечего таить, они искренне исповедуются, причащаются, охотно встречаются со священнослужителем. Когда у них бывает возможность позвонить родным, порой и мне звонят, шлют смс. Стараюсь их поддерживать духовно, потому что им очень тяжело. Но в духовном плане с ними легче.
Сложнее всего с теми, кто совершил преступления небольшой и средней тяжести, так называемыми «блатными». Для того чтобы стать на путь исправления, нужна решимость. А там свои законы. Один из них такой: если дал обещание — Богу или человеку, — надо исполнять. И вот этой решимости стать на путь реальной праведности, не нарушать закон у них нет. И если в миру люди легко идут на исповедь, то в этой среде всё не так. Очень сложно подобраться к их душам. Но — стараюсь. Среди них есть верующие люди, но открывать свою душу, исповедоваться для них тяжело.
Окормление тех, кто составляет хозобслугу, проще: они ходят в храм, у них есть семьи, там всё в порядке.
Политические и военные заключённые — категория тоже непростая. Каждый попал за решётку по своим причинам. Больше всего тянутся к Богу и вере они, но у некоторых вера поверхностная. Бывает, человек один-два раза побыл на молитве, исповедовался, поставил Богу свечку — и думает, что его тут же отпустят, всё наладится, и можно будет дальше жить. А не получается. И всё, он отходит, замыкается, вера слабеет. А есть люди, которые, несмотря на все тяготы, сохраняют веру, молятся Богу, стараются прибегать к таинствами и нести духовные подвиги, вспоминают свои ошибки и грехи.
Многие жалеют, что не ценили семью. Человек на свободе, возможно, не очень это понимает, а вот в заключении приходит осознание, что семья — это самое важное. Заключённые переживают, страдают от отсутствия общения. Это тоже влияет на то, как они относятся к жизни, меняет их. Ограничение свободы для некоторых оказывается плодотворным: они возвращаются с пониманием того, насколько важны близкие люди.
Конечно, православный человек не должен попадать в тюрьму. Но если такая ситуация случилась, то везде, и особенно в заключении, важна твёрдость намерения. Если человек поверхностный и «пристраивается» к вере, то это сразу видно. Такого вычисляют и соответственно относятся. А того, кто серьёзно несёт тяготы, искренне верует, уважают, дают помолиться. Конечно, бывают случаи, когда то телевизор кто-то включит, то начнёт спорить или критиковать священников, но такое случается и в обычном обществе. Поэтому если человек стоит твёрдо на своих позициях, то ему нечего бояться. Таких уважают, и ему не помешают жить духовной жизнью.
Если заключённый уверовал уже в изоляторе, то к нему относятся с пониманием. Насколько изменится жизнь такого человека, зависит от него самого. Важно, как он поведёт себя в дальнейшем. Одно дело, когда он в стеснённых обстоятельствах приходит к вере. А когда в миру свобода не ограничена, то сложно устоять против соблазнов и греха. И вот именно здесь проверяется вера, была ли она настоящей, — на свободе, а не в тюрьме. Сколько он аккумулировал веры, как он сможет защищаться с её помощью от соблазнов? — вот что важно.
Статистика говорит, да и сама жизнь подтверждает, что если человек возвращается в семью, его ждут, то дальнейшая жизнь сложится у него благополучно. Если же нет близких, жилья, работы — таким очень трудно выстоять, всё выдержать и не попасть в тюрьму снова. У нас большой пробел в вопросе реабилитации заключённых. Это проблема, которую Церковь одна решить не может, нужны государственные программы.
Мне задавали вопрос, как быть, если тюремные законы («понятия») вступают в противоречие с православными канонами и правилами. Отвечу честно: я в это не углублялся и не изучал. Мне и сотрудники СИЗО не рекомендовали этого делать, говорили: «Не погружайтесь в это!» Конечно, там есть свои законы, но с противоречиями я не сталкивался.
Там ведь главными просто так не становятся. Выбирают по достоинствам, качествам: рассуждению, уму, воздержанности, образованию. То есть не бывает так, что кто-то захотел — и стал старшим. Тот, кого выдвигают, не может поступить нечестно или безнравственно, за такое там придётся нести ответственность. За моральной стороной пристально следят.
Сталин когда-то сказал, что тюрьма — это монастырь, только с более строгим уставом. Что-то в этом есть. Там действительно строгий порядок: воровать ни в коем случае нельзя, нужно делиться со всеми. Повторюсь, я не углубляюсь во всё это. Понятно, что греха много, он везде, и тюрьма — не исключение. Но в то же время хочется видеть какое-то просветление, поэтому я стараюсь смотреть на лучшие стороны этих людей.
Священник, который идёт окормлять заключённых, должен иметь веру и любовь ко Христу. Сам Господь сказал: «в темнице был, и вы посетили Меня» (Мф. 25:42). Это значит, что мы идём к Спасителю, встречаемся с Богом. Когда я говорю заключённым, что рядом с нами Христос стоит, это очень умиляет, даёт особую благодать. Господь Сам отождествлял себя со страждущим человечеством, с теми, кто пребывает в темнице, в заключении. Поэтому стараюсь оценивать человека не по его грехам, а по его покаянию, протянуть руку помощи.
Чем священник может помочь заключённому? Думаю, одна из самых главных вещей — стать ему другом. А наивысшее достижение — это стать духовным наставником.
У меня был интересный случай недавно. Семья приехала, попросили освятить хозяйство. Живут они в посёлке Зайцево, возле линии разграничения. Я ответил, что у них свой священник есть, он им поможет. Но отец просил, чтобы приехал я: «Помните, я храм строил в СИЗО?» И я его вспомнил, мы общались. У него семья, дети, большое хозяйство. Поехали, освятили всё. А рядом — война.
Этот человек уверовал в заключении, но теперь, когда в его жизнь пришло ещё одно испытание — война, — приехал ко мне, обратился к Богу за защитой, и это очень важно. Ведь одна из наших главных задач — дать людям надежду, донести, что с верой можно всё победить, пройти все испытания.
Записала Екатерина Щербакова
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML