“То, что ракеты падают, связано с положением ученых” – о чем мечтает астрофизик в России

18.10.2018 6:42 4

“То, что ракеты падают, связано с положением ученых” – о чем мечтает астрофизик в России

Разрываясь между Москвой и Бостоном, не российский, не американский, а ученый, преданный науке, сотрудник Смитсонианской астрофизической обсерватории (США) и ведущий научный сотрудник Государственного астрономического института имени П.К.Штернберга (ГАИШ МГУ) – о том, как выжить ученому в России и почему в ближайшие годы из российской науки «свалят» все, кто сможет.

В 2010 Игорь Владимирович Чилингарян защитил докторскую диссертацию и стал самым молодым в стране – всего-навсего 30-летним – доктором наук по астрофизике. Задолго до этого, в 1996 году, одиннадцатиклассник из Москвы с «золотом» международной олимпиады по астрономии в руках мечтал поступить на физический факультет МГУ и работать на шестиметровом телескопе в Карачаево-Черкесии. А потом, уже студентом физфака, Игорь съездил в командировку в университет Лиона и в самый первый день решил, что в Карачаево-Черкесии, да и в России вообще заниматься наукой не будет.

Там тебя уважают, а здесь ты очкарик и ботан

– Почему вы решили уехать за границу?

– Я не планировал уезжать, пока учился в университете, и даже ни разу не выезжал за пределы страны, но в районе четвертого курса у меня завязалось научное сотрудничество с людьми из Лиона по одному из совместных проектов России и Франции. В 2002 году они меня пригласили с коротким визитом в Лион, и меня поразило, насколько там лучше относятся к людям в целом и к ученым в частности. Ученые там пользуются авторитетом не только среди своих коллег, а в обществе в целом. Когда я на это посмотрел, я понял, что в России я работать не буду. На то, чтобы это решение осуществить, ушло еще пару лет, потому что это не так просто, как кажется – административные, политические сложности.

Я поступил в аспирантуру в МГУ, она у меня была совместная с университетом Лиона. Кстати, это была первая совместно с Францией защищенная диссертация, первый прецедент в МГУ. Я хорошо помню, когда пришел в международный отдел физического факультета, а мне сказали: «Это вы сами себе организовали, теперь сами и разбирайтесь со всеми этими бумагами». Вот я сам и разбирался.

После аспирантуры я получил предложение работать во Франции, в Лионе, работал в Страсбурге, потом поехал на конференцию в Штаты, в Бостон, а через полтора месяца мне написали из Гарвард-Смитсонианского центра, это самый крупный астрофизический институт в мире. С тех пор я там и работаю.

– Вы сказали про разницу в отношении к ученым. А в чем это проявляется?

– Там человек с ученой степенью, особенно в области естественных наук, пользуется уважением. Считается, что это элита общества. А здесь, когда смотрят на человека с ученой степенью, что думают? Очкарик, ботан. Пренебрежительное отношение. Здесь любят бандитов и силовиков, а там врачи и ученые в большом почете.

– Еще, конечно, дело в зарплатах и возможностях?

– Сразу скажу, что зарплаты в естественно-научном секторе несопоставимые. В МГУ, да и в других академических институтах положение такое, что если у сотрудника нет квартиры в Москве, то у него практически нет шансов работать. Снимать на эти деньги невозможно, либо это будет где-нибудь в дальнем Подмосковье. В ипотеку купить тоже невозможно, потому что это еще дороже.

У нас, например, в обсерватории зарплаты невысокие по сравнению с Гарвардом, но они соответствуют зарплатам федеральных чиновников, тех людей, которые работают в Белом доме, в ФБР, в ЦРУ, в Конгрессе, и соответствуют такому уровню, что можно купить квартиру в кредит, и кредит не под 12%, как здесь, а под 3% в год.

Там имеется доступ к крупным телескопам, которого нет в России. В частности, нашему институту принадлежит доля в проекте 6.5-метровых телескопов «Магеллан» в Чили и ММТ в Аризоне.

“То, что ракеты падают, связано с положением ученых” – о чем мечтает астрофизик в России

Телескоп Magellan Clay и Млечный Путь. Фото: Igor Chilingarian

У людей, которые работают в нашем институте, есть возможность получать наблюдательное время и соответственно, наблюдательные данные, которые не имеют аналогов, с которыми можно делать реальную серьезную науку. Этого нет у астрономов в России. Они не могут получить наблюдательное время на этих телескопах, поскольку они не входят в консорциум. Туда входят те, кто давал деньги на строительство. Но своих студентов я регулярно вожу и в Чили, и в Аризону на наблюдения.

“То, что ракеты падают, связано с положением ученых” – о чем мечтает астрофизик в России

6.5-метровый телескоп ММТ. Фото: Igor Chilingarian

– Почему вы решили сохранить научную связь с Россией?

– В России есть возможность работать со студентами, а в Штатах, чтобы иметь студента, нужно за него платить Гарварду, причем много – 70 тысяч долларов в год. Студент в Америке стоит дорого, а здесь студент не стоит практически ничего – бесплатная и высоко мотивированная рабочая сила, – смеется Игорь. – Но на самом деле проблема как раз с мотивацией. Если сравнивать студентов здесь и там, здесь они более способные, но менее мотивированные, а там наоборот – менее способные, но более мотивированные.

– А плохая мотивация с чем связана?

– В принципе если смотреть на научные успехи российской астрономии, они не впечатляют по сравнению с зарубежными. Возможно, это гасит мотивацию. Много болота, рутины.

– Сейчас знаменитая «утечка мозгов» – это все еще актуальное понятие для нашей науки?

– Сейчас это гораздо более актуально, чем в начале 2000-х, когда я уезжал, что связано с закручиванием гаек.

Ученые не любят, когда на них давят, поэтому все, кто может, свалят, и вы это увидите через 5-6 лет. Я сужу по тому, сколько студентов уезжает в аспирантуру на Запад. В наше время это были исключительные случаи, и то не каждый год, а сейчас отъезд принял массовый порядок.

Здесь еще есть проблема с научным финансированием. Зарплаты у людей очень низкие, но к зарплате можно получить надбавку за счет грантов.

В отличие от западной системы, где имеет серьезное значение научный уровень проекта, в России работает такой принцип, что каждому надо дать по куску, размазать тонким слоем.

В Америке есть люди, которые реально живут на гранты, сами платят себе из них зарплату, но при этом они должны постоянно писать проекты, чтобы не было дырок в финансировании. А здесь в фонде РНФ стоят ограничения: человек не может руководить больше, чем одним проектом. Или президентские гранты: грант дают на два года, а повторный можно получить только через год, просто потому что много желающих, всем дать не могут, но и обидеть никого не хотят. Представьте, у человека есть семья, дети, и вот у него два года была зарплата 60-70 тысяч рублей, а потом раз – и стала 30. Что делать?

Я знаю, как это сложно – не получить, а именно что выбить грант в России. С 2012 года у меня есть довольно стабильное грантовое финансирование в России, которое я выбивал, для того чтобы у меня здесь научные сотрудники и студенты с голоду не передохли.

“То, что ракеты падают, связано с положением ученых” – о чем мечтает астрофизик в России

Игорь Чилингарян. Фото: VK

То, что ракеты падают, связано с положением ученых

– Вам обидно, что кассиры в магазине иногда получают больше, чем ученые? Вы задавали себе вопрос, почему так?

– Я давал интервью в 2013 году, которое называлось «Почему водитель автобуса получает больше, чем ученый». С тех пор, как видите, ситуация не изменилась. Точнее изменилась местами. Точной проверенной информации нет, но по слухам, в университетах типа ВШЭ профессорам платят довольно много в сравнении с МГУ. У нас же в университете голая ставка профессора – около 50 тысяч в месяц, и это профессор, доктор наук. Из-за чего это происходит, я не знаю. Видимо, у руководства университета есть другие приоритеты.

Как сейчас помню, дело было году в 2004, я учился в аспирантуре на физфаке, а стипендию, 2000 рублей, выплачивали на кассе. Я пришел, кассир была чем-то занята, дала мне список ведомостей, чтобы я себя сам нашел и расписался. Вот я листаю этот список, вдруг мне попадается ведомость деканата, и я обнаруживаю, что младшая секретарша получает 30 тысяч, а замдекана – 180 тысяч, то есть 6 тысяч долларов на то время, тогда как профессора получили 15-20 тысяч рублей.

Я не первый человек, который обратил внимание на ситуацию с зарплатами вообще и в МГУ в частности. Был математик, довольно заслуженный преподаватель, у него было что-то типа открытого письма, после того как ректор объявил среднюю зарплату по университету. Он написал: «Что могу сделать я, чтобы получать среднюю зарплату?!»

Надо признаться, что меня самого деньги не особенно интересуют. Когда работаешь за границей, их достаточно, но здесь, – Игорь показывает в сторону двери, которая ведет в коридор ГАИШ, уводит по узорчатому пыльному ковру на улицу и дальше, за тяжелые двери десятка факультетов Московского университета – здесь об этом говорят постоянно, потому что это вопрос выживания.

“То, что ракеты падают, связано с положением ученых” – о чем мечтает астрофизик в России

Игорь Чилингарян. Фото: td.lpi.ru

– Вы знаете истории, когда талантливые люди уходили из науки из-за этого вопроса выживания?

– Разумеется, таких историй полно среди моих знакомых. Очень талантливые люди не рассматривают даже как возможность идти работать в науку, потому что не на что будет есть, а если нет квартиры, то еще и негде жить. Голая ставка научного сотрудника МГУ, человека с кандидатской степенью, – 16-17 тысяч рублей. Есть какие-то надбавки, но с ними очень нестабильная ситуация, невозможно ничего прогнозировать даже на три месяца, о какой многолетней ипотеке речь. А можно уйти торговать курами гриль. В 90-е годы я таких историй наслушался, там люди косяками уходили, талантливые астрономы, подающие надежды, все ушли. Кто не ушел торговать курами гриль, уехал за границу либо ушел в IT, в банки – куда угодно.

– Это положение ученого в России как-то связано с тем, что у нас теперь ракеты падают?

– То, что ракеты падают, связано с положением ученых. Ракеты не долетают, потому что их плохо делают. Это не только ученые, в основном инженеры, но в целом у всего есть последствия, просто в науке они ощущаются не сразу. Развал системы почувствуется позже, через десятилетие.

Я себя не считаю ни российским, ни американским ученым

– Каково состояние популяризации науки в нашей стране? Становится ли она более интересной широкой аудитории?

– Что касается астрономии, здесь с популяризацией все в порядке. Есть несколько человек, имена которых у всех на слуху – Сергей Попов, Владимир Сурдин. Они ездят по городам «на гастроли», читают лекции, для них это еще и возможность подзаработать. Лекции также читают в рамках фестивалей, например, «Наука+», который недавно открылся.

Гораздо хуже ситуация у нас, чем в Америке, если сравнить научно-популярные программы на телевидении. Здесь всякой мути, как РенТВ с их зелеными человечками, выше крыши, а хороших познавательных программ мало. 99% того, что я вижу по телевизору научно-популярного и толкового, – переводные шоу с Discovery, National Geographic.

А как известно, люди верят телевизору, если этого не показывают, значит, этого и нет. Сколько людей пойдут на научно-популярную лекцию, сколько посмотрят ролик на ютубе и сколько на федеральном канале?

Аудитория огромная, но там лучше буду показывать сериалы про ментов и их собак.

“То, что ракеты падают, связано с положением ученых” – о чем мечтает астрофизик в России

Игорь Чилингарян. Фото: VK

– Одним из первых указов министра Ольги Васильевой был указ о том, чтобы вернуть в школы астрономию. А вот у нескольких поколений российских школьников ее не было. Как вам кажется, нужна она в школьной программе?

– В 90-е и в советское время астрономия была только в 11 классе, а олимпиады начинались с 7-8. Кому было нужно и интересно, те шли в кружки, а с кружками ничего не происходило, они все это время функционировали. Поэтому, я считаю, возвращение астрономии в школьную программу – полезное дело с точки зрения просвещения. Чтобы люди знали, что астрология – это бред сивой кобылы в лунную ночь, нужно об этом рассказывать в школе. Но оно, возвращение, вряд ли окажет какое-то действие на то, что у нас массово появятся сильные астрономы.

– В целом с образованием в нашей стране что, на ваш взгляд, происходит?

– Оно разваливается. Я сужу хотя бы потому, как год от года падает уровень грамотности среди студентов, а это все имеет одни и те же корни. Недавно я читал пост учителя одной из ведущих школ в Москве. Он просто провел статистику. В астрономической задачке было русское слово с неочевидным написанием. Статистически людей, которые неправильно решили задачку, было больше среди тех, кто сделал ошибку в этом слове. Как физики-теоретики делают статистические выводы о фальсификации выборов, так же он сделал вывод о том, что знание русского языка показывает общий уровень образования.

– Какие сейчас вообще студенты? Кто сейчас идет в науку астрономию: романтики, мечтатели, гении?

– Не далее как вчера мы обсуждали это с сотрудниками кафедры. Последние несколько лет тенденция такова, что в астрономы идут люди с олимпиадным астрономическим бэкграундом. У них сформировалась олимпиадная тусовка, которой в наше время не было, и они идут сюда, чтобы быть в тусовке, а желания заниматься наукой у них нет. Но всегда есть исключения. Мы стараемся искать студентов, которые мотивированы и у которых есть интерес к науке, а не интерес решать олимпиадные задачки.

– К какому будущему вы их готовите: уезжать, оставаться, делать что-то для науки в России?

– А вы у них спросите, – на кафедре, где проходит интервью, за компьютерами работают два студента Игоря Чилингаряна. – Женя, ты диплом защищаешь через полгода. Что ты собираешься делать?

– Собираюсь искать позицию в аспирантуре там, где занимаются интересующей меня темой на должном уровне.

– То есть за границей? – улыбается Игорь Владимирович.

– Да, потому что в России это все не очень развито.

– А ему еще два с половиной года учиться в России, – Игорь Владимирович показывает на другого студента, Кирилла. – Можете у него тоже спросить.

– То, чем я занимаюсь, должно мне приносить удовольствие и не доставлять финансовых проблем. Хочу быть более-менее обеспеченным, чтобы не забивать себе голову решением бытовых проблем. Поэтому хочу искать позиции там, где это будет выполнимо.

– То есть тоже за границу?

– Ну, может, ситуация изменится за два года, – отшучивается Кирилл.

– Да, может, границу закроют через два года, и никуда ты не уедешь, – смеется Игорь Владимирович. – А если серьезно, у моих студентов несколько иной опыт, потому что мы их с первого-второго курса вывозим за границу, у нас с Францией тесное сотрудничество до сих пор, совместные проекты, совместные лаборатории. Моим студентам есть, с чем сравнить.

“То, что ракеты падают, связано с положением ученых” – о чем мечтает астрофизик в России

Игорь Чилингарян. Фото: VK

– Какая мечта у российского ученого-астронома?

– Вот этого я не знаю.

– Ну, вы во всяком случае считаете себя российским ученым?

– Ни российским, ни американским ученым я себя не считаю. Национальная принадлежность меня волнует меньше всего. Я работаю на благо науки, а уж как там политики это делят…Я думаю, что у большинства российских астрономов мечтой должно быть вступление России в Европейскую южную обсерваторию и получение доступа к их инструментам, ко всей инфраструктуре. Но это вряд ли случится, сейчас уже по политическим причинам. В 2012 году почти прошло решение, но дрязги между академиками не позволили. Теперь же политическая ситуация сильно ухудшилась, поэтому даже думать об этом не стоит.

Источник

Следующая новость
Предыдущая новость

Журналисты выяснили, на чьем бизнес-джете прилетел в Екатеринбург патриарх Кирилл Глава РПЦ выслал в Тирасполь архимандрита, исполнившего в храме "Мурку" Самое оригинальное казино Вулкан в интернете Сирия обвинила Израиль в похищении ценных артефактов из синагоги, основанной пророком Илией Минюст объяснил ЕСПЧ, что в России считается насилием над чувствами верующих

Православная лента