4
«Евангельский пастырь уходит за заблудшей овцой. Но в притче о блудном сыне отец не отправляет за сыном наряд милиции. Не должно быть безразличного отношения, но всегда нужно быть готовым отпустить» – о родительском тщеславии, мнимой богобоязненности и суррогатных мужьях размышляет протоиерей Андрей Кордочкин, настоятель храма святой равноапостольной Марии Магдалины в Мадриде.
– Как вы считаете, с какого возраста и на какую часть службы в храм лучше приводить детей?
– Мне не ответить на этот вопрос от своего опыта. Когда я был маленьким, если оказывался в храме на богослужении, то мне немедленно становилось дурно и меня уводили. Кажется, у митрополита Антония тоже было что-то подобное.
Мне кажется, общий принцип таков: участие ребенка в богослужении не должно быть в тягость ни для него самого, ни для тех, кто молится в храме. У детей другое восприятие времени. Два часа для ребенка – как для нас двадцать.
Когда я вижу, что вопящего младенца приносят на Всенощное бдение или еще до начала Божественной литургии, я всегда хочу задать вопрос – а зачем?
Если мается ребенок, если маются родители, если маются люди, которые стоят рядом и пытаются участвовать в богослужении, то ради кого все это происходит? Может быть, это проявление родительского тщеславия – «мы заботимся о духовном благе ребенка, а вам полезно потерпеть?» А может, представление о том, что если ребенок находится в храме и дышит ладаном, то ему это на пользу?
Фото: Анна Данилова
Другой вопрос: почему в храме нужно проявлять к окружающим не большее, а меньшее уважение, чем в других местах? Разве богослужение как «синтез искусств» не предполагает большего, а не меньшего сосредоточения, чем университетская лекция или концерт классической музыки? Увы, в подобных случаях спрашивать «Зачем?» не имеет смысла, потому что будет обида: «Что же мне теперь, в храм не ходить?» или, что еще хуже: «Детей из храма выгоняют!» Иногда в подобных случаях я просто делаю паузу, чтобы дать понять, что богослужение – это не соревнование, кто кого перекричит.
Вообще для молодой матери, которая зачастую вынужденно превращается в придаток к младенцу, очень полезно побыть на службе одной, а отцу – полезно побыть вдвоем с ребенком.
Кроме того, следует помнить, что «привести в храм» и «привести ко Христу» – это не одно и то же. Зачастую подростки уходят из Церкви именно потому, что первое произошло, а второе – нет.
– А как же болтовня в храме, шум, что вы с этим делаете? Или бабушки, которые всем и всегда делают замечания, выгоняют, условно за «брюки», из храма, с ними как разговариваете?
– Я думаю, если у человека есть общее понятие о воспитании, приличии, уважении, то вообще не должно возникать проблем в храме. Нет никаких специальных «нельзя» по сравнению с любым другим приличным местом.
Дело не в том, что даже летом в храм нельзя прийти в майке-алкоголичке, а в том, что приличный человек вообще не появляется на людях в подобном виде. Так, чтобы бабушка набросилась на кого-то, я не видел, и, наверное, к лучшему, я и сам стараюсь одежду не разглядывать. «Не судите по наружности, но судите судом праведным».
Протоиерей Андрей Кордочкин. Фото: Анна Данилова
– Было ли такое, что хотелось сильно отругать прихожан?
– У нас, как и в любом храме, есть прихожане, то есть люди, которых мы знаем, если не по имени, то в лицо. Есть те, кого мы, по сути, не знаем. Храм – Дом Божий. Он существует для того, чтобы в нем провозвещать Благую весть, а не для того, чтобы кого-то ругать. Но все-таки, когда люди начинают уничтожать храм, то делается не по себе.
В энкаустическом Распятии, которое написал для нас отец Андрей Давыдов, от перламутровой помады краску разъело до дерева, и теперь все иконы под стеклом. Когда нет бережного отношения к храму и приходским помещениям, когда есть сомнения в том, что люди умеют аккуратно пользоваться туалетом – бывает обидно, да. Когда уничтожается нематериальное наполнение храма – тишина и благоговение, то тоже обидно.
Бывает, что перед причащением духовенства, когда закрываются Царские врата, храм приходит в движение, как железнодорожная платформа с прибытием поезда из Житомира.
Приходится объяснять, что это не театральный антракт, а важный момент богослужения, который требует внимания и тишины.
Наверное, самое сильное ощущение противофазы – когда совершается Литургия, а наши постоянные прихожане, которых мы знаем и кому мы доверяем, не желают приступать к Чаше, даже прекрасно понимая, что их никто не оттолкнет. Это такое своеобразное благочестие, которое основано на постоянном отказе Богу в Его желании войти в нас: «Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим». Нет, Господи, я не то съел/не съел, не дочитал, не отстоял в очереди к 30-секундной исповеди, и вообще говорят, что раз в год достаточно.
Но это не решается через «отругать». Я не сторонник принудительного кормления.
Фото: Анна Данилова
– Как часто надо исповедоваться?
– Я много и часто говорю о том, что исповедь в ее нынешнем принудительно-конвейерном формате не помогает человеку. Это попытка собрать плоды покаяния, не оставляя времени даже для того, чтобы зацвели цветы, не говоря о созревании самих плодов.
У самих священников нет никакой облегченной дисциплины, связанной с исповедью или причащением, по сравнению с мирянами. Слова молитвы «даруй ми зрети моя прегрешения» относятся ко всем нам, и священникам, и мирянам. Хотя священнику, по идее, должно быть страшнее, учитывая принятый на себя груз. Но на практике, конечно, никто не будет понуждать священника к принудительной исповеди перед каждой Литургией, даже если есть такая гипотетическая возможность. Я думаю, что и священник, и мирянин (если он имеет достаточный опыт и уже не делает первые шаги в церковной жизни) должен исповедоваться тогда, когда ощущает в этом потребность.
– Что же делать, чтобы люди не уходили из Церкви, не расцерковлялись? Исповедь – в том числе возможность уловить этот момент сомнения.
– Не думаю, что человека нужно удерживать. Не должно быть безразличного отношения, но всегда нужно быть готовым отпустить. Евангельский пастырь уходит за заблудшей овцой. Но в притче о блудном сыне отец не отправляет за сыном наряд милиции. В нашем случае, если человек уходит – это не обязательно блудный сын или потерявшаяся овца. Может быть, он просто еще не вырос? Или не хватает глубины? Или хочет попробовать сам? Так пусть попробует.
Протоиерей Андрей Кордочкин. Фото: Анна Данилова
– Какие здесь есть советы, чтобы вовлечь людей в жизнь прихода?
– У нас, конечно, были беседы об историческом развитии чина Литургии, но молитва «самой себе имеет учителя – Бога, учащего человека разуму, дающего молитву молящемуся и благословляющего лета праведных» (преподобный Иоанн Лествичник). Если у священника есть желание и готовность не прятать Литургию за закрытыми вратами, не бормотать самую главную молитву Церкви – Евхаристическое благодарение – себе под нос, а молиться вместе с храмом, то люди неизбежно окажутся вовлечены в Литургию. Как говорил митрополит Антоний, 137-ю новеллу императора Юстиниана, предписывающую гласное чтение всех евхаристических молитв, никто не отменял.
– Может быть, все-таки необходимо общее дело, социальная деятельность какая-нибудь, чтобы община была крепче?
– Никакой другой Церкви, кроме живой общины людей, не существует. А церковная община формируется общим участием в Евхаристии. За Литургией Василия Великого мы молимся: «Нас же всех, от единого хлеба и чаши причащающихся, соедини друг ко другу во единого Духа Святаго причастие». Хорошо, когда есть общий обед или хотя бы чай, общее дело иметь тоже важно.
Но что касается социального служения – вопрос в том, насколько государство справляется со своими функциями и какой ресурс свободного времени есть у прихожан. В Испании, например, невозможно прийти в больницу и предложить помыть полы или помочь медсестрам. Кроме того, у нас нет прослойки людей, которые живут на пособия, как в других европейских странах. Люди работают без передышки, свободны лишь в выходные дни, да и то не всегда. Но иногда мы с нашей молодежью выходим на улицы Мадрида вместе с католической общиной святого Эгидия. Это очень здорово.
Фото: Анна Данилова
– Один из самых насущных вопросов – брак, венчание, создание семьи. Даете ли вы советы молодым, как проверить друг друга, чтобы избегнуть в будущем развода?
– Я не думаю, что нужно как-то специально друг друга проверять. Лучший помощник – время. Я рекомендую не меньше года знакомства до женитьбы, но и не больше трех. Полезно вместе попутешествовать. Сколько мы с моей женой объездили автостопом по русской средней полосе, это же страшно вспомнить!
Очень важно понять, насколько совпадают представления о роли мужчины и женщины в семье, о воспитании детей. В смешанных браках с испанцами это может стать большой проблемой. Но почему-то об этих вещах думают скорее после, а не до. Представьте себе строителей, в руках у которых разные проекты дома, который они строят. Это ситуация, которую я наблюдаю сплошь и рядом.
– Об отношениях священников и прихожанок в свое время много писал протоиерей Глеб Каледа в книге «Домашняя Церковь». Есть ли у вас советы для молодых священников, как вести себя с прихожанками?
– Позапрошлым летом мы прятались от испанского лета на Фарерских островах. Они лежат между Шотландией и Исландией. Я должен был совершать там Литургию, но большая часть русских разъехалась, и воскресным утром мы пошли в местный лютеранский храм. Меня поразило, что взрослые и пожилые люди входили в храм только семейными парами. То есть если муж приходит в храм без жены или жена без мужа, то что-то здесь не так. А теперь каждый из нас может вспомнить свой храм и подумать, видим ли мы что-то похожее. Если да, то слава Богу.
Фото: Анна Данилова
Думаю, я не открою Америку, если скажу, что одинокие женщины составляют, скажем так, значимую часть нашей Церкви. А если женщина одна или же у нее нет понимания с мужем, который живет в параллельной реальности, священник оказывается единственным мужчиной, на понимание и эмпатию которого она может рассчитывать, формально не выходя за рамки дозволенного. В этих же рамках он может стать для нее «суррогатным мужем». Естественно, в эмоциональном плане, как единственный мужчина, проявляющий внимание и заботу о ней. Эта подмена и ролевая игра может иметь безобидные формы и не переходить известных границ, но быть крайне опасной.
– Как вам кажется, люди меняются, верующие меняются? Как вы это видите?
– Едва ли человек становится лучше, но человек может стать вдумчивее, взрослее, ответственнее. В какой-то момент советы типа «читайте святых отцов, там все написано» его уже не удовлетворяют. Вопрос в том, какие цели человек ставит перед собой. «Спасение» – да, понятно, но такие слова, как «грех», «спасение», стали общими, их нужно расшифровывать.
Пару лет назад я понял, наконец, смысл притчи о талантах. “Господин! я знал тебя, что ты человек жестокий, жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпáл” – говорит тот, кто спрятал талант.
То есть искаженные представления о Боге как о жестоком тиране деформируют жизнь человека, лишают его воли, дерзновения, смелости, инициативы. В конечном итоге у него не остается ничего, кроме страха.
Это особый тип религиозности, знакомый каждому священнику. Он сводится к «как бы чего не вышло». Он тоже хочет «спастись», но, если верить притче, эта мнимая богобоязненность – путь во «тьму внешнюю».
– Бывает, что со священником невозможно полемизировать даже по бытовым вопросам: “Я сказал, и точка”. Есть ли у вас совет, как себя защитить от такой звездности, заметить, что она у тебя есть?
– Всезнайство, желание дожать до конца всегда вырастает из внутренней неуверенности, закомплексованности, нереализованности. Если ты способен только к вертикальному общению, если тебе сложно поздороваться за руку – это тревожный признак профессиональной деформации, конечно.
– Так получается, что в храм люди приходят все чаще в горе. Как священнику найти слова, чтобы утешить?
– Нет никаких волшебных слов. «Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими», – сказал апостол Павел. Только Бог может утешить человека, дать ясное ощущение того, почему даже об умершем человеке мы говорим в настоящем времени, а не в прошедшем. Легче, когда можешь сказать от своего опыта, тяжелее, если такого опыта нет. Но категорически нельзя пытаться все объяснить, показать себя всезнайкой.
Протоиерей Андрей Кордочкин. Фото: Анна Данилова
– Где черпать источник для проповеди так, чтобы она не была скучной и нудной? Как вообще говорить с людьми о Христе?
– Скучную проповедь может произнести только скучный человек, который живет скучной жизнью. Не нужно ничего придумывать. Достаточно осмыслять в свете своей веры то, что видишь вокруг. Конечно, бывает, что нет вдохновения, не хочется говорить. Тогда начинаешь читать что-то, что уже было сказано, и думаешь – нет, это все не то, сегодня люди должны совсем другие слова услышать. И слово приходит. Проблема в том, что я слышал хороших проповедников, и я почти никогда не бываю доволен тем, что говорю сам.
–А как священнику защитить себя от выгорания? Как поддерживать себя в форме?
– Для меня это сложный вопрос. Я живу при храме, и у меня нет личного времени. Если я не занят приходскими делами, поездками, документами, встречами и звонками, то, ради церковной пользы и сохранности собственного интеллекта, берусь за книги. Весь прошлый год работал над материалом о Соборе испанских святых неразделенной Церкви для местного, а затем и общецерковного почитания. Одних сносок оказалось 400 штук на 50 страницах.
Фото: Анна Данилова
В издательстве «Алетейя» вышел сборник первоисточников по истории Церкви в Испании в первом тысячелетии «Mater Hispania», к работе над которым я имел отношение. Надеюсь, эта книга станет первым шагом к почитанию древних испанских святых – их около 200 – нашими верующими. Скоро будет представлена книга о христианстве и патриотизме. На пути к изданию книга о войне и пацифизме в свете христианства.
– Но какие-то границы личного времени все-таки есть? Кстати, вы даете свой телефон прихожанам?
– Мой телефон знают все. Так было заведено с самого начала. Правда, когда мы приехали в Испанию 15 лет назад, телефоны использовались только для звонков – было такое время! Но сам я стараюсь никому не звонить. Если нет возможности списаться по электронной почте, если молчит вотсап, тогда звоню. Но звонить не люблю. Городских телефонов давно ни у кого нет, и, значит, нужно вторгаться в личное время и пространство. Где бы человек ни был, чем бы он ни был занят, он должен все бросить и говорить именно со мной. Но это же должно быть чем-то оправдано.
– С телефоном понятно, но, может быть, у вас есть рецепт правильного священнического ритма жизни?
– Мой опыт касается лишь неправильного образа жизни, хотя приходится много путешествовать. Обычно я или стою, или сижу, или лежу. Начал бегать, но разбил колено. Люблю гулять, но тоже не часто получается. Дело в том, что везде, где я жил до Испании, было приятно выходить на улицу, даже в английской деревне, где мы прожили два года. Конечно, в любом европейском городе можно найти неприглядные районы – в Лондоне, в Риме, где угодно.
Но по количеству архитектуры, построенной в XX веке, за которую нужно отрывать руки, Испания и Россия вырвались вперед, несмотря на то, что находились на разных идеологических полюсах.
В Испании есть прекрасные города, но почти любой из них за пределами исторического центра – это безликие коробки, часто напоминающие наши хрущевки. Внутри зачастую выглядят так же – узкие, неудобные лестницы, крохотные комнатушки. То жилье, которое на севере Европы было бы «социальным», здесь стоит немалых денег. Когда-то, еще до приезда в Испанию, я смотрел фильмы Альмодовара и думал: «Это же такая древняя страна, там немыслимая концентрация того, что мы называем «культурой», где же он находит такую натуру?» Потом приехал и понял.
Когда я жил ребенком в Петербурге, то сам город учил, становился воспитателем. Кроме того, русская природа очень выразительна, со своими звуками, запахами, сменой времен года. А когда я приезжаю в пригороды Мадрида, туда, где по большей части живут наши прихожане, где вообще нет исторического центра, нет связи времен, то думаю: чему эти стены могут научить наших детей? Может быть, есть закономерность, что в этих районах спортивные штаны с лампасами – почти униформа?
У нас по местным меркам неплохой район, не сказать, что красиво, но и не страшно, как в других «раёнах». Правда, в двух минутах ходьбы от храма – цыганские дома, на улице жарят мясо, а по улице бегают курицы. Летом из-за риска солнечного удара днем лучше сидеть под кондиционером, а лето здесь – с мая по сентябрь. Вывожу на улицу собаку, но часто вспоминаю Бродского: «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку».
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML