13
Почему необходимо устанавливать границы между школой и личной жизнью всем - ученикам, родителям, учителям, где разница между работой и служением, и кому задают домашние задания - учитель математики, автор задачников и книги стихов Дмитрий Шноль.
«Правмир» продолжает публиковать интервью учителей из сборников «Учителя — учителям» и «Учителя — родителям», выпущенных благотворительным фондом Сбербанка «Вклад в будущее» и издательской группой «Точка». Лучшие и авторитетные учителя отвечают на вопросы журналиста «Правмира» Ксении Кнорре Дмитриевой.
Дмитрий Шноль
Дмитрий Эммануилович Шноль
Учитель математики в школе «Летово». Заведовал кафедрой математики школы «Интеллектуал». Имеет два высших образования, математическое и филологическое. Руководил летними и зимними многопредметными школами. Автор задачников, методических пособий для учителей, составитель заданий для олимпиад школьников разного уровня. Автор книги стихов «Савельич и ласточка». Отец троих детей.
Одна из основных проблем нашей школы связана с границами, вернее, с неумением их выстраивать и соблюдать. У нас плохо определены границы ответственности — за что отвечает учитель, за что ученик, за что семья.
Начать следует, наверное, с границы «учитель-ученик», потому что ее выстраивание требует от каждого человека специального усилия: в культуре этого как данности нет. И, по-моему, четкие, правильные, выстроенные границы отсутствуют как в авторитарной модели отношений ученика и учителя, когда учитель находится в патриархальной, родительской позиции по отношению к ребенку, все решает, за все отвечает, так и в противоположной, «либеральной» модели, когда между учителем и учеником почти дружеские отношения, когда если не в языковом, то в психологическом смысле они на ты.
Все мы знакомы с авторитарной моделью, она нам понятна, все мы видели множество учителей, в ней работающих. В такой схеме одна из важнейших задач – выстроить границы ответственности, то есть решить, за что в школьном процессе отвечает учитель, а за что ученик. И я думаю, что психологические деформации и учительские неврозы, которые мы часто наблюдаем (повышенный голос как норма общения, угрозы, постоянное нагнетание обстановки со словами о том, как все плохо кончится, если что-то не получится), – это все результат того, что учитель внутренне, сам, а не по приказу свыше, неверно выстраивает границы своей ответственности. Он отвечает за большее, чем может действительно отвечать.
Это с советских времен знакомая нам модель, когда за результаты конкретного ученика действительно отвечает учитель, и как бы он там ни говорил себе, что «этот неспособный, а за этим родители не смотрят» или еще что-то, на самом деле он все равно оценку ученика принимает как свою: «его» ученики плохо написали ЕГЭ — значит, он плохой учитель.
Общепринятая точка зрения такова, что если есть авторитарный учитель, то ученик, попавший в его поле, – страдающая сторона: у него нет свободы, его не уважают как личность… Это и правда, и неправда. Ребенок, с одной стороны, действительно страдает, а с другой – умело пользуется ситуацией, потому что за него отвечают, а он расслабляется. Ребенок может стоять на этой позиции младшего и не несущего ответственности лет до 17. Только до 13 лет он использует ее с трепетом («мне поставят двойку и отругают»), а начиная с 14 – уже безо всякого трепета («тетенька кричит, видно, как она нервничает из-за того, что я не готовлюсь к экзаменам, значит, она как-нибудь сделает, чтобы я все сдал»).
Это особенно важно для парней, потому что когда парень видит спокойное отношение («раз тебе это не надо, получишь свой результат, а я буду заниматься с теми, кому это надо»), он начинает понимать, что, кажется, результат действительно зависит от него. Но чаще-то он видит, что все вокруг него – родители, учителя, репетиторы – что-то за него делают, и ему так очень удобно.
Я думаю, что очевидный и губительный инфантилизм мужской части нашего общества во многом закладывается в школе в неправильно проведенных границах сфер ответственности.
Одна моя коллега проводила семинар с учителями и попросила их выписать, за что в школе отвечает учитель. Они выписали кучу разных вещей – и за знания учеников, и за журналы, и за общение с родителями, и за воспитание… Она сказала: «Отлично, прекрасный список. А теперь скажите: за что отвечает ученик?» И они поняли, что в этой картине мира ученик не отвечает ни за что.
За что, собственно, должен отвечать учитель? За то, чтобы на уроке было не страшно и не скучно (это мои любимые два «не»), и чтобы была возможность многому научиться – но только за возможность. Учитель не может отвечать за результаты каждого ученика, потому что в обучении есть второй субъект. И если учитель начинает брать на себя ответственность за результат, он в каком-то смысле десубъективизирует второго.
Фото: Школа «Летово» / Facebook
На своем опыте могу сказать – хотя я и сам не сразу стал это делать – выстраивание границ ответственности высвобождает массу сил у учителя. Ведь невыстроенные границы связаны, например, с постоянным латентным страхом за неуспех учеников — а какие силы в ситуации постоянного напряжения? Ко мне на семинары приходят учителя и говорят: «У нас через семь месяцев ЕГЭ»! Как правило, я отвечаю: «Это не у вас ЕГЭ – это у них ЕГЭ! Вы все свои экзамены уже сдали. Учеба, экзамены – то дело ученика, это его зона ответственности. Ваше дело – помочь ему, если у него есть на это запрос, а если запроса нет, не тратьте свои силы напрасно».
Но это можно сделать только в том случае, если ты действительно внутренне отпустил ситуацию. Дети понимают очень быстро и верно, кто за что отвечает. Вот учитель пришел и почему-то перестал за меня отвечать, и мне это беспокойно, а раньше-то все было хорошо: он нас готовил, мы лентяйничали, он нас ругал, мы опять лентяйничали – все роли были распределены. А теперь он позволяет себе жить своей жизнью, и что делать нам?
У либеральных учителей, мне кажется, другая проблема с границами. Их задачей часто является не только обучение предмету и предметные результаты, но и формирование личности ученика – причем, бывает, эту цель ставит перед собой школа в целом. Получается так: мы, школа, педагоги, формируем нашего ученика – тем, что читаем вместе такие-то книги, ходим в походы, обсуждаем фильмы, еще что-то. При этом хорошо было бы, чтобы семья нам не мешала, чтобы ее вообще было поменьше, потому что она правильно сформировать не может. Этот посыл не всегда произносится прямо, но обычно хорошо считывается. Если семья с нами солидарна, это хорошо, а если она какая-нибудь не такая, то мы постараемся сделать так, чтобы ребенок там проводил поменьше времени, а побольше был с нами.
Мне такой подход кажется, во-первых, нереалистичным, а во-вторых, неправильным. Нереалистичный он вот почему (и это открытие приходит не сразу, а с опытом). Да, в какой-то промежуток времени, особенно в подростковом периоде или в раннем юношестве, у всех пока еще детей – подростков, юношей или девушек – есть потребность отделиться от родителей, и школа является одним из компонентов процесса отделения. Это нормально. Школа, где интересно, конечно, способствует более раннему взрослению, более раннему отделению. И действительно, в какой-то момент кажется, что конкретный десятый класс, в котором конкретный учитель словесности проработал уже три года, имеет свой портрет, и это совсем не тот же десятый класс, что был год назад, потому что там был другой состав учителей, они по-другому с детьми общались, и дети были другие.
Но проходит пять лет после школы, эти «дети» приходят как выпускники в гости, и выясняется, что тех интересов, той манеры общения, которые казались такими выстроенным, окончательными — их уже нет.
Школа была элементом их жизни, а потом они вернулись в чем-то на свои семейные рельсы, в чем-то изменились за счет других сред — и я ничего плохого в этом не вижу.
Да, с 9 по 11 класс они читали очень сложные тексты, умели их анализировать, они реально это проживали, но все-таки в этом была некоторая мимикрия, на мой взгляд. Это был важный для них опыт, они что-то с ним сделают, как-то к нему отнесутся, что-то у них, может быть, войдет в актив, когда вырастут собственные дети, — но думать, что мы что-то формируем, особенно у целого класса, слишком самонадеянно. У того или иного ребенка бывает резонанс с нами. Дети часто не похожи на своих родителей, и кто-то из учеников действительно может найти себе близких людей среди учителей, это бывает. Но это не естественный результат нашей работы, просто иногда случается так, в классе находятся два-три таких ученика.
У невыстроенности границ ответственности есть глубокие корни, растущие из советских времен, – это отношение к учительскому труду не как к профессии, причем к массовой профессии (в России больше полутора миллиона учителей), а как к призванию, которое должно сопровождаться подвигами и жертвами. Это очень опасная вещь.
Как только начинается разговор о служении и призвании, значит, кому-то хотят недодать денег.
Если у вас есть работа, то когда вы ее сделали, вам надо заплатить, а дальше вы можете гулять, потому что у вас могут быть какие-то другие интересы, кроме вашей работы.
Но если это служение, то тогда у вас не может быть никаких других интересов. И за это, во-первых, неловко требовать денег, а во-вторых, неудобно считать, что если вы в субботу поработали, оторвавшись от своих родных детей, то вам за это что-то должны. Как вы вообще можете на что-то претендовать, у вас же служение, вы же подписались!
Дмитрий Эммануилович Шноль. Фото: best-teacher.vbudushee.ru
И это не внешняя точка зрения, а внутренняя, учитель сам себя так видит. Помните этот знаменитый анекдот? Темный переулок, идет учительница, ее останавливает бандит: «Сережки есть?» – «Нет!» – «Кольцо есть?» – «Нет» – «Часы давай!» – «Классное руководство берите, а часы не отдам!» Анекдот говорит ровно об этом – о восприятии учителем своей профессии как самого главного, что есть в жизни, того, ради чего можно многим пожертвовать.
Мне кажется, это неправильное распределение приоритетов. А ведь этой болезнью болеют как выгоревшие педагоги с давно сорванной психикой, так и очень хорошие учителя, которые пропадают в школе во вред себе, своему здоровью и своей семье. К сожалению, нередки истории, когда увлеченные учителя, отдающие все силы школе, упускают собственных детей, на которых сил не хватает.
Я видел много случаев, особенно с молодыми учителями, когда у людей нет своей семьи, нет других обязательств и другого поля для творческой деятельности (а в семье оно очень большое), и после того как они выпускают класс, у них возникает опустошение: столько в учеников вложили, а те ушли из школы, и на этом все закончилось. Да, приходят иногда в гости два-три человека из выпуска, да и то с ними ведутся какие-то поверхностные разговоры. Тебе казалось, что ты вырастил себе двадцать друзей, а это не так. Иногда чудо случается: ты, твой стиль общения, мировоззрение и интересы оказались близки им всем, собравшимся в одном классе, но, как правило, так не бывает. Рассчитывать на чудо нельзя, и если оно случится, то случится само, помимо наших усилий.
Бывает так, что учитель не особо много времени проводит с классом, не так уж выкладывается, а потом у них сохраняется дружба на всю жизнь. А еще сплошь и рядом бывает, что после окончания приходят к учителю не те дети, которые были наиболее близки ему в школьные годы, и не те, которым, казалось, был интересен его предмет, а почему-то совсем другие. В общем, послешкольная жизнь устроена очень по-разному.
И мне кажется, что для построения правильной границы нужно сначала обозначить для себя тот факт, что у тебя есть твоя жизнь: семья, любимые люди и друзья. Что школа – это твое место работы, профессионального приложения, а не личностного служения, и оно не на первом и даже не на втором месте в твоей жизни. На мой взгляд, только так можно сохраниться, и, возможно, именно это будет самым важным для твоих учеников – что для тебя школа не является местом, где ты живешь. Им явно будет полезнее видеть спокойного учителя, занимающегося любимым делом, чем горение на работе человека, который часто бывает на грани нервного срыва и переутомления. Это ученику точно неполезно, даже если его учитель на этой грани оказался ради него, ученика (так же, кстати, вредно видеть в таком состоянии маму или папу: вот, мол, любуйся, мама все для тебя сделала, и теперь у нее нервный срыв).
Есть еще важный момент: ученик понимает, что он вырастет и выйдет в большой мир, и если он видит взрослых, которым в этом большом мире мало что интересно, кроме школы, какой вывод он сделает? Это немножко странные взрослые и немножко странный мир – неужели в нем нет ничего лучше «счастливого школьного детства»?
И дальше два пути: для рано повзрослевшего ученика – скептическая позиция по отношению к школьной жизни и учителям, а для более инфантильных и ведомых – глубинное желание остаться в своей школе навсегда. И то и другое нездорово.
Учитель должен привносить в школу интерес к большому взрослому миру. И у учителя должны быть закрытые от учеников части жизни. Например, если учитель еще где-то работает (занимается наукой, преподает в университете, играет в театре, проводит занятия по горным лыжам) – это очень важно для детей, потому что это их первая настоящая встреча со взрослым не из их семьи, и если такой взрослый – человек состоявшийся, имеющий множество интересов, это здорово. Но такой взрослый, конечно, проводит с ними меньше времени, потому что у него своя жизнь: «Было интересно с вами это обсудить, а теперь я пошел, у меня свои дела».
Фото: Школа «Летово» / Facebook
Одним словом, не нужно спасать мир: или мир уже спасен, или его никакие человеческие усилия спасти не могут. Есть у Тарковского такая строчка «И жизнь жива помимо нашей воли». Наша задача – получать удовольствие от работы и держать себя в разумных границах, чтобы нас хватило надолго и на многое.
По моему мнению (как отца и как учителя), вся школьная жизнь ученика, включая его домашние задания, является сферой его личной ответственности. Не семьи, не родителей, не бабушки — это ответственность ребенка, его отдельная жизнь. И так должно быть прямо с первого класса, с шести-семи лет. Если ребенок хочет, он показывает эту часть жизни родителям, не хочет — не показывает. Просит помощи, если нужно, или не просит, если считает, что сам справится. А такого, что часто бывает в наших школах, когда на первом же родительском собрании учитель говорит: «Мамы, запишите, что мы изучаем», — вообще быть не должно. При чем тут мамы? Учитель — профессионал, он должен дать ученику такое задание, с которым тот справится самостоятельно. Если учитель не смог сделать так, значит, нужно дать другое задание. А мама должна прийти с работы и быть свободной от уроков своего ребенка.
Но есть и обратная проблема — желание родителей контролировать домашние задания детей, даже когда те уже в седьмом, восьмом классах.
«А что нам задали?» — спрашивают такие родители. Вам — не задали ничего. Задали вашему сыну, дочери, которым надо попробовать все возможности — пробалбесничать месяц, получить свой результат, исправить его, не смочь исправить, найти помощь, не найти. Это же все очень важные ситуации, которые ребенку надо проиграть, пока он в школе. Чтобы впервые не столкнуться с такими проблемами на работе, когда по каким-то причинам он сорвет дедлайн, а ему скажут: «Вы нам больше не нужны».
Получается, что с одной стороны, школа вмешивается в семейную жизнь, потому что если задания непосильные, то все, о чем говорят мама или папа с ребенком, — это «Как у тебя там с уроками?». Больше не о чем разговаривать — нет на это времени, есть только детский страх и общее утомление. Школьное поле распространяется внутрь семьи. Это надо пресекать на корню. Если школа устроена так, что она залезает в семью — значит, там завышаются требования, значит, зачем-то во втором классе там изучают то, что полагается учить в четвертом. Или, возможно, просто этому конкретному ребенку не подходит такая нагрузка. В любом случае — не нужно отдавать ребенка в эту школу.
Фото: Школа «Летово» / Facebook
Но есть и обратная вещь. До определенного возраста действительно нет четкой границы между мамой и ребенком, есть «мы». И если до двух лет мама говорит «мы поели», а в шесть, возможно (и хорошо бы) «мы обсудили и решили пойти в кино» — это понятно.
Но как только в жизни ребенка появляется школа, он начинает набирать важный опыт отдельной, ответственной жизни, и взрослые должны построить здесь очень четкую границу, отделить его и отделиться сами.
Понятно, что ребенку страшновато особенно, если он перфекционист или чувствует, что семья ждет от него только высоких достижений. Но все равно отделение — вещь важная и необходимая. Во-первых, потому что это высвобождает родительские силы и время. Во-вторых, потому что основная цель школы — сделать так, чтобы ребенок научился что-то делать сам, отвечал за это, сам себя организовывал. Другой вопрос — как школа этому учит, какой подход выбирает: идет маленькими шажочками или обрушивает на детскую голову весь объем ответственности разом. Но это отдельная история, а я сейчас говорю о родительской позиции.
А если родитель на собрании получает кучу указаний о том, что он должен делать с ребенком (организуйте, проверьте…), значит, со школой что-то не в порядке. Почему родитель должен контролировать школьную жизнь ребенка? Это совершенно не его обязанность, более того, я убежден в том, что это очень вредно и опасно. Бывают редкие случаи — пару раз я такое наблюдал, — когда маме с ребенком в удовольствие обсуждать что-то из заданного, например, как писать сочинение. Но даже тогда это не должно быть маминой ежедневной обязанностью.
У работающих родителей есть в лучшем случае 2-2,5 часа вечером на общение с детьми, и жалко тратить их на то, что связано не с общей семейной жизнью, а со школьной жизнью ребенка. Ведь было бы странно, если бы мама каждый вечер два с половиной часа подробно рассказывала сыну или дочери, что у нее там на работе. Это драгоценное время лучше потратить на другое. Когда ребенку семь лет, можно почитать вместе книжки, которые в девять уже вместе не почитаешь, можно обсудить что-то, что потом тоже уже не обсудишь.
Школа и так съедает почти все время ребенка, почему же она должна претендовать и на его общение с самыми близкими людьми? Поэтому и уроки, и домашние задания должны быть сферой ответственности ребенка, а вместе лучше заниматься чем-то для всех интересным.
Когда я говорю, что в семье нужно общаться на темы, не связанные со школой, я, конечно же, не имею в виду, что надо вечером садиться нос к носу на кухне и два с половиной часа беседовать. Семейное общение — это не обязательно разговор, это просто совместная жизнь. Вот мама что-то поделала на кухне, потом пошла почитала какую-то свою книгу…
Кстати, это очень важный опыт для ребенка, потому что в возрасте семи-девяти лет он засыпает в десять вечера и может вообще никогда не увидеть родителей читающими: вот они пришли с работы, позанимались с ним уроками, поужинали, уложили его спать, и в лучшем случае в полночь уставшая мама возьмется за свою книжку. А потом, когда детям исполняется 14 лет, на них жалуются, что они не читают — так ведь они никогда не видели читающих для своего удовольствия взрослых! А если мама сыну скажет: «Знаешь, я сегодня тебе читать не буду, у меня такой интересный роман, я не могу оторваться, извини», — то это гораздо лучше, чем если она будет повторять ему, что надо читать, надо читать…. Кроме, прости Господи, «воспитательного эффекта», это важно и для правильного баланса внутри семьи.
Я совершенно уверен, что правильная семейная установка такая: родители прежде всего. На людях среднего возраста лежит огромный груз: ответственность, принятие решений, материальное обеспечение, дети, пожилые родители… Поэтому нужно в первую очередь поддерживать среднее поколение — если у него будут силы, то и вся семья будет в нормальном состоянии. Да, ребенок пообижается: он надеялся, что ему почитают сегодня «Хроники Нарнии», а не вышло. Но он такое легко переживет, а взрослым восстановиться труднее, и каждая возможность для этого — на вес золота. Но, разумеется, в каждой семье свой баланс и свои тонкие подстройки под состояние каждого.
С другой стороны, есть общая проблема, которая много раз описывалась, проговаривалась, но я еще раз о ней скажу, потому что она никуда не делась, и границы нарушает не только школа, но и родители.
Причиной отсутствия нормальной коммуникации между школой и родителями — частая в современной России история — является то, что родители всерьез считают свое мнение в области образования экспертным, а школа так не считает (иногда обоснованно, иногда нет). Поэтому найти общий язык бывает трудно.
У всех людей был ученический опыт, все видели, как работают учителя, и у многих возникает иллюзия, что они компетентны в вопросах школьного образования.
Мало кому приходит в голову советовать заведующему больницей, как, к примеру, организовывать хирургическое отделение, но очень многие люди думают, что в школьных делах они понимают и поэтому к их советам о жизни школы в целом следует прислушиваться.
Прислушиваться, безусловно, необходимо — к обратной связи по поводу конкретного ребенка и его проблем. Если мама говорит: «Вы знаете, Петя то-то не успевает», — это отличный сигнал. Но часто мамы говорят другое: «Смените нам учителя, этот никуда не годится». Или: «А почему у вас такой учебный план? Мы хотим побольше русского и поменьше химии (или наоборот)».
Дмитрий Эммануилович Шноль. Фото: Школа «Летово» / Facebook
При этом, как правило, в школе почти нет прописанных для родителей механизмов — как изменить даже что-то небольшое. Например, в расписании в один день стоит восемь или девять уроков, а в другой пять. Это неудобно, неправильно, и желание родителей сделать так, чтобы расписание было более сбалансированным, совершенно законно. Но очень часто абсолютно непонятно, что родителю делать, к кому обращаться, кто принимает решения, каким образом они обсуждаются и так далее.
Более широко — нет понимания, как и на что родительское сообщество может повлиять, а на что нет, что является предметом обсуждения и совместной выработки решений, а что абсолютная прерогатива профессионалов. Взять хотя бы классическое «смените нам учителя». В одних случаях это может быть действительно важным и необходимым решением. Но бывает и так: группа 14-летних подростков троллит учителя, потому что он что-то требует, а в параллельном классе другой учитель ничего не задает и ставит всем пятерки. Разумеется, родители видят ситуацию через рассказы детей, и их картина может кардинально отличаться от картины школьной администрации. Что в этой ситуации делать? Как родители могут повлиять на ситуацию? Всегда ли хорошо, если такое влияние у родителей есть? Как согласовать зачастую противоположные родительские желания: «дайте нам учителя построже» и «дайте нам учителя помягче»?
Проблема есть, и это не проблема отдельных конкретных школ, это проблема общекультурная: выработать язык таких обсуждений, прописать понятные и, главное, работающие правила взаимодействия, выстроить правильные границы и соблюдать их. Я думаю, это дело ближайшего будущего.
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML
