43
Поисково-спасательный отряд «Лиза Алерт» провел флешмоб, предлагая всем делиться историями из детства, связанными со встречами с педофилами, с хештегом #давайнескажеммаме. Как научить ребенка говорить «нет», что рассказать ему, кроме страшных историй, и по каким признакам определить, что с ним произошло страшное – рассказывают детский психолог Ксения Ягодина и юрист Алена Зеленовская.
Читать истории, которые люди размещали с хештегом #давайнескажеммаме, страшно, противно, ужасно. Поражает и масштаб бедствия, и повторяемость сюжетов, и дикая, запредельная чудовищность тех, кто пользуется детской доверчивостью, незнанием, запуганностью, послушанием.
Довольно часто эти эпизоды уходят куда-то на дно памяти, и милосердная психика прячет их от нас же, не напоминая об этом годами. При этом у тех, кто это пережил, возникают какие-то странные сложности в отношениях с лицами другого пола, фобии, комплексы, которые они обычно никак не связывают с тем, с чем они столкнулись.
Во многом травматичность зависит от того, рассказал ли ребенок родителям, как они отреагировали, знает ли ребенок о том, что с ним делали то, что делать нельзя, знаком ли он с мерами безопасности и так далее. Поэтому мы попросили психолога и юриста ответить на вопросы о педофилах и надеемся, что это поможет вам защитить ваших детей.
– Почему дети часто не рассказывают родителям о том, что с ними произошло?
Ксения Ягодина
– Рассказанные истории можно разделить на две категории. В одних случаях ребенок сразу же рассказал родителям о том, что произошло (ему предлагали посмотреть картинки, пытались затащить в подвал, показывали, просили показать и так далее), и увидел их мгновенную реакцию – они обратились в полицию, или папа взял друга и они побежали искать мужика, который это делал. То есть ребенок не побоялся прийти и сообщить родителям, что происходит что-то его пугающее, а родители показали своей реакцией, что они готовы его защитить, что его испуг – это не капризы, что они стоят на страже ребенка.
И тогда ребенок понимает: то, что я чувствую, – это нормально, потому что родитель тут же продемонстрировал разную палитру эмоций, и это позволяет ему тоже перерабатывать то, что он почувствовал.
Во второй категории историй ребенок, понимая, что произошло что-то не то, тем не менее, не рассказывает ничего взрослым, потому что он боится взрослую фигуру, боится сказать «нет», боится описать, что было. Он парализован и страхом из-за того, что произошло, и боится реакции родителей. У этих рассказчиков надолго осталось чувство вины, ощущение, что они сами виноваты в произошедшем. Это чувство вины в сочетании с невозможностью рассказать об этом другим и говорит о травме. Доверие и постоянная демонстрация того, что родитель на стороне ребенка, снижают шансы, что он об этом не узнает, но, к сожалению, не гарантируют, что ребенок расскажет.
У тех детей, которые обратились за помощью и которых защитили родители, была возможность переработки этого опыта. Он не остался где-то на задворках сознания, не вытеснился, потому что был тут же отработан с родителями. И если ребенок не остался один на один с этими переживаниями, ему будет проще переработать эту травму. Бывает, что переработка травматичного опыта затягивается. Бывает и такая ситуация, когда этот опыт вытесняется куда-то за пределы сознания, а потом всплывает. У кого-то это похожее место, у кого-то – деталь из того случая, например, сдувшийся воздушный шарик, человек похожей внешности…
Не всегда то, что это случилось с ребенком и что он не рассказал об этом родителям, указывает на их ответственность за произошедшее.
Мне бы очень не хотелось, чтобы у родителей возникало чувство вины, чтобы они не думали, что если с их ребенком такое произошло и это его травмировало, то я, родитель, за это отвечаю.
Далеко не всегда родитель своими действиями может стопроцентно обеспечить, чтобы ребенок в этой ситуации пришел и все рассказал. Иногда испуг ребенка такой большой, что даже при доверительных принимающих отношениях в семье ребенок не может об этом рассказать. Бывает, что ему не хватает слов или еще чего-то, чтобы описать, что произошло. Поэтому я хочу подчеркнуть, что за то, что в этой ситуации произошло с ребенком, несет ответственность только насильник.
Ничего не сказала родителям. Вообще ничего. От смутного ощущения, что это я, я виновата, я сделала неправильно, не понимаю что, но ругать будут меня. Ты ребенок, значит, в любом эпизоде со взрослым ты всегда виноватый.
Ни в одной из этих ситуаций я не смогла ни постоять за себя, ни рассказать об этом кому-то, я впадала в ступор, мне было мучительно стыдно, и я думала, что меня сделают виноватой и будут ругать.
Я очень хочу, чтобы детям рассказывали с самого раннего возраста о том, что их тело неприкосновенно, что нужно уметь говорить НЕТ взрослым людям и сигнализировать во всяких ситуациях.
– Что именно в таких историях травматично для психики ребенка?
– Сложно сказать, что кого больше травмирует, потому что каждый человек индивидуален, и мы никогда заранее не можем предсказать, какая вещь и как на кого повлияет. Бывает, ты повысил на ребенка голос – и все, травма на всю жизнь, а на другого кричат целыми днями, и ему хватает внутренних сил это переработать. Так и с этими ситуациями.
С одной стороны, у каждого свои особенности психики, каждый по-разному устроен. С другой – влияет в целом ситуация, в которой растет ребенок, насколько ему рассказывают про разные переживания в семье, насколько у ребенка хороший контакт со своими эмоциями и с телом, понимает ли он, что с ним делали что-то не то, насколько он осведомлен.
Он может вообще не понять, что произошло, не почувствовать, что его использовали, и тогда травмы не будет – например, трехлетка решил, что при нем просто сходили в туалет, он еще не понимает другого смысла действия, и этот эпизод у него вообще не отложился. Но если травма имеет место, следует обязательно обратиться к психологу, важно найти выход чувствам вины ребенка и родителя.
– Как можно понять, что ребенок травмирован такой ситуацией?
– Это проявляется:
– нарушениями сна, аппетита,
– повышением его агрессивности,
– резкими изменениями успеваемости в школе,
– у ребенка появляется навязчивое желание все время мыться,
– он резко стал бояться оставаться один,
– он стал бояться всех незнакомых людей, или одного конкретного знакомого, или всех мужчин, стал бояться спать,
– в его играх и рисунках появились сюжеты, которые вас настораживают,
– ребенок начал бояться прикосновений.
– Какие последствия могут иметь такие случаи для ребенка?
– К сожалению, палитра того, что может произойти с ребенком в результате встречи с педофилом, очень широкая. Он может вообще перестать доверять людям, во взрослом состоянии он может начать или бояться близких отношений, или, наоборот, вступать в беспорядочные связи, которыми будет сам недоволен, но не будет понимать, почему он это делает. У него могут возникнуть трудности при построении партнерских отношений, он может испытывать очень высокую тревогу за собственных детей, быть подверженным депрессиям и совершать попытки суицида.
Этот эпизод всплыл на психотерапии, когда мы говорили о проблемах с личной жизнью, о том, что я не могу в принципе знакомиться с незнакомыми мужчинами, не могу свободно общаться, превращаюсь в отмороженный огурец – я вижу в них по умолчанию скрытую угрозу – ну еще бы, удивление только в том, как я сама никогда за тридцать лет эти две вещи не догадалась почему-то связать в причину и следствие. И я, вроде как никуда его не вытеснявшая, ведь я все эти годы отлично помнила, что это – было, вдруг день прорыдала взахлеб от жалости к той беспомощной беззащитной девочке.
– Почему дети иногда делают то, что им говорит педофил, хотя понимают, что происходит что-то не то?
– В некоторых историях те, кто это пережил, рассказывают, что они шли за насильником, как загипнотизированные. Причина в том, что в ситуациях, которые наш организм трактует как опасные, у него есть три стратегии – замри, беги, дерись, и выбор происходит автоматически, это не поддается осознанию.
И если у ребенка срабатывает механизм «замри», он и замирает, иногда даже так, что потом не может выйти из этого состояния. Я замер, меня как будто нет, меня никто не видит, я отсутствую, поэтому со мной ничего плохого не произойдет. И впоследствии из-за того, что они не сопротивлялись, у жертв насилия иногда возникает сильное чувство вины. Это очень глубинный механизм, который не всегда можно перебить.
Есть простые техники возвращения контакта с самим собой, например, нужно продышаться, сделать 5-10 вдохов-выдохов, опереться обо что-то, пощипать себя, помассировать пальчики, ушки. Этому можно учить, не привязывая это к ситуации опасности – такие техники работают в ситуации, когда вы видите, что ребенок потерял контакт с реальностью, впал в истерику, перепугался.
Ребенок послушается чужого взрослого, если он привык, что в саду, в школе он испытывает насилие со стороны взрослых, и никто его не защищает.
Флешмоб «Лиза Алерт» показывает, что в нашем детстве эти преступления цвели пышным цветом. Почему? Мне кажется, потому что в целом вся система воспитания строилась на том, что общественные интересы важнее личных, дети были на попечении государства, начиная с яслей, все эти системы – сады, школы – отчасти были закрытыми, там происходили разные, в том числе очень, как мы сейчас понимаем, травматичные для детей случаи. Дети оказывались в яслях часто тогда, когда они даже еще в силу возраста не могли пожаловаться своим взрослым на то, что там происходит.
Большое количество моих ровесников рассказывает, что в саду в качестве наказания их выставляли голыми на подоконник с открытым окном, залепляли скотчем рот, заставляли съесть ту еду, которой ребенка стошнило, и так далее. В этих системах обычно было очень много разного рода нарушений в отношении тела ребенка, его безопасности, были очень грубые нарушения границ. А жаловаться было не принято. Если дети жаловались, то им говорили: «Сам виноват». И родители очень редко ходили ребенка защищать. И если происходило какое-то злоупотребление, ребенку часто даже не приходило в голову, что можно пойти пожаловаться. Еще принято было взрослым не перечить: «Ты как разговариваешь со взрослым?» Взрослый всегда был по умолчанию прав, поэтому таких эпизодов, естественно, было очень много.
Фото: Shutterstock
Я не буду говорить, что теперь у нас тотально оздоровилась система – нет, конечно, все равно хватает таких историй. Но, во-первых, родители стали пристальнее смотреть за тем, что происходит с их детьми. Во-вторых, они стали читать литературу. В-третьих, родители стали замечать косвенные признаки: «С моим ребенком что-то не так, о чем это может говорить?» – если он ходит, например, в детский сад. Наконец, изменился возраст поступления в детский сад, теперь это обычно три года, и ребенок в этом возрасте уже разговаривает и может рассказать родителям, если что-то не так, получая опыт их реакции на будущее, чувствуя свою защищенность.
Родители активно стали жаловаться, не молчать, если с их ребенком сделали что-то не то. И мне кажется, люди, которые работают с детьми, стали вести себя с оглядкой на этот фактор. Поэтому начала меняться некая норма в целом. Сейчас никому не придет в голову сказать, что ставить голого ребенка на подоконник в детском саду – это нормально. И, как следствие, ребенок чувствует себя более защищенным, не так безоговорочно покоряется чужим взрослым, как раньше.
Не обвиняйте ребенка в ябедничестве и не оставляйте его наедине с проблемами, которые он не может решить.
Еще одна важная установка из детства, которая мешает детям рассказывать о том, что с ними произошло, – это запрет на ябедничество. В нашем детстве рассказать – означало «настучать», проявить слабость. Сейчас мы и родителям, и детям говорим в школе: «Если вы сами не справляетесь с какой-то ситуацией, если вы сказали человеку «нет», а он вас не слышит, какие у вас варианты? Пустить в ход кулаки? В школе мы не деремся. Позовите, пожалуйста, взрослого». Важно, чтобы и взрослые оставляли ребенку возможность рассказать о том, что произошло, а не говорили: «Разбирайтесь сами, не ябедничайте» или «Доносчику первый кнут». К сожалению, это очень живучие паттерны.
– Чему учить ребенка в разном возрасте, чтобы он мог противостоять ситуации насилия?
– Во-первых, ребенок должен понимать, что его тело неприкосновенно и что окружающие не должны нарушать его границы. Соответственно, он должен понимать, что если кто-то нарушает эти границы, то это опасная ситуация. Поэтому очень важно еще в младенчестве не заставлять ребенка идти на руки к тем людям, к которым он не хочет идти, не пихать в него насильно еду, когда он еще маленький и только осваивает эти навыки.
Таким образом мы показываем ему еще маленькому, что уважаем границы его тела, что его желания и потребности важны. В любом возрасте у ребенка должно быть право не обниматься с родственниками, если он не хочет, не целоваться с ними и даже не идти к маме на ручки, когда ему это не нужно. Бывают ситуации, когда ребенок выбежал на проезжую часть, и мы подхватываем его на руки, чтобы он этого не делал, нарушая таким образом его границы, но они должны быть исключительными.
И даже если мама понимает, что сейчас он успокоится, если его взять на руки, но он говорит: «Нет!» – важно не взять его на руки, подождать, пока он сам придет. У ребенка в голове должна выстроиться причинно-следственная связь: я говорю «нет», и меня не трогают, это норма, так и должно быть. Бывает, что бабушки на это обижаются – «я его зову, хочу обнять, а он не идет», но надо им объяснить: да, раз он сейчас не хочет – значит, нет, и все. Важно останавливать их вслух, чтобы ребенок слышал и знал, что тело его и он сам выбирает дистанцию.
Так вы и ребенку, и родственникам транслируете, что нет – значит нет. И это можно воспитывать не только на примере родственников: подходит другой ребенок, пытается потрогать, а вашему это не нравится, и вы говорите этому другому ребенку: «Извини, Оле не нравится, что ты ее трогаешь».
Рассказала своей маме эту историю не так давно, уже после того как мне исполнилось 30, в ходе какого-то ожесточенного спора насчет дочки, насчет того, почему я позволяю ей слишком много, почему она растет непослушной, дерзкой, своевольной. «Потому! – орала я и рыдала до икоты, – потому, что если ее, как меня, поведут за сарай неизвестно зачем – может, просто снять трусы, а может, насиловать, а может, убивать – потому что в этом случае она хотя бы не будет идти послушно и молча, как заколдованный флейтой обреченный крысеныш!»
«Можно подумать, – сказала мама, – что это защитит ее в случае, если ее захочет кто-то уволочь силой. Дети все равно должны слушаться». Боже, думала я в отчаянии, Боже, насколько же это накрепко сидит в наших родителях.
Далее, с раннего возраста надо вводить железное правило, что в трусы к ребенку может заглянуть только врач в мамином присутствии. В определенном возрасте детям может стать любопытно, как они устроены, они могут начать подглядывать друг за другом – за это не надо ругать, это важный этап, надо просто аккуратно говорить, что так делать не принято: «Эти части тела мы обычно друг другу не показываем. Мы специально носим трусы, взрослые женщины носят лифчики на пляже, купальники, потому что это показывать не принято».
Как правило, к семи годам, когда дети идут в школу, они усваивают разные социальные нормы. Семилетка на пляже почти всегда начинает стесняться, и если он в шесть мог переодеться без кабинки для переодевания, то ближе к школе он говорит: «Нет, дайте мне полотенце», и это означает, что он усвоил социальную норму и теперь знает, что отдельные части тела не демонстрируют.
В три-четыре года ребенок должен знать названия всех частей своего тела, причем в отношении половых органов это не обязательно должны быть наукообразные термины – нужно ориентироваться на то, как в семье принято их называть. Это важно и для того, чтобы он мог объяснить, что с ним пытались сделать что-то не то, трогали там-то и там-то. В этом же возрасте можно и нужно учить ребенка правилам безопасности на улице, тому, что ни с кем никуда нельзя уходить.
Еще до пяти лет уже можно научить ребенка правилу «нет, уйди, расскажи»: если происходит что-то не то, он должен сначала сказать «нет», потом уйти, а потом рассказать вам. Условно говоря, Ваню трогает Коля, Ваня ему говорит: «Не трогай меня», Коля продолжает, тогда Ваня уходит из этой ситуации и говорит об этом взрослому. По такой же схеме должна развиваться ситуация, когда кто-то, например, пытается увести его с детской площадки: ему предлагают конфетку, он говорит «нет», если взрослый продолжает на этом настаивать, он отходит в сторону и говорит родителю или взрослому поблизости (тому, к кому следует обращаться за помощью – в ситуации площадки это, скорее всего, взрослый с ребенком) об этом вслух.
Фото: Unsplash
Ребенку лет пяти можно уже объяснить, что бывают плохие секреты – когда кто-то совершил плохой поступок и просит не говорить о нем другим, или кто-то сделал что-то нехорошее с ним. Важно, чтобы ребенок всегда имел возможность выбора, чтобы просьба о том, чтобы кому-то что-то не говорить, не воспринималась им как безоговорочное указание. Научите ребенка, чтобы, когда ему скажут: «Не говори», он отвечал: «Я подумаю».
Естественно, у детей будут секреты, но это всегда должен быть его выбор, а не указание другого человека. Любая формулировка типа «давай не скажем маме», «только не говори маме», «не говори родителям» опасна для любого возраста и ситуаций.
Побои в саду – «не говори маме, а то хуже будет», ситуации, когда подростка подстрекают к опасному: наркотики, группы смерти – «не говори родителям, а то хуже им будет» или «ты что, маленький, маме говорить», скандал с «психологическим» центром, где издевались над детьми, требуя: «Не говорите родителям, они в курсе и одобряют», и, конечно, педофилия с разными вариантами – «не говори маме, она все равно не поверит/будет тебя ругать/расстроится» – это все ситуации одного порядка. Это манипуляции с целью сделать так, чтобы об этом не узнал тот, кто в силу возраста и опыта может разобраться в ситуации, назвать вещи своими именами и защитить ребенка.
Я далека от мысли, что дети должны все рассказывать своим родителям – нет, конечно. И у него могут быть секреты с другими родственниками, классным руководителем, друзьями. Но если кто-то подстрекает вашего ребенка не говорить вам, учите его бежать из этих отношений и идти к взрослым за помощью. Все вышеназванные формулировки – это манипуляции, важно донести эту мысль до него. И важно ребенка выслушать и не обвинить, если он пришел с чем-то серьезным.
В семь лет можно играть с детьми в такую игру: рисуете ребенка и вокруг него – первый круг, второй, третий. В кругах вы с ним размещаете разных людей. В первом – самых близких, которым он безоговорочно доверяет, во втором – тех, с которыми он вступает в контакт при вас или с вашего разрешения, и в третьем – всех остальных людей, с которыми он никогда никуда не уходит и срочно бежит за помощью, если они от него что-то хотят. И задаете ему вопросы: кому ты можешь открыть дверь, если взрослых нет дома? В какой круг поместишь бабушку? Взрослые из какого круга могут забрать тебя из школы, если вдруг не пришла мама? А что ты будешь делать, если пришел взрослый, не входящий в круг доверия? И важно научить его, что делать в этих ситуациях: позвонить родителям, обратиться к охране со словами, что это не мои родители и родители не предупреждали, что этот человек меня заберет.
В 9, 10, 11 лет важно говорить про все изменения, которые происходят с телом. В этом же возрасте ребенка уже могут интересовать конкретные вопросы, связанные с отношениями между полами. Этот интерес возникает в несколько этапов.
Первый вопрос – откуда берутся дети, и трехлетнему ребенку можно рассказать, что они выходят из маминого живота, обычно этой информации в таком возрасте достаточно. Дальше в 6-7 лет – у кого-то раньше, у кого-то позже – возникает вопрос, как дети попадают в живот, и можно рассказать, что соединяются две клетки, без лишних подробностей. Потом ребенок понимает, что секс – не только для того, чтобы появлялись дети, и тогда мы говорим: «Да, это один из видов отношений между мужчиной и женщиной, это для взрослых, пока еще не для тебя».
В моей практике были мальчишки, которые лет в 10-11 уже смотрели порнографию, поэтому, возможно, это возраст, в котором можно говорить о том, что порнография – целая индустрия, которая не показывает реальность, и что ему это не стоит смотреть.
Со старшими подростками обоих полов важно говорить, во-первых, про добровольность – ты делаешь только то, что ты хочешь делать, во-вторых, про контрацепцию и, в-третьих, в целом про отношения настоящие и ненастоящие, про то, что такое отношения, про влюбленность, про ответственность, какие отношения безопасны, какие опасны и так далее.
Можно аккуратно объяснить и про взрослых мужчин, интересующихся детьми и подростками. Важный момент: рассказ об ужасах не должен предшествовать общему пониманию про отношения между полами, безопасность, про согласие.
Про сексуальные домогательства можно говорить с 12-13 лет, можно рассказать про разницу в возрасте, просить: если это ситуация, когда взрослый и ты, пожалуйста, расскажи мне обязательно.
– Как объяснить маленькому ребенку, чем может закончиться его уход с чужим человеком?
– Мне кажется, это зависит от возраста. У ребенка лет 3-5 можно спросить: «Как ты думаешь, почему нельзя уходить с чужим?» Скорее всего, ребенок скажет: «Потому что я тебя больше никогда не увижу». Ему этого уже достаточно, ему не надо рисовать никакие ужасы, потому что ему нужно, чтобы мама была рядом. Более старшему ребенку можно сказать: «Тебя могут обидеть, тебе могут сделать больно» – без конкретики.
Психика так устроена, что любые действия, когда человека использовали для удовлетворения сексуального желания без его воли, даже если никто никого не трогал, она может трактовать как изнасилование.
Имеется в виду любое действие, нарушающее границы: прикосновения, подсматривание, демонстрация своих органов. Всемирная организация здравоохранения определяет сексуальное насилие как «любой сексуальный акт или попытку его совершить; нежелательные сексуальные замечания или заигрывания; любые действия против сексуальности человека с использованием принуждения, совершаемые любым человеком независимо от его взаимоотношений с жертвой, в любом месте, включая дом и работу, но не ограничиваясь ими».
То есть речь идет про власть, принуждение и эксплуатацию и про действия в отношении того, кто не может оказать сопротивление – а ребенок не может по умолчанию. Психика – штука загадочная, и что она воспримет как насилие в этой ситуации, а что нет, заранее сказать сложно, это зависит от большого количества факторов. Но в целом – что происходит, когда педофил совершает какие-то действия в отношении ребенка – он показывает ребенку свою власть: «Я волен показывать тебе все, что я хочу», не интересуясь его желаниями, и таким образом превращает ребенка в объект.
Любая ситуация, когда тебя используют, не спросив, – это форма насилия.
И поэтому если мы с вами, взрослые люди, в таких ситуациях можем оказать сопротивление – драться, убегать, звать на помощь и так далее, наша психика может уже не воспринимать это как насилие. Но ребенок такого сопротивления оказать почти никогда не может.
Травматизация от насилия в детстве может «вылезти» и спустя долгое время. Бывает, что ребенок толком не понял, что произошло насилие, и осознал это, только когда вырос, получил информацию и переосмыслил свой тот опыт. И тогда это может травмировать задним числом.
У моей тети был муж, который, когда мы были у них в гостях, иногда проводил своей рукой между моих ног, я, конечно, в колготках была. Как будто случайно. Помню это на протяжении всего детства, лет до 10 точно. Но какое случайно? Все стало понятно, когда чуть подросла. Я молчала, так как мне бы не поверили и еще бы выпороли, что я про глупости говорю, потому что мне и так часто влетало.
– Что определяет тяжесть таких преступлений в отношении детей и, соответственно, наказание?
Алена Зеленовская
– Все статьи, которые касаются насильственных, развратных действий, изнасилования, заключены в главе 18 Уголовного кодекса РФ «Преступления против половой свободы, половой неприкосновенности». В отношении взрослых женщин речь идет о половой свободе, в отношении несовершеннолетних – о половой неприкосновенности. Все такого рода преступления (изнасилования, развратные действия, иные действия сексуального характера) в отношении детей разделяются по степени тяжести в зависимости от возраста ребенка: потерпевшему от 14 до 16 лет, от 12 до 14 или меньше 12 лет.
По примечанию к статье 131 дети, не достигшие 12 лет, приравниваются к лицам, находящимся в беспомощном состоянии, поскольку в силу возраста не понимают характер и значение совершаемых с ними действий. Они относятся к категории особо тяжких преступлений, и наказание за их совершение достигает 20 лет лишения свободы.
– Является ли смягчающим обстоятельством тот факт, что ребенок дал согласие на эти действия по какой-то причине?
– Понуждением к действиям сексуального характера считаются любые действия – шантаж, угрозы, угрозы с применением насилия, угрозы с повреждением имущества, изъятием имущества, а также уговоры, обещания – все, что сподвигает потерпевшего к каким-то действиям, является понуждением. И преступление считается оконченным уже с момента высказывания. То есть если человек сказал: «Девочка, пойдем со мной, я дам тебе конфетку» – это уже преступление.
Поскольку любое преступление в отношении ребенка младше 12 лет трактуется как насильственное, то согласие ребенка этого возраста вообще не принимается во внимание.
– Какая предусмотрена ответственность, если преступник не касался ребенка?
– Если не касался, то его поступок квалифицируется как развратные действия – это любые действия виновного лица, которые приводят либо к получению им сексуального удовлетворения, либо понуждают потерпевшее лицо получать сексуальное возбуждение. И опять же если речь идет о действиях в отношении детей младше 12, то это не развратные действия, а насильственные действия сексуального характера.
К развратным действиям относятся все случаи, при которых преступник и жертва не прикасаются друг к другу: эксгибиционизм, демонстрация соответствующих картинок, просьба показать свои половые органы и так далее. Все это тоже является преступлением (статья 135 УК РФ), в зависимости от возраста потерпевшего – от преступления небольшой тяжести до особо тяжкого преступления, карающегося сроком лишения свободы до 15 лет (если ребенку меньше 14 лет, то эти преступления всегда как минимум тяжкие, а если меньше 12 – особо тяжкие).
То есть эксгибиционист, который пришел на детскую площадку, где находятся дети возрастом до 12 лет, может быть осужден на 15 лет лишения свободы. Причем на практике нет никаких смягчающих обстоятельств. Суд, конечно, что-то принимает во внимание, но наказание всегда связано исключительно с лишением свободы. К этим наказаниям не применяются условно-досрочные освобождения, а после их отбытия на все время погашения судимости (по особо тяжким преступлениям срок погашения составляет 10 лет) за человеком, отбывшим наказание, устанавливается административный надзор.
Хочу затронуть еще один важный момент по поводу компенсации морального вреда. Если речь идет о ребенке, то здесь возможны очень большие размеры компенсации морального вреда, поскольку у ребенка, естественно, на всю жизнь нарушена психика, родители обращаются к специалистам.
– Как закон трактует преступления, когда ребенка трогали или заставляли трогать себя, есть ли здесь какие-то оговорки и смягчающие факторы?
– Если преступник трогал ребенка или заставлял трогать себя, это уже будет либо принуждение к действиям сексуального характера, либо иные действия сексуального характера с лицом, не достигшим совершеннолетия, либо развратные действия, либо половое сношение.
Здесь, в отличие от предыдущей статьи, есть оговорка по примечанию: если разница в возрасте между потерпевшей и преступником менее 4 лет, не применяется наказание в виде лишения свободы, и, если человек совершил преступление впервые, вступил в брак с потерпевшей и ей от 16 до 18 лет, он освобождается от уголовной ответственности. Но эти примечания все равно предполагают добровольность.
Кроме того, квалифицирующим обстоятельством – то есть определяющим тяжесть преступления – является беременность или заражение венерическим заболеванием, оно переводит преступление, например, из разряда средней тяжести в тяжкое.
– Ужесточились ли наказания за эти преступления по сравнению с советским временем?
– С начала 2010-х годов произошли изменения в части усиления этих наказаний, вероятно, за счет того, что родители стали гораздо чаще обращаться по этому поводу в полицию. Раньше чаще молчали, это считалось чуть ли не позором, сейчас уже родители стали посмелей, и обращений стало гораздо больше.
Вообще, сроки наказания по этим статьям с советских времен в целом стали значительно больше. В Уголовном кодексе СССР сексуальные преступления против несовершеннолетних (кроме изнасилования) предусматривали сроки не более 3 лет. За изнасилование малолетней (возраст менее 14 лет) максимальной мерой наказания была смертная казнь.
Ксения Кнорре Дмитриева
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML