11
Детские мечты поджечь школу, стереть с лица земли отдельных учителей или одноклассников бывают чуть ли не у каждого. Но далеко не все подростки воплощают их в реальность. Педагог Ирина Лукьянова рассказывает о том, что должно насторожить взрослых в поведении школьников.
Вторая за последние несколько лет школьная стрельба – сравнительно новое для России явление. В странах, где оружие более доступно, история школьных массовых убийств насчитывает много лет – а ученые пытаются понять, что заставляет подростка взять оружие и идти стрелять в своих одноклассников и учителей. Их исследования показывают, что нет практически никакой возможности вычислить потенциального стрелка по его психологическому портрету – но у большинства школьных стрелков есть общие черты. И есть общие причины, которые приводят к трагическому финалу.
Первое, что объединяет школьных стрелков – почти все они парни. Известно всего три случая, когда в школах стреляли девочки. Почему мальчики? И потому, что образцы мужественности, предлагаемые подросткам культурой, почти всегда бойцы, всегда с оружием – и подрастающие мальчики пытаются так утверждать свою мужественность. Связано это и с особым гормональным фоном у взрослеющих мальчиков (резкое увеличение концентрации тестостерона). И с необходимостью конкурировать с другими подростками – и за лидерство, и за внимание девчонок.
И вот здесь появляются первые отличия потенциальных стрелков. Это не убежденные одиночки, которым никто не нужен. Наоборот: им нужна компания и нужны друзья, но друзей нет. Они непопулярны, с ними не хотят дружить, над ними посмеиваются, а иногда и вовсе травят. И женским вниманием они тоже обделены. Почти всем будущим стрелкам не везло в любви.
(Кстати, все журналисты, которые просматривали страничку «ВКонтакте» ивантеевского девятиклассника Миши П. до ее удаления, обратили внимание на его увлечение оружием – но мало кто заметил, сколько там саркастических замечаний, перепостов и картинок на тему «девушки не любят». Одна, например, такая: «Она: привет! Я: (дальше скриншот запроса в Гугле «свадебный костюм»).
У них могут быть друзья. А может не быть друзей. Это не главное.
Нет ничего общего и в их семейных ситуациях. Они могут быть из полных семей или расти у матерей-одиночек, семьи могут быть благополучными или неблагополучными, дети могут быть кровными или усыновленными, но все это – не главное. Важнее, наверное, что у них нет глубокой привязанности к родителям. Или есть ощущение, что родители их не поддерживают, отвергают, критикуют, унижают. Но и это тоже не всегда так.
Ирина Лукьянова
У многих из школьных стрелков психиатрическая экспертиза нашла психические заболевания (так, например, Сергей Гордеев, который в 2014 году убил в школе учителя и полицейского, был признан невменяемым и отправлен на принудительное лечение). В большинстве случаев ни своевременной диагностики, ни лечения не было.
Более того, сами стрелки считали, что с ними все в порядке, обвиняли в своих проблемах других, готовы были другим мстить за это – и, разумеется, от помощи отказывались, если она даже была доступна.
Называть диагнозы в таких случаях бессмысленно: клеймо автоматически ложится на всех людей с тем же диагнозом, хотя миллионы их живут мирно и не собираются никого убивать. Тем не менее, психическая нестабильность – серьезный фактор риска. Питер Лэнгман, автор нескольких книг о психологии школьных стрелков, заметил, что большинство из них попадает в одну из трех категорий: психопатия, психоз, травматизация. В первом случае отсутствие эмпатии – личностная особенность человека; во втором – он отрывается от реальности; в третьем – есть долгая история психических травм, причиненных насилием. Среди школьников, которые идут в школу стрелять, по наблюдениям Лэнгмана, высокий процент именно третьих. А вот среди тех, кто стреляет в университетах, их практически нет – может быть, здесь дело именно в школьной травле. Но и это не значит, что психопатия, психоз, психические травмы или школьная травля – единственная и главная причина.
Большинству из школьных стрелков свойственно ощущение отверженности. Они чувствуют, что заслуживают лучшего. Они хотят быть значительными – и дурная слава кажется им лучше неизвестности. А если о тебе несколько месяцев кричат национальные СМИ – ты уже перестал быть незначительным. Ты сделал это.
Они восхищаются теми, кто это уже сделал. Вступают в соцсетях в фан-группы школьных стрелков (Миша П. даже подписался фамилией «Клиболд» в честь одного из самых знаменитых массовых убийц), тщательно изучают публикации о них, их планы, покупают похожую одежду, пытаются повторить их опыт – только лучше (иногда это «лучше» значит «больше жертв»).
Ученые говорят: эти преступления подражательны, подростки берут пример с других. Отсюда и еще одно прискорбное свойство: они заразны, как и суициды.
Чем больше шумиха – тем больше вероятности, что что-то похожее случится в ближайшем будущем. Замечено, что после крупного происшествия с большим количеством жертв вскоре случается еще одно – как эхо.
В кровожадных мечтах такие подростки проводят довольно много времени. Очень часто у них есть дневники, в которых они подробно описывают такие мечты. В принципе, кровожадные мечты бывают у нормальных здоровых людей в ситуации, когда их оскорбили или унизили. Помните знаменитый текст Жванецкого «Хочу танк»? «Подъезжаешь на рынок за картошечкой на танке и через щель узнаёшь цену: «Скоко-скоко? Одно кило или весь мешок?»
А детские мечты поджечь школу были чуть не у каждого, кажется. Но сами по себе мечты ничего не значат – это защитный механизм психики срабатывает, позволяя ей справиться с обидой.
Но не каждый вынашивает план поджечь школу месяцами.
Кадр из фильма «Школьный стрелок»
Вот если подросток застревает в этих планах, делится ими в соцсетях, рассказывает о них друзьям, да еще по много раз – это уже гораздо серьезнее. Практически все школьные стрелки планировали свои преступления очень долго, и каждый из них непременно с кем-то делился своими планами. Но не всегда к этому относились серьезно.
Фрэнк Робертс в Scientific American рассказывает: потом к этим кровожадным мечтам добавляются конкретные детали – из жизнеописаний знаменитых убийц, из кино, из компьютерных игр. А еще добавляется ощущение, что ты имеешь право это сделать. Потому что ты необычный, ты можешь управлять судьбами других людей.
Клиболд и Харрис, устроившие кровавый кошмар в школе Коламбайн, писали о себе, что они боги, которых должны бояться, а не любить. Один из исследователей назвал это состояние души primordial evil – изначальное, извечное зло.
Сотрудники ФБР допрашивали массовых убийц в тюрьмах и выяснили, что они проводили довольно много времени в этих мечтах – пока мечты не вытеснили почти все прочее содержание из жизни и не стали требовать воплощения.
А что конкретно послужило толчком – уже не так важно. Это может быть ссора с родителями, замечание учителя, разрыв отношений с последним другом. И вот если у молодого человека на этой стадии есть доступ к оружию – мечты очень быстро переходят в кошмарную реальность.
И это не подростковый бунт – это другое. Если подросток красит волосы в зеленый цвет и грубит учителям – это вовсе не значит, что он планирует взорвать школу. А вот если он приносит в школу хорошо проработанный научный проект по изготовлению взрывчатки в домашних условиях – это может плохо кончиться, тут надо проявить бдительность.
Питер Лэнгман пишет: главное, что должно насторожить взрослых – это действия подростка. Не внешность, не одежда, не любимые видеоигры – а то, что он делает. Это в первую очередь:
Большинство школьных стрелков прямым текстом предупреждали: «Завтра выяснится, жить будем или умрем» или «Мне многих надо перестрелять». Очень часто на это не обращают внимания, причем обычно потому, что человек и так странный и все время говорит какую-то ерунду – и ее не принимают всерьез. Школьные стрелки, в отличие от взрослых, оставляют много следов на протяжении долгого времени.
Еще два варианта утечки информации – это вербовка соучастников и предупреждения друзьям типа «В понедельник в школу не ходите, там будет плохо».
Известно, что подростки, которые позднее стали стрелять в школах, восхищались действиями таких же стрелков, когда узнавали о них из новостей, и оставляли комментарии вроде «Кто-то должен это сделать и в нашей школе». Лэнгман предупреждает: это восхищение в сочетании с подобными комментариями должно считаться сигналом о возможном нападении.
Иногда то, как будущие стрелки выполняют школьные задания, тревожит учителей. Кип Кинкел, который взорвал своих родителей и устроил стрельбу в школе, делал дома бомбы по рецепту из интернета и однажды выступил в классе с докладом «Как сделать бомбу в домашних условиях». Встревоженные учителя связались с родителями, но родители ничего делать не стали.
Тот же Кинкел свое сочинение о любви с первого взгляда посвятил автомату АК-15 и мечтам всех из него поубивать. Люк Вудхэм, который убил свою мать, отправился в школу и убил там двух девушек, ранее в сочинении «Каким был бы твой день, если бы ты был учителем» написал, что сначала перебил бы всех учителей, потом убил бы директора и вышиб бы себе мозги.
Стихи, сочинения, проекты, посвященные планам кого-то убить (и себя тоже), нельзя игнорировать или считать шуткой.
Некоторые из будущих стрелков делали проекты, посвященные школьным стрелкам, тщательно изучая обстоятельства, возможности предотвратить подобные инциденты и пр. Описывали свои мечты в прозе и стихах, снимали видео – и всем этим делились с ровесниками.
Иногда, замечает Лэнгман, в текстах встречаются бессмысленные предложения или абзацы, свидетельствующие о разорванности мышления. Разорванность мышления в сочетании с кровожадными мечтами – повод немедленно обратиться к психиатру.
Случайные разговоры о том, что некоторые люди не заслуживают того, чтобы жить; рассуждения о том, как пуля пробивает человеческую голову во время стрельбы по доскам – так или иначе будущие убийцы делились тем, что у них в голове.
Признаки депрессии, интерес к огнестрельному и холодному оружию, коллекция оружия, «Поваренная книга анархиста» под подушкой.
Большинство стрелков ясно выражает свои намерения в соцсетях. Некоторые пишут о своем желании кого-то убить, даже называют имена. Некоторые угрожают местью и описывают кровавые сцены.
Впрочем, если человек все это вытворяет – это не значит, что завтра он пойдет в кого-то стрелять. Но это очень серьезный повод для беспокойства и для поиска профессиональной помощи.
Чтобы обычный человек взялся за оружие и пошел стрелять в окружающих, должны сложиться вместе много разных предпосылок. Лэнгман замечает, что нестабильной психики недостаточно; как правило, человек оказывается неудачником во всех областях сразу – и в образовании, и в интимных отношениях, и в своем ощущении мужественности. И когда он понимает, что ему незачем жить, и хочет отомстить тем, кого считает виноватыми – тогда может случиться беда.
Кадр из фильма “Привет, Герман”
Вычислять потенциальных стрелков по характерным чертам – бессмысленно. Что имеет смысл – обращать внимание на психическое здоровье подростков, не упускать из виду симптомов депрессии (ее часто принимают за проявления пубертата), разговаривать с ребенком, знать, что у него на уме, общаться с его друзьями.
Обычно у школьных стрелков нет прочных привязанностей – ни к родителям, ни к друзьям. Крепкие и теплые отношения с родителями, одноклассниками, друзьями – лучшая защита.
Важно с детства учить детей не только «давать сдачи» и «стоять за себя», но и разрешать конфликты мирно, словами. Учить понимать, что чувствуют другие люди.
Серьезно относиться к тревожащим сигналам.
Ловить потенциального стрелка – это искать иголку в стоге сена. Чтобы помочь ему и предотвратить возможную трагедию, нужно помогать обычным подросткам справляться с тяжелыми повседневными ситуациями и обычными подростковыми проблемами. И не оставлять их наедине с их мыслями и мечтами. Разговаривать. Но не о том, сделал ли он уроки и поужинал ли. Сделал и поужинал, но кого это спасет?
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML
