2
Школьные знания имеют удивительное свойство: они остаются в памяти обрывочно и несистемно. Имя Александра Сергеевича Грибоедова связано в нашем сознании чаще всего с пьесой «Горе от ума». Ну а то, что поэзия была не главным делом его жизни, что писал он как бы на полях своей биографии, а его имя входит не только в учебник литературы, но и в учебник отечественной истории, помнят очень немногие. «Чацкий – лишний человек», «прислуживаться тошно», «а судьи кто?» – процитирует, пожалуй, каждый, кто учился в советской и российской средней школе. Оставив в стороне хрестоматийный «школьный» образ писателя, в день 190-летия со дня его гибели поговорим о совсем другом Грибоедове.
1828 год. 10 февраля. После очередной кровавой и жестокой войны между Российской империей и Персией заключен мирный договор. Военные удачи российской стороны позволили диктовать свои условия – и мирное соглашение было составлено в интересах империи: подтверждались территориальные приобретения России по Гюлистанскому мирному договору 1813 года, к России отходили территории Восточной Армении Эриванское и Нахичеванское ханства. Также Персия обязалась не препятствовать переселению армян в русские пределы. На Персию налагалась контрибуция в 20 млн руб. серебром.
Одним из авторов этого договора был блестящий дипломат и талантливый поэт Александр Грибоедов, которому к тому времени только исполнилось тридцать три года. После этой безоговорочной военной и дипломатической победы Грибоедову суждено было прожить всего год – двенадцать месяцев, наполненных главными событиями в его жизни.
14 марта 1828 года Грибоедов прибыл в Петербург – чтобы вручить государю столь долгожданный мирный договор. «201 пушечный выстрел в крепости возвестил столице о сем благополучном событии». Александр Сергеевич был принят Николаем I и награжден орденом Святой Анны 2-й степени.
Двумя годами ранее мало кто мог поручиться за успешную карьеру талантливого дипломата: казалось, вся жизнь Грибоедова должна была пойти по совсем другой траектории. 2 января 1826 года на имя генерала А.П.Ермолова (Александр Сергеевич служил секретарем по дипломатической части при генерале, командовавшем русскими войсками в Тифлисе) поступил приказ военного министра: «По воле государя императора покорнейше прошу… немедленно взять под арест служащего при вас чиновника Грибоедова со всеми принадлежащими ему бумагами… и прислать как оные, так и его самого под благонадежным присмотром в Петербург прямо к его императорскому величеству». Грибоедов был арестован по подозрению в принадлежности к декабристам. Обвиняемый свою причастность к заговору категорически отрицал, а более-менее веских доказательств следствию найти не удалось, поэтому 2 июня 1826 года дело было закрыто. Дипломата освободили из-под ареста с «очистительным аттестатом», на некоторое время все же установив за ним негласный надзор – для надежности.
Александр Грибоедов
В сентябре 1826 года Грибоедов вернулся на службу в Тифлис и продолжил дипломатическую деятельность. В далеком 1818 году свой путь Александр Сергеевич выбрал сам: ему были предложены два варианта – должности канцелярского чиновника в Филадельфии или Тегеране. Казалось, еще не знавшему восточных языков поэту проще было направиться в Филадельфию, ведь он прекрасно владел английским, но он выбрал «персидское хождение». А.С. Стурдза, чиновник Коллегии иностранных дел, писал: «Никогда в жизни не случалось со мною быть столь близким очевидцем при выборе самим страдальцем собственного таинственного жребия».
Отправке в Персию предшествовало интенсивное обучение языкам – персидскому и арабскому – у известного профессора Деманжа. Цепкая память и усердие позволили освоить все преподаваемое быстро и успешно.
Оказавшись по пути в Персию в Новгороде, Грибоедов вспомнил участь благоверного князя Александра Невского, своего небесного покровителя. Князь скончался в 1263 году, возвращаясь из Золотой Орды. В письме к Бегичеву от 30 августа 1818 года Александр Сергеевич писал:
«Представь себе, что я сделался преужасно слезлив, ничто веселое и в ум не входит, похоже ли это на меня? — Нынче мои именины: благоверный князь, по имени которого я назван, здесь прославился; ты помнишь, что он на возвратном пути из Азии скончался; может и соименного ему секретаря посольства та же участь ожидает, только вряд ли я попаду в святые!».
Из прожитых 34 лет ему суждено будет провести на Востоке без малого 7 лет, в том числе в Персии около трех лет и 8 месяцев.
Александр Сергеевич Пушкин был прекрасно знаком с Грибоедовым и в своем «Путешествии в Арзрум» сумел точно и проницательно набросать портрет своего тезки:
«Я познакомился с Грибоедовым в 1817 году. Его меланхолический характер, его озлобленный ум, его добродушие, самые слабости и пороки, неизбежные спутники человечества, — все в нем было необыкновенно привлекательно. Рожденный с честолюбием, равным его дарованиям, долго был он опутан сетями мелочных нужд и неизвестности. Способности человека государственного оставались без употребления; талант поэта был не признан; даже его холодная и блестящая храбрость оставалась некоторое время в подозрении. Несколько друзей знали ему цену и видели улыбку недоверчивости, эту глупую, несносную улыбку, когда случалось им говорить о нем как о человеке необыкновенном. Люди верят только славе и не понимают, что между ими может находиться какой-нибудь Наполеон, не предводительствовавший ни одною егерскою ротою, или другой Декарт, не напечатавший ни одной строчки в “Московском телеграфе”. Впрочем, уважение наше к славе происходит, может быть, от самолюбия: в состав славы входит ведь и наш голос. Жизнь Грибоедова была затемнена некоторыми облаками: следствие пылких страстей и могучих обстоятельств. Он почувствовал необходимость расчесться единожды навсегда со своею молодостию и круто поворотить свою жизнь. Он простился с Петербургом и с праздной рассеянностию, уехал в Грузию, где пробыл осемь лет в уединенных, неусыпных занятиях. Возвращение его в Москву в 1824 году было переворотом в его судьбе и началом беспрерывных успехов. Его рукописная комедия: «Горе от ума» произвела неописанное действие и вдруг поставила его наряду с первыми нашими поэтами. Несколько времени потом совершенное знание того края, где начиналась война, открыло ему новое поприще; он назначен был посланником…».
24 апреля 1828 года вышел указ Николая I об учреждении Российской императорской миссии в Персии. Именно статский советник Александр Грибоедов был назначен полномочным министром в эту страну. Основной его задачей было следить за исполнением недавно подписанного мирного договора.
Новое назначение не воодушевило его, наоборот – поэт был полон не самых радужных ожиданий. Вот свидетельство современника: «Мрачное предчувствие, видимо, тяготило его душу. Как-то раз Пушкин начал утешать его, Грибоедов ответил: «Вы не знаете этого народа (персиян), увидите, что дело дойдет до ножей». Еще определеннее выразился он А.А. Жандру, сказав: «Не поздравляйте меня с этим назначением: нас там всех перережут. Аллаяр-хан – мой личный враг и никогда не подарит он мне туркманчайского договора».
В ноябре 1828 года, за два с небольшим месяца до смерти, в одном из писем он еще более ясно проговорил свои опасения: «Я не уверен, что сумею выпутаться из всех дел, которые мне поручены… Одна моя надежда на Бога, которому служу я еще хуже, чем государю, но которого помощь действительная со мною всегда была. Вот увидите, что в конце концов меня же ещё будут благодарить за всё, что будет удачно достигнуто…».
Путь в Персию шел через успевший полюбиться Грибоедову Тифлис. Здесь он и остановился, чтобы перевести дух. Остановка эта оказалась судьбоносной. На одном из вечеров он встретил Нину Чавчавадзе, дочь своего старого приятеля, генерал-майора, начальника Армянской области князя А.Г. Чавчавадзе. Грибоедов знал княжну еще девочкой. По воспоминаниям К.А. Бороздина, «на глазах Грибоедова росла и воспитывалась старшая дочь князя… он был зачастую репетитором ее уроков музыки; она привыкла не считать его чужим, не стеснялась с ним в детской своей беседе, тем самым обнаруживая все прекрасные качества своих способностей и характера».
Нина Чавчавадзе
Перемена, произошедшая в княжне, потрясла Грибоедова. И хотя ей еще не исполнилось и шестнадцати, это была уже не маленькая наивная девочка, а очаровательная девушка, пленившая своей грацией и красотой. Нина была моложе Грибоедова на семнадцать с половиной лет. Несмотря на свой юный возраст, она уже славилась на весь Тифлис как блестящая красавица.
Грибоедов, долго не раздумывая, сделал Нине предложение и получил согласие – сперва от невесты и ее матери, а несколько позднее и от ее отца.
Свадебные празднества длились три дня и своей пышностью надолго запомнились в Тифлисе. Венчание состоялось в Сионском соборе, где хранится величайшая святыня христианского мира – крест святой равноапостольной Нины.
Незадолго до свадьбы Грибоедов внезапно заболел и все время торжеств был в лихорадке. По свидетельству Д.Ф. Харламовой, «лихорадка не покинула его до свадьбы, даже под венцом она трепала его, так что он даже обронил обручальное кольцо и сказал потом: “Cest de mauvaise augure” (Это дурное предзнаменование (фр.)».
Насколько это было возможно все еще больному и склонному к фатальным предчувствиям человеку, Грибоедов был искренне рад брачному союзу. Однако своей супруге он все же оставил завещание: «Не оставляй костей моих в Персии, если умру там, похорони в Тифлисе, в церкви святого Давида».
Впереди – дорога к персидской границе. Путевые заметки живо описывают приближение к пункту назначения:
«Женат, путешествую с огромным караваном, 110 лошадей и мулов, ночуем под шатрами на высотах гор, где холод зимний, Нинуша моя не жалуется, всем довольна, игрива, весела; для перемены бывают нам блестящие встречи, конница во весь опор несется, пылит, спешивается и поздравляет нас с счастливым прибытием туда, где бы вовсе быть не хотелось».
Вскоре они уже в приграничном Тавризе, где находится резиденция фактического правителя Персии – Аббаса-мирзы, хотя в это же время в Тегеране номинально царствует Фатх-Али-шах Каджар.
Александр Сергеевич окрылен известием о беременности супруги, но Нина чувствует себя неважно, и дипломат вынужден ее оставить в Тавризе. А ему нужно двигаться дальше – в персидскую столицу:
«Еще вам доказательство, что у меня государево дело первое и главное, а мои собственные ни в грош не ставлю. Я два месяца как женат, люблю жену без памяти, а между тем бросаю ее здесь одну, чтобы поспешить к шаху за деньгами в Тегеран…».
Тринадцатым пунктом Туркманчайского договора значилось: «Все военнопленные обеих сторон, взятые в продолжение последней войны или прежде, а равно подданные обоих правительств, взаимно впадшие когда-либо в плен, должны быть освобождены и возвращены в течение четырех месяцев». Несомненно, знал об этом пункте и казначей шаха, евнух, управлявший его огромным гаремом, Мирза-Якуб. Он был захвачен в плен за 25 лет до описываемых событий, насильно оскоплен и под страхом смерти принужден к принятию магометанства, но оставался тайным христианином. На самом деле его звали Якуб Маркарянц, и был он армянином из Эривани. Возможно, впервые за долгие годы плена перед Якубом возник лучик надежды на возвращение в родные края. Поздним вечером он пришел в русскую миссию и объявил Александру Грибоедову «желание возвратиться в Эривань, свое отечество», – пишет секретарь миссии Иван Мальцев.
Александр Грибоедов
«Грибоедов сказал ему, что ночью прибежища ищут себе только воры, что министр российского императора оказывает покровительство свое гласно, на основании трактата, и что те, которые имеют до него дело, должны прибегать к нему явно, днем, а не ночью… На другой день он опять пришел к посланнику с тою же просьбою».
Теперь русский посол принял Якуба Маркарянца. Такой дерзости Тегеран стерпеть не мог. Волнения закипели мгновенно. Началась серия обвинений и разбирательств. Дело дошло до высшего духовного лица Персии, Мирзы-Месиха. Его вердикт был непреклонным: «Этот человек 20 лет был в нашей вере, читал наши книги и теперь поедет в Россию, надругается над нашею верою; он изменник, неверный и повинен смерти!». В городе начались волнения. Дальнейшие исследования дают основания полагать, что дело не обошлось без английского вмешательства: британские дипломаты, не желавшие усиления России в Азии, всячески «подливали масла в огонь».
«30 января едва забрезжилось, как вдруг послышался глухой рев; постепенно слышались традиционные возгласы: «Эа Али, салават!», исходящие из уст тысячной толпы. Несколько служащих бегом пришли известить о том, что многочисленная толпа, вооруженная камнями, кинжалами и палками, приближается к посольскому дому, предшествуемая муллами и сеидами. Возглас «смерть кяфирам» был слышен очень хорошо», – вспоминал курьер русской миссии.
И толпа вломилась в посольство, круша ворота и двери, втекла на крыши, «лютыми криками изъявляла радость и торжество свое».
И снова свидетельство Ивана Мальцева: «Посланник, полагая сперва, что народ желает только отобрать пленных, велел трем казакам, стоявшим у него на часах, выстрелить холостыми зарядами и тогда только приказал заряжать пистолеты пулями, когда увидел, что на дворе начали резать людей наших. Около 15 человек из чиновников и прислуги собрались в комнате посланника и мужественно защищались у дверей. Пытавшиеся вторгнуться силою были изрублены шашками, но в это время запылал потолок комнаты, служившей последним убежищем русским: все находившиеся там были убиты низверженными сверху каменьями, ружейными выстрелами и кинжальными ударами ворвавшейся в комнату черни».
Никто из свидетелей смерти Александра Грибоедова не выжил, поэтому точные обстоятельства его гибели достоверно не известны. Существует рассказ о том, что тело дипломата, привязанное на верёвке к лошади, волочили по улицам Тегерана, после чего оно стало неузнаваемым.
Изувеченные тела убитых и все, что от них осталось, бросили в ров. Толпа праздновала свою кровавую победу.
Однако «опьянение», аффект от ощущения своего превосходства и быстрой расправы над «кяфирами» вскоре сменились спокойным пониманием огромной дипломатической ошибки. Власть опомнилась. Чтобы «замять» дело, в Петербург послали дары, в их числе был огромный алмаз «Шах». Но самое главное, дали забрать обезображенное тело Александра Сергеевича – его удалось опознать только по отстреленному некогда на дуэли мизинцу.
«Не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни. – писал А.С.Пушкин – Самая смерть, постигшая его посреди смелого, неровного боя, не имела для Грибоедова ничего ужасного, ничего томительного. Она была мгновения и прекрасна. Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны…».
Через неделю, шестого февраля, весть о смерти российского посланника дошла до Тавриза. Но Нина пребывала в неведении еще несколько месяцев. Никто не решался сообщить непраздной женщине эту трагическую весть. Она все чувствовала, плакала, не находила себе места. Ее успокаивали, что-то говорили, придумывали.
Уже в Тифлисе, куда Нину перевезли под надуманным предлогом, ей наконец стало все известно.
«Через несколько дней после моего приезда, тяжелых дней, проведенных в борьбе с тоской, охватившей меня, в борьбе с неясной тревогой и мрачными предчувствиями, все более раздиравшими меня, было решено, что лучше сразу сорвать покрывало, чем скрывать от меня ужасную правду. Свыше моих сил пересказывать вам все то, что я перенесла; я взываю к вашему сердцу любящей супруги, чтобы вы смогли оценить мою скорбь, я уверена, что вы поймете меня: мое здоровье не могло противостоять этому ужасному удару. Переворот, происшедший во всем моем существе, приблизил минуту моего избавления. Опустошенная душевными страданиями более, нежели страданиями физическими, лишь через несколько дней я смогла принять новый удар, который мне готовила судьба: мой бедный ребенок прожил только час, а потом соединился со своим несчастным отцом — в мире, где, я надеюсь, будут оценены и их достоинства, и их жестокие страдания. Однако его успели окрестить, ему дали имя Александр в честь его бедного отца».
По завещанию, похоронили Александра Сергеевича Грибоедова у монастыря Святого Давида, на горе Мтацминда. Поэт любил это красивейшее место Тифлиса, возвышающееся над городом и открывающее удивительную панораму, часто посещая его и построенный на горе скромный монастырь.
Их супружество длилось всего несколько месяцев, а вместе им суждено было провести и того меньше – пару недель. После гибели мужа Нине предстояло прожить еще двадцать восемь с половиной лет. Эта красавица больше так и не вступила в брачный союз. Она осталась верна своему супругу, посвятив себя благотворительности. Многие русские и грузинские поэты и писатели оставили о ней свои самые теплые впечатления.
Нина Грибоедова незадолго до смерти
Вот что писал о встречах с ней К.К. Боде: «Я же имел счастье познакомиться впервые с Ниной Александровной в конце 1837 года в доме графини Симонич, супруги бывшего посланника нашего в Персии, а в 1838 году на обратном пути из России в Персию я опять посетил Тифлис, где имел случай короче оценить всю прелесть души этой редкой женщины. Узнав о желании моем взглянуть на могилу покойного ее супруга, Нина Александровна сама вызвалась быть моим путеводителем. По крутым тропинкам вместе мы добрались пешком до вершины горы, на которой стоит обитель св. Давида. Тут, в пещере, высеченной в дикой скале, поставлен ее заботливой рукой памятник, под которым покоится прах высокоталантливого человека. Мы преклонили колена в безмолвии».
Её верность трагически погибшему мужу и скорбь по его памяти стали легендой ещё при её жизни. Тифлисцы, полные сострадания и уважения к ее жизненному пути, называли Нину Чёрной розой Тифлиса.
Умерла Нина 25 июня 1857 года и была похоронена рядом со своим горячо любимым мужем. А душа ее соединилась с супругом за земными пределами – там, «идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная».
Если представить невозможное, что Грибоедов вообще не написал ни одной строчки, то одних его заслуг на «персидском фронте» было бы достаточно, чтобы он вошел в историю в качестве выдающегося сына своего Отечества.
Декабрист А.А.Бестужев, потрясенный смертью Грибоедова писал:
«Сколько людей завидовали его возвышению, не имея и сотой доли его достоинств, кто позавидует теперь его паденью? Молния не свергается на мураву, но на высоту башен и на главы гор. Высь души, кажется, манит к себе удар жребия».
Сослуживец Грибоедова, а впоследствии наместника Кавказа Н.Н. Муравьёв-Карский, оставил такие воспоминания:
«… Грибоедов в Персии был совершенно на своем месте, что он заменял нам там единым своим лицом двадцатитысячную армию, и не найдется, может быть, в России человека столь способного к занятию его места. Он был настойчив, знал обхождение, которое нужно было иметь с персиянами, дабы достичь своей цели, должен был вести себя и настойчиво относительно к англичанам, дабы обращать в нашу пользу персиян при доверенности, которую англичане имели в правлении персидском. Он был безкорыстен и умел порабощать умы, если не одними дарованиями и преимуществами своего ума, то твердостью. Поездка его в Тегеран для свидания с шахом вела его на ратоборство со всем царством персидским. Если б он возвратился благополучно в Тавриз, то влияние наше в Персии надолго бы утвердилось; но в сем ратоборстве он погиб и то перед въездом своим одержав совершенную победу. И никто не признал ни заслуг его, ни преданности своим обязанностям, ни полного и глубокого знания своего дела!».
В.Ф. Одоевский отмечал:
«Грибоедов был большой знаток нашей старины и едва ли не один из тогдашних литераторов… прилежно занимался русскими древностями. Летопись Нестора была его настольною книгою. Этим постоянным чтением Грибоедов приобрел необыкновенную в то время чистоту языка и те смелые русские… идиомы, которыми отличается слог его».
О том же свидетельствовал Булгарин:
«Мне не случалось в жизни ни в одном народе видеть человека, который бы так пламенно, так страстно любил свое отечество, как Грибоедов любил Россию. Он в полном значении обожал ее. Каждый благородный подвиг, каждое высокое чувство, каждая мысль в русском приводила его в восторг. Грибоедов чрезвычайно любил простой русский народ и находил особенное удовольствие в обществе образованных молодых людей, не испорченных еще искательством и светскими приличиями».
Наверное, самое важное в поэте сумел заметить его друг Бегичев:
«Он был в полном смысле христианином и однажды сказал мне, что ему давно входит в голову мысль явиться в Персию пророком и сделать там совершенное преобразование; я улыбнулся и отвечал: «Бред поэта, любезный друг!» — «Ты смеешься, — сказал он, — но ты не имеешь понятия о восприимчивости и пламенном воображении азиатцев! Магомет успел, отчего же я не успею?» И тут заговорил он таким вдохновенным языком, что я начинал верить возможности осуществить эту мысль».
*** *** ***
Дипломатический скандал между Россией и Персией уладили очень быстро. Принимая уникальный алмаз, Николай I сказал: «Я предаю вечному забвению злополучное тегеранское происшествие». Контрибуция была смягчена, серьёзных осложнений отношений между двумя странами не последовало. Жестокое убийство всей дипломатической миссии во главе с талантливым писателем, блестящим дипломатом и настоящим патриотом было квалифицировано всего лишь как «злополучное тегеранское происшествие».
Могила Грибоедова и его жены. Фото: baxtrip.ru
Но сохранились и другие слова, ставшие известными на весь мир: на надгробном памятнике Грибоедова его любящая супруга распорядилась надписать: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя! Незабвенному, его Нина».
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML
