“Глухо кричит, воет, просит пощады” – где Церковь, когда людей пытают в тюрьмах

25.07.2018 21:21

Пытки заключенных в Ярославле, убийство осужденного в Брянске - что может и должна в таких случаях делать Церковь? Протоиерей Андрей Кордочкин, настоятель храма св. равноап. Марии Магдалины в Мадриде, больше 10 лет окормляет православных заключенных в испанских тюрьмах и знаком с ситуацией в российской системе. “Глухо кричит, воет, просит пощады” – где Церковь, когда людей пытают в тюрьмах

Cвященник Андрей Кордочкин

Пенитенциарная система в Испании, как и всех странах, не совершенна. Вчера на первом пункте контроля мне дали разрешение на встречу от начальника тюрьмы, на втором отобрали, а на третьем сказали, что без разрешения не пропустят. Такое отношение к делу встречается довольно часто. Тем не менее, я ни разу не сталкивался со случаями избиения, пыток, или издевательства над моими подопечными. Как ни странно, здесь жертвами насилия чаще становятся работники тюрьмы, а не заключенные. Вчера я был в тюрьме, где днём раньше заключенный в драке оторвал кусок уха у служащего. Дело в том, что в Испании тюрьма охраняется по периметру Гражданской гвардией, но у служащих внутри тюрьмы оружия нет – считается, что оно является не защитой, а источником угрозы и опасности. Перед матёрыми уголовниками, которые по пол-дня проводят на тренажерах в качалке, служащие тюрьмы могут оказаться в заведомо проигрышном положении.

В России, ситуация, как я понимаю, диаметрально противоположная. После известных событий говорят о необходимости реформы, о том, что нужно наказать виновных. Во всех этих призывах есть правда, но ускользает главное.

Тюрьма – это всегда маленькая модель общества и государства. То есть, не может быть такого, что в государстве человек унижен, а тюрьма охраняет его достоинство и права. Или же, напротив, что государство всемерно заботится о своих гражданах, а в тюрьме их растаптывают. Однако, тюрьма не всегда синхронна переменам в обществе. Как говорит один мой знающий собеседник, в России ветер перемен приходит в тюрьму в последнюю очередь. А когда начинают закручивать гайки – в тюрьме это ощущается раньше, чем на воле. Поэтому тюрьма – это барометр, флюгер, термометр. Тем более, в стране, где “шансон” и вообще блатная культура разлита широко за пределами уголовного мира.

“Ярославль – это даже не вершина айсберга , это просто снежинка на нем. И другого не будет, потому что чем иначе пугать и требовать признаний с обещаниями «дать поменьше» будущего ада”, написал мне один московский адвокат.

“По очереди методично бьют распятого человека по голеням и пяткам резиновыми дубинками. Человек глухо кричит, воет, просит о пощаде. Время от времени на голову ему льют воду из ведра. Люди в камуфляжной одежде устают от своей работы, вытирают пот, снимают рубахи. «Смотри, у него нога отекает». — «Да у меня у самого уже руки затекли!», “применяя насилие и используя специальные средства, ограничив движение осужденного, перевязал тканью его лицо, в результате чего последний скончался от асфиксии” – когда я читаю такие отстраненные описания, как можно не вспомнить свидетельства ТЕХ заключенных.

“Следователи в отношении меня, подследственного, пустили в ход физические методы. Меня здесь били – больного 65-летнего старика: клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам сверху, с большой силой… В следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-синим-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что, казалось, на больные, чувствительные места ног лили крутой кипяток, я кричал и плакал от боли” – письмо Мейерхольда Молотову.

И ведь наверняка эти кто-то из этих – “наших!” – ребят приходит в храм, приступает к таинствам. И уж точно все празднуют победу над фашизмом, и рассказывают детям об ужасах немецких лагерей и жестокости гестаповцев. Но где же Церковь во всем этом? Слышно ли нас?

Я вспоминаю интервью с одним русским тюремным священником, который говорил, что в российской тюрьме очень важно, чтобы заключенные тебя не воспринимали, как человека начальства, а начальство – как человека заключенных. В этом есть известная рассудительность, но она возможна до определенного предела. Ты не можешь в равной степени солидаризироваться с государственной репрессивной машиной, и и с теми, кто попадает ей под колеса – в особенности, если ты помнишь древнюю и недавнюю историю Церкви.

Понятно, что мы можем очень мало. Ресурсы тюремного священника, тем более, если он является помощником начальника УФСИН у по организации работы с верующими, и получает зарплату от ФСИНа, ограничены. Ему сложно кусать руку дающего. Но я уверен, что мы способны на большее, чем сочувственное молчание. Вчера мы были на месте этих людей. И кто знает, где мы будем завтра?

“Нет состава преступления”, говорят потом. Не было. И превышения полномочий не было. Ничего ТАКОГО не было. Год назад 22-летний (!) следователь СК уже смотрел скандальное видео с пытками в той же колонии, и не нашел нарушений. Почему? Какие такие нарушения? Не потому ли нам никак не понять настоящее, что не поняли прошлое? 20-е, 30-е? Послевоенный ГУЛАГ? И если этих ребят из видео накажут, то лишь для того, чтобы другие озаботились, чтобы на следующий раз не было слива в СМИ. Надо держать марку. Всё одно. Как с гуся вода.

Источник