0
До того как принять сан, протоиерей Алексей Уминский 10 лет был учителем французского в школе, а начав служить в церкви, работал директором православной Свято-Владимирской гимназии и до сих пор остается ее духовником. Специально для T&P журналист Этери Чаландзия поговорила с ним о том, чем христианская педагогика отличается от светской, зачем нужно сексуальное воспитание и почему важно учить детей задавать неудобные вопросы.
В 12–13 лет у ребенка начинаются настоящие большие конфликты, в первую очередь с самим собой. Подростки меняются телесно, у них появляются прыщи, они смотрят на себя в зеркало, и им не нравится то, что они видят, они начинают себя стесняться, потом над ними кто-то посмеялся, вдобавок они еще и не догоняют по каким-то предметам в школе, начинают получать двойки-тройки, и, как снежный ком, ничего не выходит, все валится из рук. Ребенок начинает задыхаться под грузом конфликтов.
Например, подросток из христианской семьи. Его и родители, и школа учили, что надо делать, какие молитвы читать утром, какие вечером, как надо исповедоваться, как поститься. Он начинает молиться Богу, а в ответ — ничего! Бог его «не слышит». А ведь взрослые как его учили: «Если будешь молиться, Бог тебя всегда услышит и поможет, ты только молись, и у тебя все будет хорошо!» Но они не сказали ребенку, что у них самих так не всегда получается, что это так не работает. Так ребенок сталкивается с настоящей проблемой веры в подростковом возрасте.
Несомненно, кризисы существуют и они неизбежны. А у подростка они еще масштабнее, поскольку под вопрос ставится вообще все: восприятие мира, себя, окружения, семьи. Все вещи, которые ему преподавались как истина в последней инстанции, начинают проходить через эти жернова сомнений. Это очень серьезный слом, и человек без веры оказывается трагически не готов к тишине, к молчанию, к темноте и пустоте.
Возможно, настало время христианским педагогам, психологам и Церкви подумать о том, как все-таки говорить с детьми о вопросах пола. У нас все так уверены, что сексуальное воспитание на Западе развращает детей, а собственных вариантов и альтернатив у нас вообще нет.
Я как-то выступал с педагогической лекцией на одном собрании перед родителями и преподавателями воскресных школ в Прибалтике. Там много детей из христианских семей учатся в школах Евросоюза. А у них сексуальное воспитание является обязательным предметом учебной программы. Родители в ужасе: «Как же нам быть? Как нам спасти детей от этого всего? Как нам не пускать их на эти ужасные уроки? Вот, они в Голландии вообще фаллоимитаторы на уроках показывают». Я их спрашиваю: «Хорошо, а вы сами помните, где и как вы получили свое сексуальное образование и воспитание?» Они с пылом отвечают: «Что вы, что вы, как можно! Мы же выросли в Советском Союзе, у нас ничего такого не было!» Не было, говорите? А я вам расскажу, что было на самом деле. В школьном туалете, в подворотне, в пионерском лагере вы узнавали о себе, о поле, о мальчиках и девочках и о физиологии человека. В такой форме, таких выражениях, образах и картинках, что любая Голландия с ее фаллоимитаторами покажется игрушкой. А сегодня дети получают все это через интернет, и мы имеем дело с вообще не контролируемой средой.
Можно сколько угодно делать вид, что это все антихристианское и нецерковное, что мы должны воспитывать в детях исключительно целомудрие, но это совсем не выход. И что вообще такое целомудрие? Как его воспитывать? Все запрещать? Или все-таки детям надо что-то знать о себе и своем теле, об отношениях, которые ждут их в будущем, об опасностях, которые могут окружать подростка в этом мире? Как тут отмалчиваться? Но традиционно это не артикулируемая проблема. Я сам только-только начинаю разговаривать об этом в публичном пространстве, и у меня нет ответов на большинство вопросов, я сам не знаю, как тут подступиться. Но совершенно очевидно, что здесь надо что-то менять и пересматривать, а мы и тут традиционно идем с большим опозданием. Наш завороженный взгляд в прошлое не дает нам возможности смотреть в настоящее и уж тем более в будущее.
Задача и преподавателя, и священника заключается в том, чтобы с самого начала говорить с ним о вере по-взрослому и серьезно. Очень важно говорить с детьми о сомнениях, о том, что история Церкви — это не только история святости, но и история ошибок и падений, человеческих сомнений, заблуждений и конфликтов. Надо говорить о вере и о неверии, о том, что происходит в окружающем мире, о том, как дружить с теми, кто в церковь не ходит, или с теми, кто вообще находится в другой религиозной системе, порой враждебной тебе. Эти вопросы неизбежны, и я вижу, что они по-настоящему волнуют детей.
Есть такое понятие, как христианская антропология, понимание человека, который связан со своей внутренней греховной жизнью. Об этом апостол Павел говорит, что вот, бедный я человек, хочу все время доброго, а получается плохое. Мысль о том, что даже у самого апостола такие проблемы — что уж говорить о нас самих, — действует на детей успокаивающе. И вообще понимание себя как человека раздвоенного, у которого воля, чувства, разум и физиология все время друг с другом не совпадают и конфликтуют, особенно свойственно именно подросткам. Об этих переживаниях надо обязательно с ними говорить, выводить наружу, не замалчивать, не делать вид, что этого не существует.
Конечно, в нашей школе атмосфера особенная, это такой парничок, что ли. Но наши ученики все-таки современные люди, а не дети из гетто. Сейчас мир врывается во все сферы жизни, и спрятаться от него просто невозможно. И мы не ставим перед собой такой задачи — наоборот, нам не хотелось бы поддерживать у себя некую стерильную жизнь, чтобы потом пределом мечтаний наших детей было продавать свечи в церковной лавке. Процентов 80 наших выпускников поступают в светские вузы. Да, многие мечтают о поступлении в Свято-Тихоновский богословский университет или в семинарию, и это хорошо, но специально такой цели мы никогда не ставим. Наша цель — развивать детей, так, чтобы они были в этом мире по-настоящему востребованы и сами нашли свой жизненный путь. А если система становится главной и замыкается на себе, она сразу начинает штамповать кирпичи. Сама по себе она всего лишь форма помощи развитию, потому что бессистемного образования в принципе быть не может.
Моя задача здесь — помочь детям сформулировать для себя вопросы: почему вообще я в церкви, что значит для меня вера, что вообще такое — вера? Эти вещи все время должны проговариваться. Здесь бесконечное поле вопросов, многие из которых не имеют ответов, а многие могут оказаться непредсказуемыми и болезненными. Но гораздо большая беда, когда люди вообще не задают себе вопросов. Никаких. Ни о вере, ни о себе, ни о мире, в котором живут. Хотя, безусловно, так гораздо легче жить. И не только в школе. Огромное количество людей соблюдают традицию и ритуалы, знают, как перекреститься, какую свечу перед какой иконой поставить, а Бог тут может быть совершенно ни при чем: человек использует веру и церковь как некий способ улучшения и повышения качества своей земной жизни. Мне важно, чтобы дети и взрослые понимали, что вера — это совсем другое.
Не думаю, что в этом смысле у нас есть какая-то эксклюзивная роль. Здесь огромные возможности и у родителей, и у церковного прихода, и у друзей, и у священника. Я, кстати, не говорил бы о наших детях как о каких-то совершенно особенных. Они хорошие, но они обычные. И они не без греха, и все в жизни может случиться, так что романтизировать здесь ничего не надо. Нужно понимать, что школа сама по себе не формирует человека и мы не ставим такой задачи, чтобы из наших стен выходили целиком и полностью сформированные люди. Мы можем что-то посеять и заложить, что может потом прорасти, а может и нет, и это такой невидимый и плохо прогнозируемый процесс.
Не могу сказать, что лично у меня были какие-то особенные учителя. Запомнился, пожалуй, только один институтский преподаватель. Удивительный, очень странный был человек, преподаватель современного французского языка и литературы, специалист блестящий. Мы все между собой называли его Квазимодо, это был самый настоящий горбун, с изуродованной спиной и странным лицом. Но человек совершенно особенный. Те из нас, кто, случалось, шел на первую пару, обязательно встречали его с утра пораньше у старинных московских пивных ларьков на «Бауманской». С кружкой, с красным носом и неизменной мятой «беломориной» в зубах. Совершенно загадочная была для нас фигура, а потом на старших курсах он начал у нас преподавать, и оказалось, что это блестящий, остроумнейший человек, со сверхироничным взглядом на мир, с экзистенциальным ницшеанским презрением ко всему окружающему, с великолепным французским, невероятно эрудированный. Мы его очень уважали, хотя и не могу сказать, что любили. Он сам не признавал такого чувства по отношению к себе, но при этом оказался, пожалуй, единственным из преподавателей, кто мне по-настоящему запомнился.
Был еще один прекрасный типаж, такой бонвиван, преподаватель научного атеизма, всегда курил со студентами в туалете и обсуждал футбольные матчи. А меня, когда узнали, что я верующий, и пытались выгнать из института, он вызывал к себе и уговаривал как-то исхитриться и не лезть на рожон. Дескать, ну мы же все с тобой понимаем, ну сделай ты вид, ну что тебе стоит. Такой был типичный представитель касты преподавателей научного атеизма, циничный, ни во что не верящий, очень хорошо устроившийся. Но он запомнился как колоритный персонаж, а не как обладатель какого-то удивительного глубокого внутреннего мира.
Вообще, советская система образования впитала в себя ту, что сложилась в стране в дореволюционный период. В ее основу легла, например, система того же Ушинского. По сути, ничего нового не было изобретено. Потом уже стали меняться идеологические стандарты, но и они отталкивались от чего-то уже существовавшего. Так, пионерская организация скопировала скаутское движение, которое в царской России было на подъеме и активно развивалось. Скаутом был, например, царевич Алексей. Идеологические формы работы с детьми в советское время были довольно жесткими, но все-таки преподносились в интересных и разнообразных формах, это были всевозможные внешкольные мероприятия, кружки, группы, пионерские лагеря, где мы учились всему, чему нужно и нельзя. Все это позволяло формировать определенное единство взглядов, действий, понимания. Это было по сути религиозное воспитание. Опять надо было верить, но уже не в Бога, а в победу коммунизма, в светлое будущее, в единую семью народов, в идеалы времени, «когда был Ленин маленький, с кудрявой головой», в мученический подвиг пионеров-героев, который был сопоставим с подвигом христианских мучеников. Обстоятельства изменились, а модель веры осталась та же.
От коллектива нельзя было отрываться, не только в школе. Опять же, как и отлучение от церкви, это воспринималось трагически и было мучительным для человека. Товарищеский суд, порицание, выговоры и строгие выговоры, это все модели псевдо- и квазицерковности. Чего стоило таинство вступления в пионеры, позже в комсомол. Какой пафос сопровождал все эти посвящения. Это же был практически религиозный трепет. Все было очень серьезно и очень фальшиво.
И посмотрите, какая сейчас тоска по этому периоду, какая ностальгия по Сталину, по всему советскому, как возрождаются эти советские бренды и символика. И ведь пропагандируют сегодня эту ностальгию не для тех, чье детство прошло в Советском Союзе, а для тех, кто ничего не знает о нем, ничего сам не видел и в том времени не жил. Она для нового поколения, для тех, кто родился в 90-х и кому сегодня примерно 20.
Это совершенно очевидно продуманная воспитательная работа с населением, направленная на возвеличивание того времени в глазах молодого поколения. Цели тут очевидные: в нашем обществе давно нет никакой идеи, которая бы его объединяла. Огромная страна оказалась лишенной всяких идеалов и смыслов, того самого единства в устремлениях и мечтах. А поскольку ничего нет, то пустоту легко заполнить и манипулировать сознанием. Раньше у нас была вера в будущее, теперь воспитывается вера в прошлое. В результате мы совершенно не осознаем даже свое настоящее, не проживаем его осмысленно. Но это и цель, чтобы ты, не дай Бог, не определил себя в настоящем и не начал задаваться неудобными вопросами: «Кто я, что я, что со мной и вокруг меня происходит?»
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML