3
Почему священником быть значительно легче, чем его женой, нужны ли воскресные школы, почему Церковь – не русская и не греческая и что такое абсолютное счастье – мы обсудили с иереем Михаилом Владимировым, настоятелем храма Святой Живоначальной Троицы в США. Здесь дети не мешают взрослым, прихожане не портят красоту богослужения и каждый может ощутить себя «поющим Богу песнь».
Глубинка Америки, глухая и малолюдная. Позади уже три часа езды и порядка 250 километров, отделивших эти места от Нью-Йорка. Старые постройки. Неприглядные, порою заброшенные, фермерские амбары, выкрашенные в красный цвет. Все это, вперемешку с лесными массивами, вот уже полчаса мелькает в окне автомобиля. Наконец, навигатор сообщает, что пункт назначения близок, ряд густых деревьев вдоль дороги расступается, и перед нами открывается вид на небольшой храм на пригорке. Рядом с храмом гостевой дом. Это православный центр святителя Иннокентия Московского в городке Франклин на севере штата Нью-Йорк.
Паркуемся. Тишина, заснеженные просторы и жгучий февральский мороз встречают нас первыми. Через пару минут из леса в накинутом на куртку кислотно-оранжевом светоотражающем жилете выходит отец Михаил. На поводке у него два огромных пса – хаски и аляскинский маламут. Собаки очень гармонично вписываются в суровый зимний пейзаж и, несмотря на внушительные размеры, ведут себя дружелюбно.
Отец Михаил Владимиров, в недавнем прошлом клирик Свято-Николаевского кафедрального собора (Русской Православной Церкви) в Нью-Йорке, построил миссионерский центр святителя Иннокентия несколько лет назад. С тех пор центр стал для самого отца Михаила и его семьи домом и местом основного служения. По воскресеньям и в дни важнейших церковных праздников в храме служится Литургия. Практически на каждом богослужении можно увидеть местных жителей, включая насельниц православного женского монастыря, находящегося неподалеку.
Однако прежде всего центр задумывался и создавался для приезжих – тех, кому нужно оторваться от ежедневной рутины, осмыслить и проговорить то, что наболело, задать священнику вопросы без спешки и получить на них ответы без суеты и формализма. Люди приезжают в центр отовсюду, чаще на выходные, привозя с собой проблемы, сомнения, боль. А порою, напротив, приезжают для того, чтобы острее и глубже прочувствовать радость жизни – устроить с детьми пикник или покататься с ними на санках, порыбачить или искупаться в горном озере и, главное, вместе помолиться на богослужении.
– Идея такого центра родилась у меня в России приблизительно двадцать пять лет назад, – рассказывает отец Михаил. – Я еще не был тогда священником. Я сам крестился, когда мне было двадцать девять лет. Через месяц встретил свою будущую жену. Мы начали встречаться. А как встречаться людям, которые верят в Бога? Как дальше строить семейную жизнь? Что такое венчание и для чего оно нужно? И никто ответа толком дать не мог.
А когда тебя носом тыкают в книжку, это не помогает. Тебе нужен кто-то, кто скажет: «Приди и посмотри, как я живу». Но этой фразы я сам ни от кого в жизни не услышал.
Андрей Первозванный получает свою веру не через зрение чудес. Когда он встречает Христа, то спрашивает Иоанна Крестителя: «Кто это?» И получает ответ, который тогда еще не был готов понять. А в это время Христос поворачивается к нему и говорит: «Пойдите и увидите, где Я живу». Через день Андрей возвращается и говорит: «Я нашел Мессию». Увидеть один день жизни Христа было достаточно для того, чтобы понять, что это Сын Божий.
На мой взгляд, для мирского человека важнее всего своими глазами увидеть опыт жизни христианской семьи в современном мире. Когда много лет назад мы с женой ездили в какой-нибудь монастырь, пытаясь понять, как должен жить христианин, мы чувствовали себя чрезвычайно неудобно, потому что, приезжая туда, я должен был идти в одно место, а она в другое, она не могла пойти туда, куда мог я. И ту жизнь, которую я видел в монастыре, я никоим образом не мог применить в своей семейной жизни.
Я не считаю свою семью идеалом, но все же опыт построения семейной жизни и воспитания детей с годами накопился. У меня двое детей выросли в США, пройдя через серьезные проблемы с учителями, ровесниками, школьными комиссиями. Подобные проблемы возникают у многих семей, пытающихся жить церковной жизнью. Поэтому этим опытом необходимо делиться, но им невозможно делиться с амвона. Им можно делиться, только когда люди к тебе приезжают и ты им открываешь свой дом, не приходской дом, а твой собственный, в котором ты живешь каждый день со своей семьей. Дом, в котором ты каждый день пытаешься построить христианскую жизнь без изоляции от окружающего мира, а пробуя отфильтровать из него то, что приемлемо для христианина, и отбросив то, что совершенно не допускается в христианской жизни.
Храм в честь Святой Троицы – сердце миссионерского центра святителя Иннокентия – освящен митрополитом Иларионом, первоиерархом Русской Православной Церкви Заграницей.
– Освящал храм владыка Иларион, так как изначально было известно, что новый храм не может освящаться в рамках Московского Патриархата, – объясняет отец Михаил (согласно Патриаршему томосу 1970 года, предоставлявшему автокефалию Американской Православной Церкви, ни один вновь созданный на территории США приход не может быть образован под юрисдикцией Московской Патриархии. – Прим. авт.). – Хотя по иронии судьбы 90 процентов людей, которые сюда приезжают, являются прихожанами Русской Православной Церкви.
По образованию отец Михаил театральный художник. И это видно во всем, что окружает нас здесь. Обстановка в доме выполнена с тонким художественным вкусом, с прекрасным чувством цвета и пространства. Светлая гостиная с живописным видом из окна. Столовая из кругляка. На стенах, кроме икон, – семейные фотографии, репродукции Нестерова, Кустодиева, Петрова-Водкина. Уютно и радостно. И взрослым, и детям.
– Много времени ушло на поиски места для строительства. Это должен был быть, во-первых, большой изолированный участок земли. Во-вторых, нужно было подходящее место для храма небольшого размера. В-третьих, необходимо было разработать проект дома с большим количеством комнат, чтобы люди могли приезжать, ночевать. При этом в доме должны были быть просторные места общего пользования, где можно играть с детьми и проводить вечера всей семьей. Чем ближе к Нью-Йорку, тем дороже земля. Чем дальше – тем дешевле, и купить ее можно больше, но из-за значительного расстояния людей приедет меньше. Место, по моей задумке, должно было быть на холме, открытое, с легкой атмосферой, не задавленной лесом. В результате у нас есть тридцать семь гектаров земли, из которых примерно семь-восемь гектаров – луг на склоне холма. Остальная территория – сосновый и еловый лес с выступающими камнями, с обрывами, с родниками. Приятное сочетание, в котором каждый может найти себе уютное место. Недалеко находится озеро, куда можно поехать купаться, есть речка, где можно ловить рыбу. Это летом. А зимой – катание на санках.
Храм маленький, сорок пять квадратных метров. Нужно было пространство, где люди были бы близки к священнику, священник был бы близок к людям, и все были бы объединены вместе. При этом в храме стоит традиционный иконостас в полтора человеческих роста.
– А почему вы назвали центр в честь митрополита Иннокентия Московского?
– Эта история уходит очень далеко. В те годы, когда я только вошел в Церковь, первым моим духовным отцом был архимандрит Иннокентий (Просвирнин). Это был человек незаурядных способностей и удивительной глубины. Он был заместителем председателя Издательского отдела Патриархии митрополита Питирима.
Когда мы с архимандритом Иннокентием познакомились, как раз происходило прославление митрополита Иннокентия Московского, и он участвовал в подготовке документов для канонизации. В ходе этой работы он ездил на Аляску. В те годы святитель Иннокентий, который много лет служил в Северной Америке, уже был прославлен в Американской Автокефальной Церкви. Во время подготовки документов обнаружили, что в Москве есть митрополичья дача в Черкизово, построенная святителем Иннокентием. Это было бревенчатое двухэтажное здание, очень хорошо сохранившееся.
Архимандрит Иннокентий пытался получить разрешение у московских властей на то, чтобы из этой дачи вместе с ее историческим парком вокруг сделать ансамбль, посвященный святителю. Меня он тоже вдохновил этой идеей, мы вместе ходили по разным организациям, я помогал ему с документами. Потом жизнь сложилась трагически и у него, и у меня – мне пришлось уехать в США, а он попал в больницу и через год скончался. И эта дача погибла. Кончилось тем, что ее кто-то сжег, чтобы получить участок земли.
Правда, сегодня ее, кажется, восстановили заново. А у меня на всю жизнь осталось очень трепетное отношение к святителю Иннокентию. Первые святоотеческие книги, которые я прочитал, тоже были труды святителя Иннокентия. А его жизнь навсегда осталась если не примером, то чем-то очень для меня близким, особенно сильно я почувствовал это в Америке. Поэтому когда возникла возможность создания такого центра, то не было другого варианта, в чью честь его назвать.
Суббота, вечер. В Свято-Троицком храме начинается всенощное бдение. Еще за несколько дней до этой поездки отец Михаил прислал нам богослужебные тексты, которые будут читаться на всенощной. С некоторой неуверенностью подхожу к клиросу, где в последний раз стояла лет десять назад, и вижу уже знакомый текст, начинаю читать. Стеснение вместе с дрожью в голосе постепенно уходят, и слова молитв начинают звучать не только вовне, но и внутри. В храме человек десять. Практически все по очереди читают и, кто может, поет. Помогает в этом жена отца Михаила, Наталья.
– Вообще, положа руку на сердце, я думаю, человек перед Богом – урод уродом, – начинает объяснять практику богослужения в своем приходе отец Михаил. – Потому что самых простых вещей, сформулированных в Евангелии, мы выполнить не можем. Мы напоминаем калек. Вот представим, например, человека, который по какой-то причине оказался в кресле-каталке, но он по сути своей танцор. И он, когда слышит музыку, то в своем внутреннем мире танцует лучше, чем Нуриев или Плисецкая.
Точно так же каждый человек, приходящий в Церковь, внутри мечтает участвовать в богослужении, мечтает служить Богу. При этом он не умеет читать, петь. Но человеку нужно дать эту возможность, чтобы он перед Богом ощутил себя «поющим Богу песнь» и лично возносящим Богу молитву.
Для меня неважно, насколько красиво или некрасиво в бытовом смысле происходит богослужение. Важно, чтобы человек участвовал в службе и старался сделать то, что он делает, будь то ношение свечки, чтение или пение, наилучшим образом, каким он это может сделать на сегодняшний день. И вместе с этим, чтобы ни один человек никогда бы не осудил другого за то, что тот делает.
Если во время богослужения нет любви и терпения по отношению друг к другу, то это уже не богослужение.
Я стараюсь в хор ставить любого, кто хоть как-то умеет петь. Читать тоже может любой. Но, естественно, рядом должен стоять тот, кто может помочь и показать, что и когда читать. Для этого мы с женой заранее собираем все чтения в один файл, который загружаем в айпады, чтобы не искать во время службы нужные отрывки в разных книгах и не перескакивать с одной богослужебной книги на другую.
Кроме того, так как люди в храме бывают самые разные, я стараюсь, чтобы они могли служить Богу на своем родном языке. Если американцы – на английском, если греки – на греческом, если китайцы – на китайском, если русские – на церковнославянском. Если кто-то боится впервые читать на церковнославянском, то я даю ему прочитать, например, шестопсалмие в синодальном переводе. Иногда всенощное бдение служится на трех-четырех языках.
Бывают дни, когда вообще никто на службу не приходит. Тогда мы служим с женой вдвоем. А на Пасху может быть человек шестьдесят. В среднем десять-пятнадцать. Я никогда не ставил перед собой цель привлечения большого количества людей. Иначе может потеряться идея. При большом количестве людей просто физически невозможно применять подобную практику богослужения.
Троицкий храм православного центра Иннокентия Московского – наверное, самая маленькая по площади церковь, в которой мне до сих пор удалось побывать. Но именно в ней я впервые задумалась о том, что означает Церковь Вселенская. Вот здесь, в глубокой и захолустной американской провинции, на нескольких десятках квадратных метров, молятся вместе греки, русские, американцы, китайцы, японцы.
После окончания воскресной литургии отец Михаил бежит на кухню, спешно надевает на подрясник фартук и, параллельно общаясь и перешучиваясь с прихожанами и гостями (все, кто был на литургии, уже собрались в доме), готовит омлет. Тем временем в гостиной накрывают на стол, доносится аромат кофе. Суета и разговоры прерываются на молитву. Сегодня отец Михаил просит прочитать «Отче наш» Марию, по происхождению гречанку, постоянную прихожанку храма. Она читает на греческом.
Завтрак проходит в формате шведского стола, поэтому все свободно передвигаются, разговаривают, обмениваются новостями, знакомятся с теми, кого видят впервые. Звучат преимущественно русский и английский языки.
– Цивилизационные и мировоззренческие особенности, к примеру, китайцев, не мешают им гармонично влиться в православный мир? – задаю я отцу Михаилу постоянно всплывающий в голове вопрос.
– Существует очень серьезная проблема – это попытка адаптации Православия к национальным условиям. В самом названии национальных Церквей заложена колоссальная ошибка в понимании того, что такое Православие. На мой взгляд, названия должны звучать так – не Русская Православная Церковь, а Православная Церковь в России, Православная Церковь в Грузии, Православная Церковь в Америке и так далее. Потому что Церковь не русская и не греческая – она Православная. И дальше просто должно указываться ее территориальное местонахождение. Нельзя выносить национальную принадлежность вперед, делая ее определяющей, а слово «Церковь» привязывать к ней. Ведь язык определяет мышление. Когда в Церкви на первое место ставится вопрос национальной принадлежности, возникает огромное количество других проблем.
Когда ко мне приходят люди различных национальностей, для меня этой разницы не существует. Моя функция – это каждого человека на равных основаниях включить в богослужение и каждому человеку уделить максимальное количество времени. И человек перестает себя чувствовать, например, китайцем. Он чувствует себя православным.
Недавно, например, у меня в приходе появилась японка. И мы первый раз шестопсалмие слушали на японском языке, потому что на церковнославянском она, конечно, читать не умеет. И она в первый раз почувствовала себя частью Православной Церкви, православного богослужения – это очень важная вещь. Она живет в Америке около двадцати лет. И крестилась здесь, в США. Пятеро детей. Всех пятерых она тоже привозила на службу.
– Монахини, которые приезжают сюда на богослужения, они американки? Как они пришли в православие?
– Неподалеку находится монастырь Жен-Мироносиц, относящийся к Американской Автокефальной Церкви. У них есть свой храм, но нет священника. Их всего пять пожилых монахинь. Очень мужественные женщины, я преклоняюсь перед ними. Одна из них – монахиня Екатерина, у нее шестьдесят коз и порядка ста овец. Она за ними ухаживает практически одна – кормит, поит, стрижет, прививает, принимает у них роды, заготавливает для них сено, учит собак стеречь это стадо, сама делает сыр из молока, вывозит породистых коз на выставки.
Да, они американки. Никаких русских корней у них нет. Совершенно разные судьбы, совершенно из разных мест. Причем судьбы уникальные – например, одна из них была водителем большегрузных дальнобойных контейнеровозов. Другая была с восемнадцати лет монахиней в Англиканской Церкви и перешла в Православие лет пятнадцать назад.
– Я помню празднование Пасхи в Свято-Николаевском соборе, где вы раньше служили. Выглядит грандиозно. Так как в Нью-Йорке дома часто стоят вплотную друг к другу и нет возможности обойти с крестным ходом один собор, то приходится обходить целый квартал. Для этого перекрывается движение на Мэдисон и Пятой авеню и других улицах. Фары сотен машин, огни большого города – и среди всего этого пение «Христос Воскресе». А как празднуется Пасха здесь, в центре митрополита Иннокентия?
– Единственный фонарь, который у нас есть, на время Пасхальной службы выключается. В кромешном мраке светят только звезды. Крестным ходом мы идем очень медленно. И движение процессии со свечами в ночном мраке, среди леса и звезд навсегда остается в памяти тех, кто принял в этом участие. К сожалению, нет хора кафедрального собора. Но и здесь порой собираются люди, с которыми мы раньше служили в Нью-Йорке. Хотя в целом это совсем другая служба. В кафедральном соборе радостно от большого количества людей, света, потрясающего пения. Здесь радость в другом – например, когда во время Литургии происходит христосование, мы с дьяконом выходим из алтаря к прихожанам, и все целуются друг с другом, и все знают друг друга, поэтому это не формальный поцелуй, а поцелуй любви и радости. Это чувство трудно передать.
Идет служба. Мальчик лет трех-четырех залез под центральный аналой и с задорной улыбкой смотрит на окружающих. Люди приветливо улыбаются в ответ и продолжают молиться. В это время другой ребенок сосредоточенно сковыривает воск с подсвечника. Кажется, детям здесь спокойно, они не ждут окриков и нагоняев. В теплое время года детвору чаще можно увидеть на ступеньках храма или в небольшом радиусе вокруг него. При этом двери церкви открыты настежь, наружу отчетливо доносятся звуки богослужения, со ступенек прекрасно видны иконостас, священнослужители и все происходящее внутри. К причастию все возвращаются в церковь.
– Отец Михаил, на службах в вашем храме практически всегда есть дети. Они не мешают?
– Дети вообще не могут помешать на службе. На мой взгляд, если тебе может помешать ребенок в храме, то, значит, ты сам не в храме. Если ты сосредоточен на том, что происходит на литургии, ребенок тебе мешать не может. Однажды во время Великого Входа через Царские врата вслед за нами в алтарь забежал мальчик трех лет. Он очень внимательно посмотрел, что мы делаем, постоял рядом, потом увидел, что на него не обращают внимания, и сам вышел обратно к родителям. Можно расценить это как недопустимое поведение в храме. А можно увидеть и то, что ребенок устремился за Христом, реально включившись в богослужение. Может быть, это первый вход в алтарь будущего патриарха.
Дети должны быть в храме. А если они не могут удержать свой язык, то в этом нет ничего страшного. Мы не должны быть фарисеями – ведь каждый взрослый знает, что, находясь на Литургии, он не может весь час удержать свое внимание только на Литургии, он постоянно мыслями куда-нибудь отвлекается. То есть взрослый делает то же самое, что и ребенок.
Единственное, чем он отличается от ребенка, это то, что он это не делает вслух.
– Важный и непростой вопрос – детская исповедь. К сожалению, очень часто она сводится к формальности. Ребенок не знает, что сказать и зачем вообще что-то говорить. При этом священник устал, к нему на исповедь еще длинная очередь, а причастие вот-вот начнется. Сил и времени разговаривать с ребенком нет. А как в вашем приходе выстроена практика детской исповеди?
– Для начала скажу про исповедь в целом. Колоссальные споры, которые ведутся в последнее время, нужно ли исповедоваться каждый раз перед причастием. Я считаю, что исповедь и причастие между собой не связаны. Конечно, хорошо, когда человек перед причастием исповедуется. Но важно понимать, что закрывает путь к причастию – это смертные грехи. В этом случае, конечно, нужно серьезно исповедаться перед причастием и быть готовым к возможной епитимье. Если же человек не совершает смертных грехов, то рассказывать каждую неделю про то, что он плохо думает про свою тещу, которая умерла десять лет назад, не стоит.
Я стараюсь у людей пробудить идею сознательной исповеди, когда они рассказывают, что им реально мешает при встрече с Богом. А это каждый человек знает сам, если, конечно, он об этом задумывается. И нужно пробудить желание об этом задумываться.
Подход к детской исповеди такой же, но с детьми намного сложнее, потому что сначала с ними нужно установить контакт. С детьми, которые сюда приезжают, я стараюсь проводить максимальное количество времени. В пятницу и субботу мы с ними общаемся, ходим в лес, чистим ручьи, ловим рыбу, играем дома. Важно, чтобы они увидели в священнике не какое-то чудо в рясе, а близкого им человека.
Если посмотреть в прошлое, то раньше русский священник вместе со своими прихожанами пахал, ловил рыбу, заготавливал дрова. Священник был рядом с родителями детей, и дети в обыденной жизни были рядом со священником. Для них было естественно общаться с ним. А не как сейчас – родители подталкивают ребенка к священнику, у ребенка подкашиваются ноги, и он не знает, о чем говорить. Поэтому, на мой взгляд, перед тем, как священник будет исповедовать ребенка, он должен представиться ребенку, открыться перед ним, сделаться для ребенка доступным. Это очень важно.
Даже в Свято-Николаевском соборе детей из воцерковленных семей я старался не исповедовать лет до восьми – восьми с половиной. Но при этом просил родителей раз в две-три недели подводить ко мне ребенка после службы, чтобы мы могли просто спокойно поговорить. Мы с детьми садились на ступеньки амвона, возле того места, где я обычно исповедовал, и просто с ними разговаривали о школе, о друзьях, о храме, об иконах. Общение с ребенком – это, наверное, самая тяжелая работа, которую мне доводилось выполнять как священнику, но при этом и самая ответственная и необходимая.
Вообще, реальная исповедь начинается только в период полового созревания. До этого времени – это просто диалог. А вот когда начинаются гормональные проблемы и когда человек начинает пытаться ощущать себя как личность в этом мире, вот тогда исповедь приобретает другое значение. В этом возрасте ребенок пробует, что можно, что нельзя, у него формируется предел дозволенного и точка отсчета. Именно во время исповеди и духовной беседы священник может помочь ребенку правильно расставить ориентиры на всю оставшуюся жизнь.
– А воскресная школа в этом как-то может помочь?
– Я категорически против воскресных школ.
– Почему?
– В своей практике я не встречал ни одного ребенка, который в пятнадцать-двадцать лет мог бы вспомнить то, чему его учили в воскресной школе. Как индивидуально работать с ребенком, я имею какое-то представление, а вот как создать такую воскресную школу, которая подготовит ребенка к сознательному принятию веры в шестнадцать-двадцать лет, я не знаю.
Вообще, говоря о воскресной школе, нужно прежде всего определить, какова ее задача: научить детей петь, рисовать и читать стишки к очередному празднику или заучить определения из катехизиса? Что касается стишков и конкурсов рисунков, на мой взгляд, это приучает ребенка к «церковному украшательству» вместо понимания сути совершающегося в храме. Если говорить о заучивании катехизиса, который ребенок понять в этом возрасте не в состоянии, то это как изучение «Евгения Онегина» в четырнадцать лет – только чтобы отбить на всю жизнь любовь к классической литературе.
– В некоторых храмах, в которых занятия проводятся во время воскресной литургии, целью школы является также занять ребенка, чтобы он не мешал на службе.
– Правильно. Так и есть. Но вот эта задача – занять ребенка, чтобы он не мешал на литургии родителям и всем вокруг, обладает обратной стороной – воспитание у ребенка неуважительного отношения к литургии. Ведь дети, которые сидят в школе и знают, что в это время идет служба, привыкают к мысли о том, что литургия неважна, незначима. Это происходит на подсознании.
– В некоторых церквях я могу наблюдать картину, когда учеников воскресной школы строем приводят в храм за несколько минут до причастия, проводят их без очереди к исповеди, там священник их всех одновременно покрывает епитрахилью. Затем тем же строем они идут к Царским вратам. Пока врата закрыты, дети, конечно, шалят немного, разговаривают и играют друг с другом, за что то и дело получают замечания от учителей.
– Это катастрофа глобального масштаба. Этого делать нельзя. Исповедь и Причастие не могут быть «строем». Вообще, никого никогда нельзя даже подталкивать к принятию Таинств. Это должно быть осознанным индивидуальным желанием, и ребенка надо к этому приучать с первых шагов в Церкви. Вопрос, как это сделать? Я всегда думаю, что только собственным родительским примером.
– К вам часто приезжают супруги, у которых возникли проблемы в семейной жизни. Они ищут помощи, совета. Как это обычно происходит? Вы садитесь вместе за круглый стол, и они рассказывают о своих взаимных обидах и претензиях?
– Если на выходных должна приехать семья, которая близка к разводу, то всем остальным на эти выходные я отказываю. Когда такая семья приезжает, мы сидим и часами разговариваем. Я всегда стараюсь дать возможность супругам высказать все претензии друг к другу, а потом мы идем в храм и проходим с ними все венчание, объясняя и обсуждая каждый шаг этого таинства. Потому что православное венчание имеет невероятную глубину и смысл. Если вникнуть в то, о чем молится священник во время венчания, если внимательно отнестись к каждому передвижению по храму и каждому движению, которое совершают священник и молодожены во время таинства, то это практически прообраз христианской семейной жизни, которому нужно следовать. Если этой схеме следовать, то у вас будут счастливый брак и счастливые дети.
Обычно такой разбор занимает более двух часов. Вначале я вывожу людей из храма и стою вместе с ними перед дверью. Здесь я прошу их вспомнить, почему они решили создать семью. Потом мы входим в храм и разбираем молитву за молитвой, сопоставляя то, что сегодня происходит в их жизни, с тем, какой она должна была бы быть. Начиная от входа в храм, мы заканчиваем перед Царскими вратами. Естественно, Царские врата не открываются, фелонь я не надеваю. Мы ни в коем случае не играем в Таинство, но мы стараемся вместе понять его сущность. Безусловно, такой разбор должен делаться перед венчанием. Но, к сожалению, пока гром не грянет… Очень часто такой анализ семейной жизни останавливает людей в их желании развестись и помогает им найти вопрос не «почему», а «зачем» они сочетались браком.
Иногда приходится разбирать конфликты родителей и детей. И их я тоже стараюсь приводить в храм, потому что разбирать эти вопросы там значительно легче и правильнее, чем сидя за круглым столом.
Ведь я не психолог, чтобы заниматься психотерапией. Но я знаю, что то, что Господь говорит нам во время таинства брака и таинства крещения, мы должны делать в нашей жизни.
Другое дело, что люди настолько сфокусированы на внешней стороне обряда, что не слышат того, что произносится во время Таинства, а если слышат, то не понимают, а если понимают, то забывают. Нужно просто напомнить.
– На сайте центра Иннокентия Московского написано, что сегодня наблюдается утрата понимания смысла церковной жизни, и одна из целей центра – попытка хотя бы частично это исправить. А вот что такое церковная жизнь?
– Церковная жизнь – это, безусловно, богослужение. Но не может же человек всю жизнь стоять в храме? И если он не находится в храме, то значит ли это, что у него неминуемо произойдет раздвоение жизни? Все зависит от того, как мы понимаем слово «богослужение».
Возьмем для примера нашу повседневную жизнь. Большинство из нас где-то работает. И вот в какой-то момент человек чувствует, что у него в жизни возникли непреодолимые проблемы: не хватает денег, проблемы со здоровьем, с жильем и т.д. Человек сначала терпит, а потом решается на последний шаг.
Он идет к директору своего завода и говорит: «У меня трое детей и не хватает денег, чтобы собрать их в школу, не хватает денег на одежду, живем мы впятером в одной комнате, да еще жена заболела. Уважаемый Иван Иванович, повысьте мне, пожалуйста, зарплату, помогите с хорошей медицинской страховкой, помогите с путевкой в санаторий для жены, выделите мне заводскую жилплощадь. И еще меня на работе начальник цеха совсем заел».
Директор говорит: «Я знаю, что ты хороший работник, и все сделаю для тебя. А ты теперь иди и в другом цеху работай для меня еще лучше». Человек выходит от директора и ради него готов теперь горы свернуть. И сворачивает каждый день своей жизни. Парадокс заключается в том, что, когда он был в кабинете у директора, директор служил своему сотруднику. А вот когда человек закрыл дверь кабинета и пошел в цех, то он служит директору. Те просьбы, которые только что озвучивались в кабинете директора, – это практически просительная ектенья, которую мы произносим в храме.
Когда мы в храме, Христос служит нам, а не мы Ему. Он не только выслушивает все наши просьбы и обещает их исполнить, но Он дает нам и знания, и жизнь, и Свои Тело и Кровь.
В конце службы священник произносит: «С миром изыдем», что значит – мы получили все, и теперь наш дух должен быть мирным, нам не о чем больше волноваться. Мы должны просто выйти из храма, и там, за дверью храма, служить Тому, Кто дал нам все. Я считаю, что богослужение для каждого члена Церкви начинается в момент, когда он выходит из храма. Совершать это богослужение и есть смысл церковной жизни. Церковная жизнь – это не два часа по воскресеньям, это 24 часа 7 дней в неделю.
– А как служить Богу?
– Любой человек на работе знает, что он должен выполнять инструкции, которые ему даны. И каждое решение принимать, учитывая данные инструкции. До того, как человек примет решение, он должен подумать, как он потом за это решение будет отчитываться перед своим начальником. Вот так же должен жить и христианин – думать, как он потом будет отчитываться за свои решения перед Богом. Главная инструкция у нас простая – ничего не делать без любви. Это условие должно предотвратить огромное количество наших ошибок.
Основное в служении Богу – помнить, что каждую минуту своей жизни ты стоишь перед лицом Божиим. И следовать Божиим заповедям не от страха, что тебя накажут, а от страха, что Господь Свое лицо от тебя отвернет. Это разный страх – в одном случае страх наказания, в другом – страх потери любимого.
У меня есть убеждение, что богослужение – это не абстрактная, а очень конкретная любовь к Богу. Начинается она с любви к ближнему, потому что если ты не любишь ближнего, то Бога ты никогда любить не будешь, это аксиома. А причина этого проста. Христос говорит, что внутри каждого человека есть Царствие Божие. Если ты отрекаешься от какого-то ближнего, то это значит, что ты отрекаешься как минимум от какой-то части Царствия Божия. Соответственно, ты не можешь уже больше служить Богу, если ты от Царствия Его отрекся. Поэтому нужно научиться любить ближнего. А это одна из самых больших проблем, которые существуют у человека в жизни.
Господь дает две заповеди любви. Вторая как раз относится к окружающим нас людям – «возлюби ближнего твоего как самого себя». Казалось бы, очень просто, но есть важное условие. Оно в том, что это вторая заповедь, подобная первой. А первая – «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим». Подобие всегда предполагает, что известен оригинал. Если ты не знаешь оригинала, то подобия быть не может. Соответственно, если ты не любишь Бога, не любишь Царствия Небесного, которое есть в каждом человеке, то ты никогда не полюбишь ближнего. Если смотреть на каждого человека поверхностно, то человека можно только ненавидеть, ведь каждый человек хоть когда-то ругается, чем-то недоволен, сплетничает, делает гадости и так далее. Но ты должен увидеть в нем Царствие Небесное, это значит, что ты любишь Господа. И вот тогда ты уже начинаешь любить и человека со всеми его немощами, от которых он сам страдает больше, чем окружающие.
Когда приходит это осознание, в особенности в отношении твоего врага, ты обретаешь абсолютное счастье. Да, абсолютное счастье – когда ты в своем враге видишь страдающего человека и сочувствуешь ему. Это момент, когда у тебя крылья вырастают за спиной.
– Но ведь Царствие Небесное внутри себя еще стяжать нужно? Это потенциал, который нужно в себе реализовать.
– Христос говорит: «И стоят тут некоторые, которые увидят Царствие Божие, пришедшее в силе, еще не вкусив смерти». Многие неправильно трактуют эти слова, понимая их таким образом, что люди живыми будут забраны на небо и увидят Царствие Божие, не умирая. Это совершенно не так. Христос говорил о тех людях, которые увидят Царствие Божие внутри себя во всей его полноте, силе и во всем его цвете. И это Царствие Божие полностью затмит этот мир, вместе со смертью и со всем остальным.
Если мы говорим о цели церковной жизни, то она как раз и состоит в том, чтобы научиться видеть в себе и во всех остальных людях Царствие Божие. Если ты видишь Царствие Божие в каждом окружающем тебя человеке, то, значит, Царствие Божие пришло к тебе самому в полной силе.
– Отец Михаил, а как ваша супруга и дети относятся к тому, что приходится постоянно принимать посторонних людей, что двери дома всегда открыты?
– Священником быть значительно легче, чем его женой. Не зря, когда священника рукополагают, то его жена должна встретиться с епископом и дать свое согласие на рукоположение. Это очень тяжелая вещь. Во-первых, потому что женщина должна согласиться, что ее муж принадлежит не ей. Она должна согласиться, что муж венчан не только с ней, но и с Церковью, это тяжело. Она должна согласиться, что в любой момент ее муж может отказаться от общения с ней ради общения с другим человеком, который, например, вдруг позвонил. И после этого он ей никогда не расскажет, о чем они говорили, и может даже не сказать, кто звонил.
Кроме того, для жены вообще тяжело знать, что муж обладает некоей информацией, которой он с ней никогда не поделится, я имею в виду не только исповедь. И ей не так просто понять и принять то, что ее муж относится к людям совершенно не так, как они того заслуживают с точки зрения большинства окружающих.
Ведь священник видит человека не так, как его видят другие, потому что, когда ты слышишь исповедь человека, видишь его страдания и муки, ты не можешь его не полюбить, каким бы он ни выглядел со стороны. В этом смысле священник обладает благодатью Божией, потому что он видит человека изнутри, а жена при этом должна отключить свое собственное восприятие и полюбить этих людей, только доверяясь своему мужу.
Ситуация, в которой находится моя жена, еще тяжелее. Потому что дом открыт для совершенно разных людей. И никто не спрашивает о ее настроении. Но если бы жена меня не поддерживала, я бы никогда двери дома не открыл.
– А дети как к этому относятся?
– Спокойно. Они верят отцу. Если отец говорит, что это нужно, значит, так и есть.
– Отец Михаил, Свято-Николаевский собор в Нью-Йорке, в котором вы раньше служили, как и все крупные городские храмы, каждый день видит большое количество новых людей, многие из которых, поставив свечку или написав записку, уходят и никогда не возвращаются. Сюда же, в центр Иннокентия Московского, приезжают только те, кто к своей духовной жизни относится серьезно, но эти люди привозят с собой свою боль, проблемы, сомнения, и эту боль с ними нужно разделить. Где священнику служить легче?
– В Николаевском соборе я себя чувствовал востребованно на сто процентов. И я считаю, что одна из самых больших трагедий моей жизни – это то, что мне пришлось оттуда уйти. Но здесь я тоже чувствую себя востребованным, когда приезжают люди, которым я могу помочь. Просто если в соборе я иногда проводил по восемь-девять часов на исповеди в воскресенье, то здесь я провожу с людьми целый день, просто общаясь с ними.
Востребованность есть, поэтому я себя считаю абсолютно счастливым человеком, ведь один из главных принципов моей жизни – это «лучше быть нужным, чем свободным», как говорится в одной бардовской песне. К счастью, я себя чувствую нужным, а не свободным.
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML
