2
250 лет назад родился Иван Андреевич Крылов – обладатель редкого звания «баснописец», оставивший за собой почти всю традицию отечественной басни. Нашедший себя в языке Эзопа, он с трудом находил себя в общественной жизни императорской России.
Дюже сильный был Иван Андреевич. Всем известно, как он любил хаживать на базары, в гущу людской толчеи. Не только потому, что напряженно вслушивался в народную речь, примечая меткие выражения, словечки и обороты, но потому еще, что любил забавы, простонародное веселье. Крылова с его богатырским телосложением особенно примагничивало к рукопашным схваткам – в «стенке на стенку» он был признанным мастером.
Пройдет время, известный баснописец «зарастет жирком», оставит «хождения в народ», а последние годы жизни, окончательно смирившись с ролью «придворного Эзопа», бесконтрольно будет предаваться обжорству, забудет о большей части внешних приличий, изысканных манерах, забудет расческу и перестанет глядеться в зеркало.
Но пока звание «русского Эзопа» было далеко впереди, восхождение Ивана Андреевича на литературный Олимп шло со скрипом. Семья, жившая в Твери, была и без того бедна, а после смерти отца ее положение значительно ухудшилось. Вместо фамильного капитала 9-летнему Ивану, старшему сыну, достался отцовский сундук – в нем ни векселей, ни денежных сбережений, а только книги. Покойный глава семьи сам любил читать и сыну своему передал это качество по наследству.
Отец Крылова был неординарным человеком и сыграл важную роль в жизни сына и по своей смерти. Андрей Прохорович Крылов был капитаном в Яицкой крепости, благодаря его мужеству и стойкости удавалось отбить атаки осаждавших городок казаков под предводительством Емельяна Пугачева. Сам Иван с матерью жили в это время в Оренбурге и известно, что их имена значились в «смертных списках» бунтовщика, он планировал их повесить…
Иван узнает об этом много позже, пока он – в меру беззаботный мальчишка, мало задумывающийся о превратностях жизни. Из сострадания его принимают в домах состоятельных соседей и даже допускают быть слушателем на уроках французского, которые даются их детям. И хотя повзрослевший Крылов со всей силой сатирика-обличителя накинется на удобопреклонность русского общества ко всему французскому, тогда, в молодые годы, знание языка помогло Ивану выдвинуться «в люди». Хотя об этом, все равно достаточно унизительном периоде своей жизни, он предпочитал не вспоминать…
В Тверском губернском магистрате Крылов влачит типичное для мелкого чиновника существование – быт и работу этого типа людей потом точно опишет Николай Васильевич Гоголь. Одно только название его должности «подканцелярист» заставляет забыть о всех юношеских устремлениях и порывах «Отчизну подвигом прославить».
Бумажная волокита приносит ему копейки, Иван Андреевич живет, туго «затянув пояс». Через несколько лет мать с детьми отправляется в столицу «выхлопотать пенсию», где старшему сыну удается пристроиться в казенную палату.
«Волшебный» сундук отца делал свое дело – Иван много читает, компенсируя настойчивостью и усердием отсутствие системного образования. Самоучка в 15 лет пробует перо – пишет оперу «Кофейница». Сюжет не оригинальный, чужой, но юный писатель дарит произведению хэппи-энд. Опера слаба и не годится для «прорыва» в мир большой литературы, но задатки будущего драматурга и баснописца уже видны. Характеры пусть и не прорисованы, но лексический ряд поразительно богат. Крылов и впоследствии будет очень много времени и сил уделять точности и безыскусности языка. Как скульптор, он безжалостно убирает все лишнее, стремясь к краткости, емкости и отточенности. Примечательно, что гонорар за первое свое сочинение Крылов получает тоже в виде книг.
Жадно заимствуя слова народной речи, Крылов щедро делился найденными сокровищами: лучшие его басни моментально расходились на пословицы, присказки, пополняя фразеологию живого великорусского языка.
Но почему-то будущий «русский Эзоп» для начала решил сразить публику не юмором, а драмой. Не сохранившаяся «Клеопатра» и сохранившаяся «Филомела» хорошо демонстрируют средний уровень театра и обслуживающего его писательского сообщества того времени. Сюжет медленно движется в предсказуемую сторону, движение «в кадре» компенсируется надрывными восклицаниями героев.
Либретто комической оперы «Бешеная семья» вызывает хоть какой-то заметный отклик критиков. До успеха, конечно, далеко, но диалоги становятся все живее. И, безусловно, Крылов продолжает «внедрять» народные обороты в авторскую литературу («не шастай ты сюды»). Иван Андреевич все теснее сотрудничает с театром, с театральным комитетом, становится понятен вектор его профессионального развития.
В это же время печатаются его первые басни, правда, без подписи. «Стыдливый игрок», «Судьба игроков», «Новопожалованный осел» в журнале «Утренние часы» прошли незаметно. Видно, что количество едкости перевешивает отточенность слога.
«Мой Лев не спал:
И родословную, и брань Осла внимал,
Осла прилежно слушал,
Потом, наскуча дураком,
Он встал и спальника сиятельного скушал»
Вскоре начинающий писатель радикально меняет тактику. В комедии «Проказники» еще не окрепший новичок Крылов накидывается на одного из столпов русского классицизма, основного «поставщика» пьес для русского театра Якова Борисовича Княжнина. Яков Борисович имел несомненный успех у образованной публики, его пьесы отличались мощным императорским, патриотическим пафосом. И вот его образ Крылов выводит в лице персонажа Рифмокрада, а его жену – дочь отца-основателя репертуара первого русского театра А.П.Сумарокова – в персонаже Таратора. Это был крайне дерзкий поступок, который предсказуемо рассорил Крылова с официальными театральными властями. Путь в театр был закрыт.
Несостоявшийся драматург в 1789 году (писателю всего 20 лет!) переключается на журнальное дело. Вместе с И.Г.Рахманиновым, довольно неоднозначным деятелем российского просвещения (впоследствии прочно ставшего на позиции вольтерианства), Крылов открывает журнал «Почта духов». В эпистолярном жанре – гномы переписываются с волшебником Маликульмульком – высмеиваются не просто пороки русского общества того времени, но и абсурд светского, на деле бессмысленного существования.
Говоря современным языком, Крылов был оппозиционером. Тем удивительнее его дальнейшая судьба.
«Почта духов» проработала меньше года. Видимо, уже стареющей императрице Екатерине Алексеевне совсем пришлось не по нутру сатирическое вольнодумство Крылова. В редакцию приходит полиция с обысками. Казалось бы, это закат карьеры. Но вольнодумцу грозит необычное наказание – за счет казны отправиться в заграничное турне, так сказать, развеяться. Литератор от «мягкой» высылки отказался. Его коллега, компаньон А.И.Клушин принимает аналогичное предложение и удаляется из России.
Выйдя в отставку в молодом возрасте, Крылов начинает новую сатирическую затею – журнал «Зритель». К этому времени и ему, и публике окончательно становится ясно амплуа Ивана Андреевича, от попыток творить в драматическом жанре он практически отказывается.
«Зритель» – современники характеризуют его как самый «колкий журнал» – становится заметным явлением, конкурирующим по популярности с «Московским журналом» Николая Михайловича Карамзина. Совсем скоро «Зритель» превращается в «Санкт-Петербургский Меркурий», и известному историку государства российского тоже попадает от сатирических щедрот Крылова.
Вместе с тем Крылов начинает писать духовные стихи – «Подражание 37-ому псалму».
Творец! Внемли мое моленье
И гласу сердца ты внемли:
Хотя ничтожное творенье,
Я прах, не видный на земли;
И удивительно – это стихотворение в 1796 году печатает тот самый Н.М.Карамзин в альманахе «Аониды».
Но досаждать власти Крылов не перестает.
Что спасает в обличителя нравов от жестких санкций со стороны власти – непонятно. А ведь все это происходит в одно время с Французской революцией – и императрица прекрасно знает, до чего доводят фривольности элиты: Людовик XVI казнен толпой, требующей правосудия…
Есть версия, что Екатерина Алексеевна помнила подвиг его отца во времена пугачевского бунта – эта добрая память сдерживала императрицу от крайних мер.
В конце 1793 года Крылов покинул Петербург. Чем он занимался с 1794 по 1796 год – практически неизвестно. В 1797-м исполняет должности секретаря князя С.Ф.Голицына и учителя его детей. В имении Зубриловка Иван Андреевич продолжает вести своенравную жизнь. Достоянием истории стал рассказ о том, как будущий баснописец попробовал жить «как Адам». Для этого он перестал стричься, бриться, отрастил ногти и ходил в «натуральном виде».
Князь, по-видимому, очень благоволил к своему секретарю и потому взял его с собой в Ригу, куда был назначен генерал-губернатором.
Не утаить как шило в мешке и то, что признанный гений басни был профессиональным картежником. Карты могли и накормить его, и довести до нищеты. Неизвестно, отличался ли он недобросовестными трюками, однако в одно время Крылов попал в списки «персон нон-грата» обеих столиц именно из-за этого своего увлечения.
Итак, более чем на 10 лет Иван Андреевич оставляет вообще мир искусства (если не считать домашних сочинений для воспитания детей Голицына).
Главная часть жизни начинается в 1806 году. Возвращение на «большую сцену» происходит благодаря удачным переводам лафонтеновских басен «Дуб и трость», «Разборчивая невеста» и «Старик и трое молодых». Положительный отзыв поэта и баснописца Ивана Ивановича Дмитриева прокладывает дорогу переводам в журнал «Московский зритель».
Через 3 года публика встречает уже сборник басен – 23 произведения. 1809 становится годом народного признания. Крылов при жизни занимает свое место в истории русской литературы.
Хоть государственная служба никогда его не прельщала, баснописец устраивается сначала в Монетный департамент, затем в Императорскую публичную библиотеку, где работает с 1812 по 1841 гг. Все это происходит благодаря покровительству семьи Олениных, которые, кстати, весьма заботились о том, чтобы переменчивый Крылов не забросил басни…
Несмотря на то, что творческая «плодовитость» писателя была непостоянна, еще при его жизни издано почти 80 тысяч экземпляров сборников басен. Тиражи были рекордные. Прижизненная популярность была сравнима с оной Пушкина или Гоголя.
Что касается личной жизни – семейной идиллии Крылову ощутить не удалось. Известна история с его первой возлюбленной Анной – дочерью священника из Брянского уезда. Родители были против брака с бедным рифмоплетом. Однако дочь так горевала, так тосковала, что в итоге на семейном совете было принято положительное решение. «Рифмоплету» телеграфировали в Петербург, приезжай, мол, сватайся. Крылов ответил, что денег на поездку нет, и попросил привезти девушку к нему в столицу… Брак не состоялся. Эта история навсегда отпечаталась в душе баснописца неизбывной болью.
Вероятно, многие видные дамы того времени желали общения с Крыловым. Но тут трудно отделить реальность от многочисленных легенд и домыслов, которые сам же Иван Андреевич сочинял (по крайней мере, не противился «народному творчеству» на тему его персоны и личной жизни). Вроде бы и самые высокопоставленные особы были неравнодушны к неряшливому баснописцу. А что ему? Он ведь даже в обществе Ее Величества появился в дырявом сапоге…
О степени его невнимания к собственной внешности известно всем. Детский чепчик вместо платка, «причешитесь – и Вас никто не узнает», перепутанные пуговицы… То, что Крылов с такой силой «выжигал» своей сатирой, апологами, все те недостатки, которые он выкорчевывал в обществе, в нем самом находили довольно плодородную почву. Лень и страсть к обильной вкусной пище не были незначительными штрихами к его портрету.
Видимо, Иван Андреевич под конец жизни надел ту маску неопрятного обжоры, которую пыталось нацепить ему общество, прежде всего, придворное. И под этой личиной он был безобиден – его никто не боялся, а сам он мог вытворять любые чудачества. Однако, тот же человек когда-то написал:
В груди моей все скорби люты;
Нет дня отрадна; нет минуты;
Теснится в сердце мук собор.
Уже, к веселью не способен,
Я бледен, мертвецам подобен; (Ода, выбранная из псалма 87-го)
Его отношения с официальной Церковью опять же не задокументированы. Личные отношения с Богом – о них можно судить по лирике, но их глубина – вне нашего знания. Но Иван Андреевич Крылов был удивительно быстро и прочно принят народом, той его частью, которую принято называть «простой».
Иван Андреевич после 1806 года стал спокойнее, степеннее. И хотя добрейшим души человеком он никогда не был, но все же «расстреливать» своих именитых современников он перестал. Впрочем, в его баснях аллегории можно толковать по-разному. Про кого «Квартет»? Государственный совет или «Беседы любителей русской словесности»? А может это просто абстракция любого «не спевшегося» коллектива без конкретных намеков?
В басне «Разбойник и сочинитель» Крылов осуждает писателя, который своими ядами вольнодумства отравил не только свое поколение, но и по смерти своей продолжает источать яд, совращая все новых и новых людей. Сам же баснописец стоит на позициях крепкого государства, почитания начальств, сбережения института семьи. Даже обличая пороки в самых едких выражениях, Крылов понимает, что нужно планомерно наводить порядок в душах, головах, умах людей, а не ломать строй (Иван Андреевич ходил на Сенатскую площадь посмотреть на лица восставших; его резюме – «Хотел взглянуть, какие рожи у бунтовщиков. Да не хороши, нечего сказать»). Революция нужна личная, а не государственная. Оппозиционный пыл «Почты духов» сменяется вдумчивым взглядом в вековечные нравы людей и размышления на библейские темы.
Кто, Боже, в высотах эфирных
Святый Твой населяет двор?
Кто слышит, как, при звуках лирных,
Поет Тебя пресветлый хор?
И кто, в святилищах небесного чертога
Вкушает сладость зреть величье, славу Бога? (Ода, выбранная из псалма 14-го)
Большинство школьников через неделю после выпускного не вспомнят ни одного стихотворения. Но «в сердце льстец всегда отыщет уголок» отчеканят уверенно. К такой лаконичности Крылов шел долго – и в его лучших баснях не осталось ничего лишнего, только отлитый в самую экономичную форму смысл, самый смак житейской мудрости.
Наверное, потому его так любили оптинские старцы, которые часто использовали крыловские басни в качестве кратких наставлений и нередко украшали свои проповеди цитатами великого баснописца.
Скончался Иван Андреевич Крылов на 76-м году жизни, 9 ноября 1844 года. В день похорон друзья и знакомые Ивана Андреевича вместе с приглашением получили по экземпляру изданных им басен. На заглавном листе под траурной каймой было напечатано: «Приношение на память об Иване Андреевиче, по его желанию». Похороны проходили пышно, при большом стечении народа. Граф Орлов — преемник Бенкендорфа на посту шефа Третьего отделения — отстранил одного из студентов и сам нёс гроб до дрог.
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML
