14
«Приходят родители, вселяют надежду. И ты с радостью такой: оу, у меня скоро будет мама, папа, семья. А потом они просто отворачиваются и уходят». Этот мальчик взрывал магазины, воровал и падал с балкона. Что нужно ребенку вместо 70 кг новогодних конфет и откуда берется стержень, чтобы выжить после выхода из детдома, рассказывает приемный подросток Гоша Гынжу.
С самого рождения я отказник, меня сразу определили в дом малютки, потом дошкольное отделение, там я до 6 лет прожил и перешел в детский дом.
Я помню себя с того момента, как я вошел в группу дошкольного отделения. То, что было до этого входа, я вообще не помню. Кто был няней, что за дом малютки, откуда свидетельство, что меня крестили, я был даже не в курсе, что крещеный.
Однажды приехала проверка, и воспитатели выложили наши портфолио, мне стало интересно, что про нас пишут. Каждый год туда закладывалась наша характеристика, что мы из себя представляем. И с этим побуждением я полез в портфолио. И увидел, как зовут моих родителей, маму и папу.
Ух ты, у меня, оказывается, есть мама и папа. Их зовут так и так. Все. Слезинка не пошла. Нет, я благодарен им, что они встретились, какую-то манипуляцию сделали, и родился я, что моя мать меня выносила. Часто матери делают аборты, и у ребенка нет жизни.
Я не понимаю, из-за чего от меня отказалась мама, и только из-за этого я хотел бы с ней встретиться. Может, не только из-за этого. Первое – узнать, в кого же я такой офигенный, и второе – что побудило ее бросить меня государству на плечи.
В девять-десять лет я понял, что это детдом. Выяснилось, что там, за воротами, живут семьи. У детей есть мама, папа, бабушка, дедушка, у них семейный очаг, а здесь просто кучка детей, за которыми, честно сказать, не смотрят.
Я не получаю тепло, ласку, любовь, как мог бы от мамы, от папы я получил бы твердое отцовское плечо, а здесь этого нет, кругом одни тетки. Приходят-уходят, приходят-уходят. Я понял, что это ненормально.
И с этого момента я стал молиться, чтобы я умер до того, как мне исполнится 18. Потому что я понимал: выйдя из детского дома, я либо сопьюсь, либо снаркоманюсь, либо сяду в тюрьму.
Я же привык жить здесь и сейчас. Здесь меня кормят, одевают, за меня убираются, все делают, моют. Мне только главное поднять ручку или протянуть ее. Или послать кого-то, если ничего не хочется. А там за воротами попробуй кого-то послать. Тебе сразу вставят по первое не хочу. Перед тем, как выпустить книгу, я спрашивал у своих друзей, какая сложность первая у них была при выходе из детского дома. Все сказали, что документы и самому себе приготовить пожрать. Мы научились только варить роллтон, а встать над плитой, залить водички, приготовить супчик, как-то себя побаловать по-другому, нас этому не учили. БПшка (лапша быстрого приготовления – прим. ред.) и кипяточек, вот еда.
При выходе из детского дома мы знали только 4 профессии: первая – дворник, если ты плохо учишься, вторая – повар, третья – парикмахер и четвертая – озеленитель. Все
Я с самого детства был какой-то такой жизнерадостный, но воспиталка это называла болезнью, бьют меня или фигню творят, чтоб мне было больно, а я, наоборот, смеюсь. Плачу-смеюсь, плачу-смеюсь. Я не знаю, откуда у меня такое. Что я всю боль встречаю с улыбкой.
Или даже воспитательница гладит меня по голове, а через некоторое время она же меня и бьет ногами. От этого у меня и пошло, что не надо меня жалеть. Потому что в детстве меня жалели, а это было вранье. Они играли, что жалеют меня.
Воспитатель не должен быть мамой, гладить ребенка, подкармливать его, еще что-то. И воспитательницы этого придерживались, у них свои дети есть дома. Они отработали, кого-то полупасили и домой, там свои дети, которых они любят, обожают и растят. А мы мыши, бомжи, или как нас назвать, то есть мы отродья.
Мы им всегда кричали: «Надоели, задолбали, вы нам не нужны!» И они в ответ говорили: «Мы вам надоели? Нет, это вы надоели своим родителям. Своим мамкам-алкоголикам, наркоманкам, они отказались от вас, а мы горбатимся на вас, а вы еще кричите».
Старшаки нас били, их приглашали воспитатели, потому что не могли по-другому на нас нажать, чтоб мы успокоились, не баловались и так далее. Приглашали старшаков, они по-своему нас успокаивали. Либо спонтанно били, у старшака чешутся ручки, он подходит и – бамс.
Ко мне приводили старшаков из-за того, что после отбоя я шептался. Мы с пацанами хихикали, истории вспоминали, обсуждали, воспиталка такая: «Гынжу, в холл!» «Пока, пацаны, пойду постою». «Че те не спится?» «Простите, пожалуйста». «Стой здесь, сейчас придут с тобой разговаривать». И они шли в старший корпус: «Идите, поговорите с Гынжу». И со мной разговаривали. Физически. Слава Богу, некоторые старшаки устраивали физминутки, клали подушку на вытянутые руки, и в полуприседе я сидел час или больше, не засекал. Но после этого реально хотелось спать, ха-ха.
С ребятами мы больше всего обсуждали, кто с кем переспал, кто что своровал и так далее. Кто сколько подписчиков собрал в инстаграме. Такие, бытовые темы, о душевном мы мало разговаривали.
Из-за чего ранний секс опять же таки? Потому что в сексе получаешь удовлетворение, расслабление. Чего мы не получали в жизни. У нас не было опять же ласки, любви и так далее. А через секс это все и испытывается: ласка, любовь.
Вот меня все спрашивают: «Ты бил маленьких детей или нет?» Нет. Я даже тогда уже понимал, что я не хочу, чтобы мелкие испытывали такую же боль, как я.
Когда нам было по пятнадцать и можно было выходить за территорию детского дома, мы зимой с ребятами ходили в лес, прятались за сугробом у проезжей части и обкидывали машины снежками, палками или просто вытаскивали мусорный бачок и ставили на проезжую часть, чтобы пробку создать. Мы ж не знали, как выглядит инкассация. Мы кидаем, кидаем, машина останавливается, выходят люди-инкассаторы и начинают по нам стрелять. Мы быстро бежим вглубь леса, ложимся.
Они по нам пускали очереди, мы лежали в снегу и после этого поняли, что этим заниматься больше нельзя. Тогда мы начали взрывать магазины. Покупали новогодние корсары, заходили в фикс-прайс, интим-магазины, цветочные, поджигали, забрасывали, убегали. А чем нам заняться еще? Сидеть в детском доме? Смотреть телевизор? Кушать прошлогодние конфетки? Скучно. Надо себя развеселить чем-то.
Или, например, я захожу в магазин, вижу много разной еды и такой: «Божечки!»
Денег нет, в месяц выдают 400 рублей, ну что я на них могу купить? Банку пива, сигареты, денег нет, все. Как приобрести то, что хочется? Воровать!
Я прятал в карманы жвачки, сникерсы и так далее. Потом решил, что маловато и хочется адреналинчика. Начал таскать большое. Когда мы перешли в общеобразовательную школу, я просто приносил целые пакеты еды.
Были моменты, когда меня ловили, но я знал уже, что говорить. Мы плакались, что мы дети-сироты из такого-то детдома, нас бьют, обижают, «видите, как я одет плохо». Ага, плохо: тимберленды, айфон в кармане. «Я это тоже ворую! Это будет первый и последний раз, вы меня больше здесь не увидите» и так далее. Все, нас отпускают.
Один раз друг предложил заработать: давай ты мне сопрешь такую-то куртку, шапку и еще что-то. Я: давай! Захожу в “Спортмастер”, все это загребаю, сначала примерил, а может, это я себе все-таки возьму, а не ему отдам.
Прохожу к магнитным рамкам, охранник стоит, нормально все, и сверху спускается мужик, я надеюсь, что не ко мне бежит. «Так, так, молодой человек! Пойдемте со мной». И все. Сердце тудум-тудум. Весь в поту и думаю, хоть бы пронесло и та же песенка мне помогла. Проходим, вытаскиваю рюкзак, выкладываю все на стол, скажу честно, было стыдно.
Они смотрят на шапку, там вот такая дырка от магнита. «У тебя есть деньги оплатить этот товар?» «Нам в детдоме дают 400 рублей, откуда деньги, чтобы оплатить?» «Ну тогда вызываем полицию».
Перед этим они позвонили в детский дом. Я думал, трубку директор поднимет, а подняла Раиса Ивановна, его заместитель. Ей говорят: «Мы поймали вашего ребенка». «Кто?» «Гоша». «А, Гынжу? Выбрасывайте его через окно». Мужик стоит вот с такими глазами: «Ну вы понимаете, такая сумма, его могут посадить». Она: «Если не хотите заморачиваться, вызывайте полицию».
Слава Богу, судья был нормальный мужик и дотянул до амнистии, и меня отпустили по амнистии, 9 мая или что там с войной связано. Вы думаете, на этом все прекратилось? Пока я был в детдоме, у меня была потребность что-то приобрести. Прохожу мимо сникерсов или жвачек, голодный, и все в кармашек, ухожу. Уже за большим не шел в магазин, понимал, что если поймают – все, это тюрьма, мне это не надо, я только расцветаю, вы что!
В детстве, я не помню, то ли 6 лет, то ли 7, мы поехали в Крым в лагерь «Форос» и жили на втором этаже. Возвращаемся с моря, вешаю плавки и вижу, что можно попасть на другой балкон. Но там расстояние от перегородки до перил. Я на перила встаю, и все, упал. Дальше я лежал в больничке, мне потом рассказывали, что воспитательница собирала детей каждый вечер и они молились, чтобы я выжил и очнулся наконец-то.
Открываю глаза в больнице, у меня капельница торчит, я ее вытаскиваю: «В чем дело?» Воспитательница такая: «Гынжу ожил!»
Закончилась лагерная смена, и меня надо было куда-то дальше везти, приезжаю в детдом, а там ремонт. Ну и куда тебя везти? У нас есть связи с 6-й донской психиатрической больницей, туда тебя и отвезем. Я такой: «А на фига, я что, похож на психа?» Нет, но другого выхода нет, и после тихого часа за мной приезжает скорая и меня отвозят туда. А до этого я познакомился с мальчиком в санатории, которого тоже зовут Гоша, чему я был очень счастлив, потому что до этого я не встречал мальчика, которого зовут так же, как меня.
Мы уже тогда были как братья, ходили, огнетушителями стреляли, всякую чушь творили, он меня познакомил со своими родителями. Они стали и мне гостинцы приносить и говорить, что все, мы тебя заберем, сейчас все закончится, приедем в детский дом и заберем. А тут меня поместили в психиатрическую клинику.
Там я встретил свою заведующую, которая была моим лечащим врачом, ходил за ней: «Пожалуйста, выпишите меня из больницы, я же нормальный», а она гладила меня по вечерам, я ложился к ней на коленочки, а она меня поглаживала, как же это кайфово, когда тебя гладят по голове. А потом должны были меня выписывать. Она приходит и говорит: «Тебя выписывают, не шали, чтоб все было ОК». Ну и все, пальцы веером, сопли пузырем, я начал всех слать на фиг, вовремя не засыпать, они такие: «Ну, оставайся еще на месяц», в итоге я там провел три месяца.
Вернулся я в детский дом, был обед, воспитательница Татьяна Ивановна ко мне подходит и говорит: «Гынжу, ты в курсе, что к тебе приходила семья и хотели тебя посмотреть». Я говорю: «Не-е-ет». И я понял, что это родители того Гоши приходили и хотели меня забрать, но испугались, что я псих.
На меня посмотреть приходили 9 приемных семей, но в итоге никто не забирал меня домой. Как они вообще приходят… Смотрят сначала видеопаспорт либо вот, например, меня первая семья увидела по телику. Меня снимал Первый канал, где я такой ангелочек, умею быстренько складывать одежду, умею мыть полы и так далее. Какая-то пурга. Пришли такие: «Здравствуй, мы тебя увидели по телевизору, расскажи что-то о себе» и так далее. И все, конечно, представлялись, что они журналисты, хотят увидеть быт ребенка-сироты. Мы сразу же понимали, что это приемные родители, которые хотят нас забрать, у нас глаза горели.
О, меня скоро домой заберут, ура, идите на фиг, я скоро буду дома! Но, узнав обо мне плохое от воспитателей, они уходили.
И дальше мы понимали, что мы продукты. Как в магазинах. Приходит покупатель, то есть родитель, и выбирает.
Если у тебя не голубые глаза или половины зуба нету, мы тебя не будем покупать, давайте лучше этого, у кого голубые глаза и белые волосики.
Я привык к этому, когда мне было 10 лет. Об этом в книге не говорится. Приходят родители, вселяют надежду. И ты с радостью такой, оу, у меня скоро будет мама, папа, семья. А потом они просто отворачиваются и уходят. Сначала я долго думал, почему. Я же говорю самые красивые слова и показываю, что я реально офигенный мальчик, заберите меня.
Например, пришла молодая мама, которая тоже увидела меня по телику, я обрадовался. Молодая мать – это прикольно, мы с ней будем на одной волне. Воспитательница ей рассказала про меня все самое лучшее и даже придумала. Пришла другая: «Кто, Гынжу? Не берите грех на душу!» Облила меня грязью. Женщина такая: «Понятно, спасибо», и ушла.
Мы ее остановили. Она выходит из детдома, а мы к ней навстречу бежим типа воду попить: «Здрасьте, а вы к кому приходили?» А у нее просто растерянный взгляд. Что сказать, вот он передо мной, я приходила за ним. А теперь вынуждена ему отказать. «Да так, посмотреть, как вы живете». «Мы знаем, что вы приходили за мной!» И она просто замолчала и ушла. И после этого момента горение, что у меня будет семейная жизнь, пропало.
Последними, кто приходил и от меня отказался, были бизнесмены. Меня это еще больше взбесило, потому что они пришли ко мне, а в итоге хотели забрать другого. Пришли ко мне: «Чем занимаешься?» и так далее, я такой: «Ну вот, парикмахерским искусством, танцую».
Отец бросает взгляд на шкаф: «А чьи это грамоты, твои?» Я говорю: «Нет». А там грамоты по карате и так далее. «А чьи? Можете пригласить этого ребенка?»
Воспитательница приводит этого ребенка: «Это Сережа и его грамоты». Я такой стою: «Можно я пойду поиграю? Спасибо».
Первые четыре прихода, когда приходили родители и уходили, я плакал в постели или туалете, чтобы никто не видел. Мне было обидно не из-за того, что они приходят-уходят, а что я – продукт.
Я сидел в туалете на подоконнике и говорил: «Пожалуйста, услышь меня, судьба, Бог!», даже больше судьба, потому что я в Бога не верил. У меня был запрос, чтобы это была богатая семья, папа был такого-то роста, мама была, и бегал по дому лабрадор черненький с лысеньким носиком, чтоб бегала маленькая малюточка и так далее, эти все запросы были.
У них должен быть толстый кошелек. Чем толще, тем лучше. Потому что если кошелек толстый, значит, и моя дальнейшая жизнь будет обеспечена. Опять же, за меня все сделают. За меня найдут работу, за меня купят то и это.
Была первая семейка в 16 лет, но там все были женщины. Мать-женщина, ее мать женщина и собака тоже была женского рода, звали Соня. Я такой: «Ну хотя бы собака, это уже хорошо».
Фото из личного архива
Мне казалось, это идеальнейшая мать, потому что в первое же знакомство мы уже сидели в лесу и распивали алкогольные коктейли в банках, она позволила мне курить, она не тратилась на меня по полной, но что-то в ней было.
Но после кое-каких моментов, которые произошли у нас с ней, я захотел от нее бежать. Она перепутала отношение к ребенку и отношение к мужу. Она во мне видела молодого человека своего. В первый же день она мне купила красную бабочку, и все, и такой вот образ: типа я идеален, такой подарочек с бантиком. И я ходил в этой бабочке везде.
И я пошел в опеку, сказал, что я не могу быть в этой семье, что меня перепутали, по идее ко мне должны относиться как к ребенку, а не как к мужчине. Они такие: «Не пори чушь, иди обратно».
После походов в опеку и похода к психологу я все-таки не отбросил ту мысль, что хочу уйти из этого дома. Я звоню Диане (Диана Машкова – приемная мать Гоши, руководитель клуба «Азбука приемной семьи» фонда «Арифметика добра» – прим. ред.) и говорю, что реально не могу, мне нужно отсюда свалить, либо я сбегу и буду скитаться по улицам. «Гош, подожди чуть-чуть, мы сейчас оформим документы и тебя забираем». Она забрала меня, и это был мой первый Новый год в семье.
С Дианой мы познакомились благодаря Даше, которая сейчас моя сестра. В детском доме мы жили на одном этаже. Она описала просто: она приезжает за мной на машине, у них таунхаус, она писательница, журналистка, я такой: «Божечки, то, что мне надо».
Встретились мы случайно, она выходила с Дашей из детского дома, и я смотрю на нее: «И она богатая? Может, Даша попутала?» Простые джинсы клеш, обычная водолазка, шуба не из дорогих. Короче, с тех времен тетка. Подхожу к ней: «Здравствуйте, Диана, я прочитал вашу книгу! Она такая изумительная!» Так мы с ней и познакомились.
С Дианой. Фото из личного архива
Человеку же прикольно, когда его труд хвалят: «Боже, я прочитал вашу книгу, посмотрел ваш фильм!»
Я был безумно счастлив, что меня забрала именно она. И что она не послала меня на все четыре стороны, и я не попал обратно в детский дом.
Я не знал, что такое любовь, не знал, как она выражается, как понять, что именно это любовь, это мне показали Диана и ее муж Денис. Если человек заболел: «У тебя головка болит? Выпей таблеточку, чай бери, пожалуйста, ромашковый с медом» – даже через это проявляется любовь. Потому что в детдоме как? Ты заболел – иди в изолятор.
В семье. Фото из личного архива
Денису я благодарен за то, что он научил меня общаться. С девушками. И с кем-либо еще. Я на него смотрел и хотел ему подражать. Как он общается с той девушкой, с Дианой, с какой-то из дочерей. И я по наблюдениям понял: о, чтобы девочка зауважала тебя и проявила интерес, надо делать это, это и это.
Мамами мы называем практически всех. Чтобы не называть, например, Диана Владимировна. Так легче. А если именно с чувством, то не сразу стал называть.
Сначала Диана Владимировна, потом Диана, потом переросло все в просто “ма”. Ма, как там это включить, ма, можно денежек? А потом все-таки я устоялся, уверился в том, что это моя кормушка и дом, и тогда родилось: «Спасибо, мама! Мамуля!»
Она мне показала, что я могу взаимодействовать с ребенком, что я нравлюсь детям. И хорошо, если я пойду по этому руслу, поэтому я учусь на педагога. Она показала, что у меня хорошо развито воображение, и что я могу доносить до людей что-то через бумагу, дала мне возможность написать книгу. А в детском доме таких людей нету, которые возьмут тебе и помогут, и скажут: ты нормальный.
С Дианой. Фото из личного архива
Я ходил на поварские курсы, мы там готовили сибас, и что? Думаете, я сейчас встану у плиты и приготовлю вам сибас? Нет, конечно. Я даже иногда сам вручную пельмени не могу приготовить, покупаю готовые, я не знал, из чего состоит котлета. Не просто фарш, а туда еще хлеб помять, лук почистить.
В детском доме: «Так, у нас сегодня цирк, идем в цирк». «Ну я не хочу!» «Встал и в цирк!» Ты такой: «ОК, ладно». А здесь ты свободен в своих действиях, тебе дают делать то, что ты хочешь. Тебе не дают трафарет: делай так, как я сказал. Тебя ставят перед выбором, что тоже для нас ново.
Когда я пришел в семью и мне сказали: «Гоша, какой ты будешь суп, грибной или там борщ», я такой: «А вы мне даете выбор?» Потому что ты в детдоме приходишь в столовую и сегодня у тебя борщ, и жри борщ. Выбора не было. А в семье тебя спрашивают, что ты хочешь.
Моя книжка «Меня зовут Гоша. История сироты» была создана для приемных родителей и для тех, кто собирается взять под опеку или усыновить. Именно подростков. Потому что все думают, что подростки страшные, их боязно брать, но нет. Ни фига мы не страшные, с нами интереснее, чем с этими маленькими, ха-ха!
У меня был друг, и до того, как он попал в семью, мы называли его бродягой. От него всегда пахло потом, он воровал, дрался, короче бандюган еще тот, его 9 раз возвращали в детский дом. И вот нашлась женщина, которая такая: «Ну и что ты хочешь мне показать? Ударишь? А я сильнее могу». Все, они друг к другу расположились, я его встретил недавно, просто не узнаю, такой в пиджачке, в рубашечке, я такой: «Серег, ты?» Он: «Да».
Представление о детских домах одно и то же всегда, что там плохо, вас бьют, и вообще вы отродья, изолированы от мира, вы все уроды. Больше всего спонсоров к нам приходит на Новый год. Диана недавно озвучила, сколько кг на одного ребенка выходит конфет. 70 килограмм, что ли, не помню, но довольно много. И те же конфеты нам дарят на 23 февраля, мы просыпаемся: «Мальчики, с 23 февраля!» Мы подходим к столам, а там новогодние подарочки, мы такие: «Спаси-и-и-ибо!»
Нас спрашивают: «А что вы хотите на Новый год?» Мы заказываем тимберленды, айфоны, все, что дорого стоит. То, что даже домашний ребенок не может себе позволить. Спонсоры нам это привозили, мы поносили, потом: «Ой, нитка вытаскивается! Продаю!» Продали, деньги в кармане.
Если человек хочет помочь, это легко. Либо вкладывать хотя бы сто рублей в месяц в фонды, которые помогают сиротам, либо опять же стать наставником ребенка, показать ему мир. А не вот это вот: я куплю ему то, что он хочет, и этим ему помогу. Нет, ни фига!
Стержень просто так не появляется. Те, кто входит в 10% сирот, выживающих в мире, имеют этот стержень с самого детства. Они смеются, даже когда их бьют. У них нет такого, что все твари и так далее. Они идут с улыбкой и понимают, что, выйдя из детского дома, сделают что-то великое. Я сделаю назло тем людям, которые говорили, что я сопьюсь, и так далее. А те, кто плачет, вырастают, мстят, бьют маленьких, становятся алкоголиками.
Мы простые люди, да, у нас есть приписка, что мы с ЗПР (ЗПР – задержка психического развития – прим. ред.) или еще что-то. На гены еще все сваливают, если мамка была алкоголичка, то мы тоже будем. Дай нам бутылку, и мы сопьемся. Нет, конечно, по генам ничего не передается.
Алкашня тоже по генам не передается, это все мифы. Мы ничем не отличаемся от тех, кто находится за пределами этой системы. Мы такие же, как и остальные.
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML