1
Она мечтала стать балериной, как любая девочка в Советском Союзе. Но из-за тяжелой формы ДЦП даже не может налить себе чаю. Людмила Голтянова из маленького молдавского городка часами собирает пазлы. Ртом. С помощью языка она создает большие картины и мечтает попасть в Книгу рекордов Гиннесса. Людмила хочет доказать себе и другим, что даже без действующих рук и ног человек способен преодолеть любые вызовы жизни.
– У нас тут немножко, знаете, проходной двор! – Людмила смеется, переговаривается с кем-то, я смотрю на экран компьютера. Там фотография веселой женщины в осенних листьях. Кто к Людмиле пришел – не вижу, она сразу отключила видео, как только мы поздоровались в скайпе. Во время общения я еще не раз услышу ее бодрое: «Я разговариваю! Позже заходи!», брошенное очередному посетителю.
Людмила с детства живет в самом центре небольшого молдавского города Единец. Ее одноэтажный домик стоит вплотную к местному рынку. Друзья и знакомые по пути за молоком и овощами заглядывают к Людмиле в гости. Она почти никогда не завтракает одна. Я спрашиваю, неужели все дело только в расположении дома:
– Я очень общительный человек, люблю поговорить. У меня на все есть свое мнение. Когда ты дружишь с кем-то, уже понимаешь, о чем с ним разговаривать. Я стараюсь, чтобы всем со мной было интересно. Тех, кто приходил ко мне помогать, я всегда развлекала анекдотами, историями, чтобы им не было скучно заниматься хозяйством.
– Вам приходилось кого-нибудь утешать?
– Мне кажется, каждому в жизни приходилось утешать кого-то.
– Вы не ловили себя на мысли, какая странная ситуация – вроде вас должны утешать, а не вы?
– Нет. Я считаю, что это вообще неправильно. У каждого из нас своя жизнь, свои проблемы и беды, просто не у всех одинаковые. У меня они видны невооруженным глазом, а у кого-то это глубоко внутри. Я не считаю, что нахожусь в каком-то отличительном положении. Просто мне немного сложнее, и всё. Всегда так считала.
«Немного сложнее» – это такая форма ДЦП, при которой Людмила почти ничего не может делать руками, даже налить себе чашку чая. Спастика в мышцах и постоянный тремор в теле не позволяют ей пройти более 20 метров, и то только с поддержкой. Но приятели называют Людмилу «веселая фемея» (фемея – в переводе с румынского «женщина» – прим. ред.). И причиной тому – не только ее боевой и легкий характер. Мало кто знает, что Людмиле пришлось стать такой вынужденно.
– При моем ДЦП все зависит от мышц. И когда я стараюсь сделать умное лицо, оно получается страшным, как у крокодила. А когда я улыбаюсь, мышцы расслабляются и я получаюсь естественной. Но я везде должна улыбаться. Я уже привыкла. Главное, чтобы это было искренне. На всех фотографиях я с улыбкой, и по ним не скажешь, что я нахожусь в таком положении.
– Вы никогда себя не жалели, даже в детстве?
– Почему? Минуты слабости есть у каждого человека. Я, как и любой нормальный человек, себя жалела и часто думала, почему так, почему это случилось именно со мной? Но никто же не даст ответа на этот вопрос. И я пришла к такому простому определению: если не я, то кто? Вот и всё. Да, мне бывает трудно, бывают минуты отчаяния, но я погрущу, да и успокоюсь. Плачу я крайне редко, особенно после маминой смерти. Посижу одна, подумаю о жизни, полистаю Facebook, увижу сообщение от человека с ДЦП, который остался без всякой поддержки и хочет покончить с собой, пойму, что живу в раю, и всё. Есть такая хорошая крылатая фраза: «Подумай, что кому-то сейчас хуже, чем тебе, и тебе сразу станет легче».
Папа-офицер увидел маму Людмилы на заводе в Одессе и влюбился. Когда они переехали в Единец, он стал начальником тюрьмы в пригороде, а жена устроилась швеей на местной фабрике. Оба мечтали о большой семье. Когда сыну исполнилось 7 лет, в семье родилась девочка, прожила несколько дней и умерла. Врачи сказали, если супруги хотят ребенка, то надо родить его в течение года. Так на свет появилась Людмила. Она вспоминает, сначала родители не заметили, что с ней что-то не так.
Свадьба родителей
– Мама рассказывала только, что я очень-очень плакала. Сейчас я знаю, почему дети с ДЦП плачут. Это же связано с мускулатурой, мышцы сильно болят, а ребенок не может об этом сказать, он только кричит. После года стало понятно, что со мной что-то не то, я не сижу, не хожу, не беру игрушки. Врачи успокаивали маму, что все дети по-разному развиваются, она у вас попозже пойдет, были трудные роды, всё в этом духе.
Когда Людмиле исполнился год, мама и папа взяли дочь в охапку и поехали по врачам. Бельцы, Кишинев, потом российские города – в Советском Союзе для человека в погонах были открыты многие двери. В одном из таких путешествий Людмиле и поставили диагноз – ДЦП. Но надежду вылечить дочь родители не потеряли.
Людмила в детстве
– У меня все воспоминания детства – только больницы и дороги, дороги и больницы. Родители очень старались.
Однажды папе на работу принесли статью про профессора Кандарова, который учился в Китае и лечил иглоукалыванием. Мы сели на поезд до Москвы, а потом трое суток ехали на другом поезде в Уфу. Практически в никуда, с одной газетной статьей.
От того путешествия у восьмилетней Людмилы мало что осталось в памяти. Она помнит только, что было очень больно и все дети на иглоукалывании кричали. Только Людмила распевала какую-то бодрую песню, чем немало удивила профессора.
– Я очень люблю музыку, песни. Когда мы ездили в поездах, я часто что-то учила наизусть. Помню, как пела на весь вагон «Старую мельницу» Николаева и другие его первые песни.
Никакие методики не помогли. Даже поездки в санаторий два раза в год могли только немного укрепить девочку, но вылечить ее полностью было не во власти врачей. Главное, что эти путешествия показали Людмиле: семья готова за нее бороться и защищать. Она ни одной минуты не чувствовала себя ненужной. Видимо, тогда и был заложен тот стержень, о который потом разбивались вызовы ее непростой жизни.
Однако родителям пришлось смириться с тем, что ребенок будет особенный. Что он никогда не пойдет, никогда не возьмет в руки мяч, никогда не станцует вальс на выпускном. Особенно тяжело это далось отцу.
– Мне не делали больших поблажек, ничего такого не было. Было все как у нормальных детей. Меня заставляли учиться, а я, как любой ребенок, не хотела. Папа бывал дома только по выходным. Уезжая на неделю, он давал задания по разным предметам, а потом проверял. Мама меня жалела, просила не загружать. А дедушка однажды помог сделать математику. И я не смогла папе объяснить, как решила задачу, а выдала речь о том, что учиться мне незачем и вряд ли в жизни это мне пригодится. Папа, недолго думая, снял ремень. Не помню, сколько раз я ремнем получила, но больше у меня не возникало вопроса, учиться или нет.
Папа заставлял Людмилу и писать. Это было настоящее мучение – выводить трясущимися руками непослушные буквы. Читать тоже приходилось под строгим надзором отца. Вечерами они садились каждый за свою книгу. Отец считал, лучшее воспитание – собственный пример. А пока он был на работе, маленькая Людмила рыдала над букварем.
– Как сейчас помню, там была тема про человека в космосе. Знаете, когда прольешь на книгу воду – страницы скукоживаются. Страница про Гагарина у меня так и выглядела, она была залита слезами, я страшно не хотела читать.
Когда Людмила увидела трейлер фильма «Временные трудности», то вздрогнула: «Это почти про меня!»
На первый взгляд, все было в точности так, как в ее жизни. Но сам фильм Людмилу разочаровал.
– Этот фильм с Охлобыстиным – полная ахинея. Такой жестокости, как было показано там, у меня не было. Через силу папа заставлял одеваться, раздеваться, это правда. Но по восемь часов я шнурки не завязывала. Мне кажется, что даже быть такого в жизни не может.
Всю жизнь Людмила чувствовала любовь отца. И одновременно – его горячее желание, чтобы дочь стала частью общества и не была объектом для жалости. Он точно знал, что пальто Людмила с себя снимет. Будет мучаться, но снимет. Поэтому не обращал внимания на ее стоны. «Я не могу» – эту фразу отец игнорировал.
Семья Людмилы
До третьего класса школьный учитель ходил к Людмиле домой. А потом пропал. Именно тогда папа взялся за ее обучение с двойным усердием. А спустя полтора года мама посадила дочь в коляску, и они поехали в школу. Перед дверьми коляску пришлось оставить. Людмила встала, опираясь на мамину руку, и приготовилась пройти 20 метров до класса. Эти метры оказались самыми важными в ее жизни.
– Мы зашли в класс, меня посадили на первую парту, дети меня обступили, мне это так все понравилось! Учитель, видя искру в моих глазах, предложил маме оставить меня на пару уроков. Я сейчас говорю, а у меня внутри поднимаются эти воспоминания, прямо не могу!
Людмила с первой учительницей
А когда мама вернулась, учительница предложила, чтобы меня водили в школу. Она поняла, что пока она ко мне не ходила, папа очень многого добился. К вечеру у меня уже был портфель, форма и все книги.
– То, как тепло вас приняли дети, не отвернулись, не посмеялись, было самым важным?
– Да, наверное, это было самым важным. Большое-большое событие! Благодаря школе я обладаю багажом знаний и у меня остались друзья, с которыми мы общаемся до сих пор. Я очень благодарна родителям за то, что не оставили меня дома.
– Вы тогда поняли, что папа был прав?
– Конечно! Собрался педсовет, я сдала экзамены экстерном за первый и второй класс.
Меня не просто взяли, меня взяли все-таки за мой ум, потому что папа со мной занимался. Благодаря ему я доказала, что могу учиться на уровне третьего класса.
Папа мне сделал только одну поблажку. Когда начались алгебра и геометрия, разрешил учиться не на высший балл, а на проходной. По устным предметам: биологии, литературе, физике, истории никаких поблажек не было.
В школе Людмиле помогали подруги: вытащить из портфеля книги, поставить на парту. Во время урока – открыть учебник, найти нужную страницу. Как только звенел звонок, подруга брала Люду за руку, та опиралась на нее и они вместе шли в другой класс. Иногда, правда, ее забывали, но она не обижалась.
– Однажды звонок прозвенел, подружка собралась и пошла. А я себе сижу. Сижу, сижу, уже зашел другой класс.
Начинается урок, забегает подружка: «Ой, Голтянова, прости, забыли тебя!» Хватает меня за руку, и мы идем по коридору. А мне хорошо – минус 10 минут урока.
Болтушка Людмила пересидела со всеми девочками класса. Учителя поблажек не делали: за постоянные разговоры на уроке ей как-то даже влепили единицу по поведению. Она с трепетом ждала родительского собрания. Но учительница ее не выдала, папа ничего не узнал. А в пятом классе Людмила получила тройку по истории.
– Меня бабушка везла в коляске из школы, я так ревела: как это я подвела папу? Бабушка меня успокаивала, я все плакала, боялась, что отец накажет. После этой тройки я на каждом уроке отвечала, и потом в журнале у меня подряд стояли 15 пятерок.
Держать ручку и тем более писать было для Людмилы настоящим мучением. Все ее сочинения написаны рукой любимой мамы – учителя разрешали диктовать текст. За годы учебы никто не обидел Людмилу, не позволил грубого замечания, не показал пальцем: «Смотри, инвалид!» Лишь однажды в четвертом классе один мальчик грубо намекнул на ее внешнее несовершенство. Люда рассказала бабушке, та примчалась в школу, отругала парня при учителях. Это был единственный эпизод.
– А так ничего такого не было. Какие-то дурачества, когда я могла чью-то ручку выкинуть из окна, мой пенал выкинули со второго этажа – это все считалось обычной школьной жизнью и было просто прикольно.
Родители гордились тем, что дочь, несмотря на свои ограничения, учится очень хорошо. И когда за один день Людмила получила по каждому предмету пятерку, ей предложили выбрать подарок. Она получила самую дорогую игрушку – набор «Маленький доктор». Хотя мечтала о большом строительном конструкторе, чтобы сколотить собаке будку.
– Я не отдавала себе отчет, что я этого не смогу сделать. До третьего класса я верила, что меня вылечат и я буду балериной.
Естественно. Какая девочка в Советском Союзе не мечтала быть балериной?
Понимание, что балет так и останется несбыточной мечтой, приходило постепенно. К пятнадцати годам Людмила смирилась с тем, что за фигуру ее никогда не похвалят, и пришла к выводу, что самое красивое в ней – это глаза. И когда у нее упало зрение, это было настоящим ударом. От врача, который выписал очки, Людмила возвращалась домой на ватных ногах. Очки болтались в сумке, беспощадно напоминая о том, что гордиться больше нечем. Дома девочка швырнула их в стену и взяла в руки горсть таблеток…
– Мама вовремя пришла с работы, быстро позвонила старшему брату, он прибежал. Дальше марганцовка, всё в этом духе, я уже это смутно помню. Это была единственная попытка, и я очень рада, что она не увенчалась успехом, потому что жизнь, вообще, прекрасна. Меня после этого долгое время не оставляли одну. Потом мой внутренний стержень жизнелюбия одержал верх, и все поняли, что второй раз я такого не совершу.
– С вами мама разговаривала потом?
– Вы знаете, это как-то раньше не принято было. Я точно помню, что она очень меня ругала. Но такого разговора прямо по душам, нет. Я все-таки поздний ребенок в семье, меня мама родила, когда ей исполнилось 38. И когда мне было 15, ей уже было за 50, поэтому не помню таких душевных разговоров.
В свой подростковый период Людмила ничем не отличалась от других детей. Он только затянулся на несколько лет. Еще в школе она втихаря коротко подстриглась, чем огорчила маму, у которой был культ косичек, бантиков и заколок. А годам к двадцати бредила татуировкой, правда, старший брат отговорил, и подстриглась почти налысо. Тут мама не выдержала.
– Это было вообще просто! Дома скандал страшный! Мама сказала: «Я не сяду за стол, пока она не завяжет косынку на голову», – потому что она смотреть на меня не могла.
– Это было желание быть, как все?
– Не знаю. На тот момент, мне кажется, это был простой бунт против родителей, как и у всех молодых людей. А в школе я с подружкой сбегала с уроков, и нас даже ни разу не поймали. Спускались в парк на скамеечку и там пережидали контрольные, например. Бывало так, что сбежим с подругой, придем домой, чай пьем, в карты играем. Бах, смотрим, еще две подружки ко мне пришли, потому что знают, что я дома. Раз в школе нет, где я? Дома.
Людмила с одноклассницами
Последние два школьных года Людмила вспоминает, как лучшее время в своей жизни. Только праздники проходили мимо нее. На концерты и мероприятия она не приходила. С мальчиками появилось чувство неловкости, хотелось на дискотеку, но Людмила запретила себе об этом мечтать.
– Когда девочки стали заглядываться на мальчиков, не было грустно, что у всех началась личная жизнь, а вы в пролете?
– Было, но шоколад никто не отменял. Девочки собираются у меня дома на дискотеку, надевают мини-юбки, а я остаюсь дома с шоколадкой. Ничего, такова жизнь.
– Они ушли, а вы с шоколадкой остались, это, должно быть, невыносимо.
– И что? Я съела шоколадку, они потом пришли с дискотеки, всё мне рассказали, мы похохотали, пошутили, посмеялись, и всё замечательно. А смысл грустить, кого-то загружать, разве от этого что-то изменится? Пару раз брали они меня на те дискотеки. И что мне от этого? Я отдавала себе отчет в том, что могу и что не могу. Я никогда не грустила о том, что я не выйду замуж, что у меня не будет детей.
– Как это?
– Я просто понимала, что это не мое. По статистике на 10 женщин приходится 8 мужчин. Тем более, мне может не достаться кто-то. Смысл убиваться? Надо переживать за те вещи, которые я могу сделать, а усилий не прикладываю, вот за это.
Когда после окончания школы друзья разъехались, Людмила осталась одна. Первое время ей было очень одиноко, она выходила во двор и подолгу сидела на скамейке у дома. Но потом подруга принесла первый пазл. Людмила посмотрела на свои руки и ноги и спросила у подруги, не издевается ли она. Та предложила ей попробовать складывать части пазла ртом. Первую картину из двух тысяч кусочков Людмила собирала мучительно долго, но эта первая творческая работа открыла в ней новое упоительное «могу!».
Сначала Людмила хотела просто занять время. Включала музыку, наклоняла голову и перекладывала ртом маленькие части пазла. Мама даже не могла сидеть рядом, считала, дочь мучается: «Зачем тебе это надо? Иди ляг, телевизор посмотри». Телевизор Людмила не хотела, она мечтала создавать.
– Я сожалею только о том, что не могу владеть руками. Если бы я лишь не могла ходить – ой, я вообще бы не считала себя больным человеком. Сколько всего можно сделать руками! Смотрю в интернете – и оригами, и вышивание, и что угодно! Поэтому пазл – это панацея, наверное, от всего того, что я не могу.
Теперь Людмила собирает пазлы с утра до вечера. Сравнивает это с работой «у станка». Только встала – рассыпает фишки по белой бумаге, сортирует по цветам и конфигурациям. Позавтракала – прикидывает, куда их вставить. Думает долго, чтобы лишний раз «головой не дергать». Если глаз замыливается, делает паузу, выходит на веранду или говорит с кем-нибудь по телефону.
За один день Людмила может собрать пазл на 600-700 фишек. Но это ей уже неинтересно. Сейчас она просит друзей приносить и заказывает в интернете пазлы от 1000 деталей. Любимая тема – средневековые замки.
– Наверное, это тяга девушки к рыцарским временам, что ли. Таинственность, замки, заговоры. Мне очень нравится немецкий замок Нойшванштайн. Я его в четырех или пяти разных вариантах уже собрала.
Уже три недели Людмила сверлит взглядом огромную коробку, которая стоит у нее в комнате. Внутри 33 600 деталей. Это и для здорового человека невероятное количество. Людмила никак не может начать. Но вовсе не потому, что боится. Более тридцати тысяч кусочков картона для нее – шанс попасть в Книгу рекордов Гиннесса. А к этому надо как следует подготовиться.
С племянником
Однажды племянник, который живет в Москве, показал Людмиле веселое видео: мужчина вынес все из комнаты, чтобы собрать огромный пазл. Тогда этот пазл «Дикий мир» из 33 600 деталей был самым большим в мире. Людмила сначала не поняла, какое это имеет к ней отношение, но у племянника были наполеоновские планы: его тетя должна с этим набором войти в Книгу рекордов Гиннесса.
– Однажды утром он мне звонит по скайпу и сообщает: «Все, привезли пазл», и показывает в камеру коробку. Первую минуту я просто опешила. И сразу страх – а вдруг не соберу? Я ему говорю: «Быстро открой и покажи мне!» Когда я увидела, что пазл в пакетах, и рассмотрела, какие там качественные фишки, меня отпустило. Я поняла, что соберу. Там все-все животные собраны, которые живут на нашей планете.
Сейчас Людмила читает правила регистрации рекорда, ищет выходы на организаторов и думает, как показать, а главное, доказать свое умение.
Людмила и паззл “Дикий мир” для книги рекордов Гиннеса
Больше всего она жалеет, что ее попытку взять рекорд Гиннесса не увидят родители. Папа умер 15 лет назад – сахарный диабет, гангрена, мама ушла через три года. Уехала в Кишинев на операцию и оттуда уже не вернулась. Самый большой страх человека, который сам себя не обслуживает – остаться без родных.
– Мне это очень трудно вспоминать. Последний год жизни папа лишился ума. Я очень боюсь потерять то единственное, что у меня есть – мой ум. Благодаря ему я хоть что-то делаю. А мама умерла в пятницу, после операции на желчном пузыре. И несколько недель подряд именно в пятницу я чувствовала просто жутчайшую пустоту. Я не заходила в ее комнату месяца три. Потом мне все-таки пришлось собрать себя в кулак, зайти, разобрать ее вещи, раздать кому-то. Мы были очень тесно связаны с мамой. Я осталась один на один с братом, который был болен рассеянным склерозом.
О том, как она жила вдвоем с больным братом, Людмила не хочет вспоминать. Когда не стало и его, ей пришлось многое делать самой: зубами, руками, всем, чем можно.
Она обзавелась широкими футболками и штанами, которые могла натянуть самостоятельно. Научилась набирать телефонные номера ртом или ручкой, держа ее в зубах. Сейчас Людмила может сама умыться, почистить зубы. Но даже налить чай – огромная проблема. Не говоря о том, чтобы что-то приготовить.
– Несмотря на то, что мне дали образование, меня не готовили к самостоятельной жизни. Мама надеялась на какое-то чудо – не знаю, на какое, если честно. Она просто причитала и боялась, чем это все закончится. Она видела во мне только человека с ограниченными возможностями.
– Что вы поняли для себя после смерти родителей?
– Что вообще ничего не вечно, никто ничего с собой не заберет, и нужно ценить каждое мгновение. Иногда я просто выхожу на улицу, сижу на солнце и получаю удовольствие от того, что я вижу вокруг себя – деревья, птичек, солнце. Надо ценить каждый момент жизни.
После череды сменяющихся сиделок и приятелей у Людмилы появилась Татьяна. Она разошлась с мужем, поселилась в домике Людмилы с двумя детьми, чему та была очень рада.
Людмила с помощницей Татьяной
– Я была окружена многими людьми, но я все-таки была одна. А мне хотелось, чтобы рядом был родной человек, который понимал бы меня с полуслова. Таня очень добрая, отзывчивая, мне с ней легко и просто, у нас одинаковое чувство юмора.
Дети получились как бы общие. Если я их ругаю, она меня поддерживает. Если она ругает, я ее поддерживаю. Если она считает, что я не права, то мы выясняем это без того, чтобы дети слышали. Мы должны быть авторитетом для них. Я хочу, чтобы старший, Дима, помогал маме, пытаюсь достучаться до его совести. Татьяна полностью взяла на себя быт, я иногда ее сравниваю с крыльями бабочки, которые дают мне волю полета.
Эта воля приводит к поразительным результатам. Даже организовать санузел внутри дома вместо деревенского туалета на улице Людмила умудрилась сама. Вместе с Татьяной они написали 20 реальных писем, а потом 33 электронных. Местный банк подарил женщинам унитаз, долго стоявший без дела посреди комнаты. Собрать разрешения, подключить канализацию, сделать ремонт в ванной комнате – все удалось благодаря упорству Людмилы.
– Я подала заявку на сайты, где помогают бедным, обездоленным. Но, понимаете, на фоне того, что человеку нужна, например, рука или какая-то срочная операция, когда он на грани жизни и смерти – мой, извините, санузел с унитазом никому, понимаете, не вперся. Это слишком приземленный вопрос.
Я поняла, что просто так никто не придет и не скажет: «Давай мы тебе сделаем». Всегда нужно проявлять инициативу.
Когда у тебя есть бизнес-план и ты четко знаешь, что тебе нужно, все упрощается. И когда приходит проверяльщик из какой-то фирмы и видит, что ты не просто просишь денег, а что-то делаешь, это увеличивает шансы, что тебе помогут.
Так Людмила с Татьяной за 8 лет постепенно поменяли все окна в доме, сделали отопление, установили новые двери. И все без активного мужского участия.
– Под лежачий камень вода не течет, – говорит мне Людмила. И я слышу, как она улыбается.
– Часто бывает, что на вас показывают на улице пальцем?
– С этим я давно свыклась, хотя иногда могу отреагировать остро, несмотря на свои сорок с копейками. Однажды мы с Татьяной выехали в город по делам, и она оставила меня в коляске у магазина. Через дорогу переходила семья: ребенок, мама и папа. Вот ребенок меня увидел, тычет маме; мама, внимательно посмотрев, тычет в папу и показывает пальцем на меня – и так вся семья.
– Что значит, реагируете остро? Это как выглядит?
– Я не кидаюсь на людей, не плююсь, не кусаюсь. Я могу очень пристально, насколько мне позволяет мое здоровье, посмотреть на человека, чтобы ему тоже было неприятно. Когда я ходила в школу, для меня выйти в город ничего не стоило. А сейчас ловлю себя на мысли, что никуда не хочется идти.
Я считаю, что мы во многом сами виноваты. Мы сами себя стесняемся, сами себя боимся.
Я всегда хотела выглядеть лучше. У меня очень большой тремор, это редко встречается у людей с ДЦП. Я постоянно трясусь, естественно, это не может укрыться от посторонних глаз, это меня всегда очень напрягало, я стеснялась. И старалась отвлечь людей своей разговорчивостью. Сейчас я к этому отношусь по-другому – да, вот я такая, да, смотрите, как сложно мне приходится, но все же я что-то делаю.
Людмила объясняет, что ее «тряска» отпугивает в первую очередь детей. Из-за этого пришлось расстаться с мечтой о репетиторстве. Она хотела зарабатывать, помогая младшим школьникам делать уроки. Но представила, как ребенок будет на нее смотреть – и отказалась от этой идеи.
А теперь и здоровье не позволит. Год назад у Людмилы начала болеть кисть руки. Травматолог сказал, что это не лечится – последствия ДЦП, надо терпеть. Когда вокруг кисти пошли белые пятна, Людмила отправилась в ближайший крупный город Бельцы.
– Там не смогли помочь, сказали ехать в Кишинев. Когда мы вышли из клиники, я разрыдалась. Я так хотела рядом папу, чтобы он меня отвез. Мне так его не хватало в тот момент! Я понимала, что Татьяна рядом, но так хотелось снова спрятаться за надежную спину. Папину.
Людмила крайне редко плачет, но эти слезы были не последними. Когда Татьяна уже везла ее по центральной улице Кишинева, у Людмилы случилась вторая истерика.
По краям дороги стояли такие же, как она, люди с ДЦП и просили милостыню. Она будто увидела свое будущее. Ей стало страшно.
– Был большой контраст между этими людьми и дорогими магазинами. Я так ревела, что прохожие оборачивались на нас. Меня Таня уже попросила успокоиться: «Люди сейчас подумают, что я тебя обидела». Я никогда не видела столько горя, сколько мне пришлось увидеть в Кишиневе. Особенно бабушки старенькие. Я очень боюсь такой старости.
Профессор в Кишиневе определил, что кисть разрушает стафилококк, а к ДЦП болезнь не имеет отношения. Людмила начала лечиться, процесс надо было остановить как можно быстрее. Параллельно заболело горло, Людмиле прописали промывание. Как ее встретил местный врач, она вряд ли забудет.
– Когда я пришла к нашему лор-врачу, она даже смотреть на меня не хотела. Она сказала: «Ну, и чего вы мне ее привезли на коляске? Что я с ней делать буду?»
– Это она при вас сказала?
– Да, это она сказала при мне.
– А вы что? Посмотрели пристально?
– Да, я посмотрела пристально. Ей стало стыдно, она раскрыла книгу и начала мне объяснять, что такое промывка гланд и почему при моем треморе это невозможно сделать. А другой доктор в районной больнице потом 10 дней мне промывал горло, несмотря на мое состояние. Сказал, что эффект на год. Если ничего не изменится в лучшую сторону, тогда вырезать. Я этого ужасно боюсь. Бабушка в детстве как-то сказала мне, что я буду в раю. Я ответила, что до рая еще далеко, мне бы здесь пожить нормально.
– ДЦП я уже не вылечу, я его просто поддерживаю, пью какие-то успокоительные, таблетки, которые расслабляют мышцы, потому что весь день я нахожусь в напряжении. Вы не поверите, я иногда так за весь день натрясусь, что к вечеру устаю, будто весь день носила камни на стройке – у меня болит все тело.
Фразы, которая бы определяла ее жизненный путь, у Людмилы нет. «Просто живу», – говорит.
Но есть три мечты. Первая – это, конечно, Книга рекордов Гиннесса. Сейчас Людмила ищет человека, который бы посоветовал и помог купить веб-камеру. Только с помощью видео она сможет доказать, что все эти 33 тысячи деталей собрала в одну картину сама. Без помощи рук и ног.
Вторая мечта – зарабатывать, продавая картины-пазлы. В прошлом году местный бизнесмен купил три ее работы. До этого Людмила их просто дарила или отдавала в благодарность за какие-то услуги.
– Я уже давала объявления и на фейсбуке, и в “Одноклассниках” – но никто не откликнулся. Просто бизнесмен был поражен тем, как я это все делаю, и купил. Я мечтаю продавать хоть немного, пусть это небольшие деньги, но они будут заработаны самостоятельно. Они бы меня окрылили, я бы даже так сказала, придали какой-то уверенности в себе.
Третья мечта, по мнению Людмилы, самая фантастическая. Попасть на экскурсию в немецкий замок Нойшванштайн, который она несколько раз собирала в виде пазла.
– У меня когда-то была такая идея – поехать в этот замок. Но это вряд ли. Я живу, исходя из того, что есть. Я очень практичный человек и не мечтаю ни о чем заоблачном. Я понимаю, что мое единственное желание – быть здоровой, никогда уже не сбудется.
– Есть люди с ограниченными возможностями, которые вас вдохновляют?
– Да. Я сама.
– Неожиданно. Я думала, вы назовете Стивена Хокинга, или Ника Вуйчича, или еще кого-то.
– Нет, зачем. Я сама. Сама себе пример. Когда у меня что-то не получается, например, элементарно, ну, не могу натянуть штаны. Вот растрясло меня так, что не могу. Я сама себе говорю: «Я же Голтянова, я это сделаю, я это могу». И всё. И через силу натягиваю штаны. Моя фамилия и сама я себе вот такой пример по жизни. Я продолжение отца, который тоже был очень сильный духом. Вот так.
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML
