36
К чему приводит деление групп в классе на сильные и слабые, что он думает о современной системе образования в России и связана ли она с реальной жизнью – рассказывает учитель, автор уникальных курсов по информатике для одаренных детей, организатор, разработчик материалов и член жюри многочисленных олимпиад по программированию и математике Владимир Гуровиц.
«Правмир» начинает публиковать интервью учителей из сборников «Учителя – учителям» и «Учителя – родителям», выпущенных благотворительным фондом Сбербанка «Вклад в будущее» и издательской группой «Точка». Лучшие и авторитетные учителя отвечают на вопросы журналиста «Правмира» Ксении Кнорре Дмитриевой.
Владимир Гуровиц
Владимир Михайлович Гуровиц
Заведующий кафедрой информационных технологий и дизайна школы «Летово». Работал учителем информатики в ФМШ 2007 и Центре образования № 218, преподавал математический анализ в Пятьдесят седьмой школе. Автор уникальных курсов по информатике для одаренных детей; организатор, разработчик материалов и член жюри многочисленных олимпиад по программированию и математике. Преподаватель и один из руководителей Летней компьютерной школы. Автор книг и статей для школьников по математике и программированию, специализированных образовательных сайтов.
Современная система образования, по крайней мере, судя по тому, что я видел в школах, где я работал, — это отдельные учителя. Эти учителя пытаются делать что-то свое. Они не взаимодействуют с окружением даже в своей школе, потому что либо это учителя других предметов, которые пытаются перетягивать одеяло друг у друга вместо того, чтобы работать вместе, либо учителя, с которыми неинтересно взаимодействовать, потому что уровень не тот. И, в общем, ничего другого я в тех школах, где работал, не видел. И почти ни про какие школы не слышал, что там есть что-то иное.
Поэтому мне кажется, что школьное образование в его нынешнем виде — это не образование, соответствующее XXI веку. Для того чтобы оно было таким, нужно тренировать необходимые для жизни навыки, и, если жизнь требует, чтобы ребенок мог что-то сделать собственными силами, значит, нужно поощрять такую деятельность школьников, выбор того, что они делают, самостоятельную постановку задач, умение рисковать; нужно вкладывать что-то — если не деньги, то свои силы, или рисковать делать ставку на что-то, что может и не сработать.
Нужно учить их работать вместе, нужно учить их учиться. Потому что если спросить у школьника — как проходит твой учебный процесс? — то почти любой скажет: «Как учитель говорит, так и проходит. Учитель говорит — прочитай эту страницу учебника, я и читаю». Но, может быть, для этого школьника эффективен совсем другой способ, а так он ничему научиться не может.
Фото: Школа «Летово» / Facebook
Но в российской школе не принято думать о том, как дети учатся. Дети вообще не думают и не знают о том, какими способами они могут учиться.
Если учитель стоит у доски, читает лекцию (даже если не оценивать саму эффективность этого жанра — чтение лекций), что делает школьник? То, чему его научили: либо пинает балду, либо записывает за учителем все, что тот сказал. Идея как-то структурировать информацию, воспользоваться графическим органайзером, нарисовать диаграмму по ходу лекции, подумать над тем, что говорит учитель, остановить его, позадавать вопросы школьнику не привита и в голову не приходит. В результате по окончании лекции у него есть куча листов с записью того текста, который произнес учитель и который наверняка есть в учебнике, и на этом обучение заканчивается — впустую.
Если говорить о ситуации с образованием в России, то мне кажется, что особо реформировать нечего, потому что никакой живой государственной системы образования нет. Есть очаги в некоторых школах, где пытаются чему-то учить, но их очень немного. Если взять математическую школу, то да, там по математике у детей хорошие результаты, они поступают в лучшие российские вузы, и если их сравнить с зарубежными выпускниками того же уровня, то математику они знают намного лучше, потому что программа у нас намного сильнее.
Но при этом, во-первых, они не знают, как правило, ничего, кроме математики, — за редким исключением, если вдруг где-то рядом еще окажется хороший учитель литературы, но в целом школ, которые развивают школьника хоть сколько-нибудь симметрично в разных направлениях, практически нет. Во-вторых, у нас весь фокус по-прежнему на знаниях, и все, что школьник умеет, он умеет исключительно внутри своего предмета. Если он приходит на информатику, а у него есть знания по математике, то сделать так, чтобы он их применил вот здесь, в компьютерной программе, очень тяжело.
Школьники совершенно не обучены переносить знания. Они, как правило, не умеют работать в группах. Они не могут сделать самостоятельно проект. Они не видят никакой связи между тем, чему их учат в школе, и настоящей жизнью.
В тех школах, где это пытаются сделать, это происходит на каком-то совсем примитивном, искусственном уровне, на уровне «померяй количество чего-нибудь в озере, которое у тебя рядом с домом», то есть такая «реальная жизнь», которая школьника зачастую совсем не интересует, и для него это искусственная выдуманная задача. Ему никогда не предлагают самому ставить задачу или уж тем более самому задавать вопросы, поэтому, если он что-то не понял на уроке, то считает глупым себя.
Учат тому, что требуют на экзамене. Но провести экзамены, которые реально проверяют все навыки, да еще и делают это объективно, очень сложно. На Западе тоже учат одним образом, а потом на экзамене школьник садится и ставит галочки в тестах, потому что проверить групповую работу или то, как он научился учиться, на экзамене невозможно. Проверить можно только предметные знания и умения.
Организаторы экзаменов пытаются придумать какие-то вещи, которые позволят это понять. Скажем, на экзамене по истории дают исторические источники и проверяют, как школьник научился с ними работать. Более того, школьник должен пообщаться в онлайн-системе с экспертом, в роли которого выступает компьютерная программа. Он ей должен задать вопросы, получить ответы и после этого написать эссе или ответить на какие-то вопросы этой программы. То есть попытки придумать системы, которые будут проверять не только знания, предпринимаются. Но, конечно, в формате объективного экзамена проще всего сделать тесты на знания, а тогда и учат соответствующим образом.
У учителей стимула учить по-другому нет, кроме личного душевного порыва и понимания, что то, что он делает, должно ученикам приносить пользу, готовить их к нынешней жизни, а не к той, которая была 50 лет назад. Может быть, на каком-то отдельно взятом негосударственном островке образования можно сделать что-то по-другому. А как и куда будет двигаться государство, я не знаю.
Лет шесть-семь назад мы начали делить класс на информатике по принципу «сильная» и «слабая» группы. Но эти группы довольно быстро трансформировались в «те, кто хочет», и «те, кто не хочет». То есть в первой группе может быть как ученик с сильными знаниями, так и школьник, очень слабый в плане информационных технологий, который готов работать, пусть на собственном примитивном уровне, и он это делает, а во второй группе помимо слабых могут быть вполне сильные дети, которым хочется, чтобы учитель им медленно рассказывал основы, они это писали на пятерку и были счастливы. Может быть, это неправильно, может, надо развивать каждого школьника на том уровне, на который он способен, но мне кажется, что надо дать человеку созреть.
У меня, например, есть очень сильный ученик — он на уроках делал то, что надо, а после приходил, смотрел мемы в интернете и, в общем, ничем заниматься не хотел, просто любил сидеть в компьютерном классе. Но было понятно, что у него очень большой потенциал, и я думал: «Он когда-нибудь дорастет».
Владимир Гуровиц. Фото: Школа «Летово» / Facebook
В девятом классе он попал на Всероссийскую олимпиаду по математике и загорелся, захотел что-то делать. Но геометрию он не любил, а на математике выиграть только алгеброй нельзя, поэтому он решил заниматься информатикой. Год он более-менее сам позанимался, порешал олимпиадные задачки, съездил в летние школы и в десятом классе на региональном этапе олимпиады стал лучшим в Москве по информатике. И сейчас он каждый день что-нибудь решает, прорабатывает все онлайн-олимпиады, знает уже больше меня.
Мы просто дождались момента, когда ему это стало нужно и интересно, «в коня корм», что называется. Всероссийская олимпиада послужила для него импульсом, но и без нее было понятно, что он рано или поздно проснется. Надо ли было заставлять его учиться силой, понимая его потенциал? Не знаю, может, результаты были бы и лучше, но я очень сомневаюсь, что это правильно. Есть школьники, которых с пятого класса заставляют участвовать в олимпиадах и готовиться к ним, и к восьмому их уже тошнит от этих олимпиад, хотя, конечно, это развлечение, скорее, для старших классов.
Почти все формы учебной деятельности, которые я использую в работе, не новые, они просто в нашем образовании либо не используются, либо используются как что-то внешнее, насаждаемое. Взять, например, проектную деятельность. Допустим, школьник должен сделать проект. Пусть он его сделает, сдаст нам работу о том, как он его делал — с родителями или просто скачал из интернета описание проекта, — и мы от него отстанем, а учить его на уроках будем так же, как учили. В крайнем случае выделим специальное время: вот тут у нас будет проект, а здесь — обычные уроки, лекции, задачи. И когда школьник доходит до этого проекта, он уже ненавидит этот предмет, и проект его не спасает.
Пусть предмет хотя бы начинается с обсуждения каких-то жизненных задач, особенно естественнонаучные предметы типа физики, химии. Там же всегда можно начать с того, почему снег идет, а дальше уже говорить о состояниях вещества, испарении, кристаллизации и т.д.
Я как раз вчера читал главу про электричество в одном учебнике физики. Во-первых, я там половину не понимаю — читаю и не понимаю. Во-вторых, то, как это написано, никого не заинтересует: натрем палочку, прислоним ее к чему-то, и лепестки отклонятся, это заметили 200 лет назад и после этого изобрели электричество.
Здорово, но до настоящего электричества, которое в жизни, программа дойдет через месяц, а за этот месяц школьник уже умрет от скуки от этих теоретических знаний про кулоны, про то, как электризуется эбонитовая палочка… А если начать с реальных электрических явлений, показать им то, что они видят каждый день — как включаются лампочки — и предложить подумать, посмотреть, как это происходит, то эффект будет совсем другой, ученик начнет понимать, зачем это все и что к чему относится.
Современная школа вообще не объясняет ребенку, почему мы учим именно этому, и современные вузы тоже.
У нас на мехмате был курс статистики. Казалось бы, самая жизненная дисциплина, очень легко понять, зачем она нужна, но у нас за полгода не было ни одного примера. Нам говорили: «Модель такая-то, такие-то параметры, такие-то формулы, такая-то теорема. Если сделать вот так, получим вот такой результат. Доказываем. Модель следующая…»
Откуда взялись эти модели — однофакторные, двухфакторные, еще какие-то, почему они нужны, где применяются? И если после полугодового курса статистики студента спросить, например, про социологию — откуда берется погрешность три процента при подсчете результатов, — он не ответит, потому что никакой привязки того, что он изучал, к практике нет. Хотя на самом деле он изучал ровно то, чем пользуются в социологии, в физике и так далее, но ему не дали никакой идеи, как этим пользоваться, дали только выкристаллизованное, теоретическое, стройное научное знание. И экзамен: рассчитайте такую-то модель с такими-то факторами. Даны числа… и ни одной жизненной ситуации.
И школьное образование, к сожалению, такое же. И ладно, что оно такое же в математике (хотя там тоже можно задавать жизненные вопросы), но то, что оно такое же в физике, химии и биологии, конечно, очень огорчает.
Владимир Михайлович Гуровиц. Фото: best-teacher.vbudushee.ru
Я помню свою школьную биологию, где нам говорили: «Ребята, мы изучаем растения. Растения бывают таких-то видов. У них есть пестики и тычинки. У такого-то семейства столько-то пестиков и столько-то тычинок, у такого-то — столько-то и столько-то». После этого я про биологию слышать не мог, потому что мне было совершенно все равно, сколько у них пестиков и тычинок. Зачем это нужно, как это используется в науке и в жизни, было совершенно непонятно. Хотя, казалось бы, такой жизненный предмет: вокруг тебя растения, животные, тебе про них пытаются что-то рассказать… Но это было совсем не про эти растения, а про какие-то другие, абстрактные, теоретически классифицированные, и что с этим делать, кроме как немедленно забыть, не знаю. И во многом, к сожалению, образование таким и осталось. То есть каких-то существенных изменений за последние годы я не вижу.
Очень важно, чтобы возможности, интересы и темперамент ребенка совпали с той средой, с той школой, куда он попал. Если он готов с утра до ночи решать математические задачки и родители приучили его к этому в младшей школе, значит, важно, чтобы он попал в среду таких же фанатов и стимулирующих его к этому учителей, — ему там будет хорошо, комфортно, он до чего-то дорастет, чего-то достигнет. Если это школьник, который привык заниматься чем-то своим и хочет, чтобы в школе его не трогали, а он будет ходить в футбольную секцию и тратить на это все время, потому что ему там хорошо, комфортно и он может чего-то достичь в футболе, значит, важно найти ту школу, где как раз нет фанатов, которые будут заставлять его с утра до ночи решать математические задачки.
А дальше, конечно, будет очень здорово, если в школе найдется человек, который чем-то зацепит этого конкретного ребенка, чтобы он решил — о, я хочу туда, я хочу заняться этим, хочу развиваться в этом направлении. Не так важно, чтобы ученика чему-то научили, важно, чтобы он нашел свою область. Она может быть и не в школе, а где-то, например, среди интересов учителя. Учитель замечательно играет на гитаре, и школьнику захотелось писать песни, играть, и он пошел в рок-группу. Или школьник замечательно рисует, и его вовремя направили, показали, куда пойти, и он там занялся дизайном. В конечном счете ребенку должно повезти, чтобы все совпало: среда в школе, учитель и область, где он что-то для себя найдет.
Фото: Школа «Летово» / Facebook
Если школьник попадет не туда и не найдет себя, то он будет и в школе мучиться, и после школы его выбор будет довольно случайным: он просто пойдет туда, где ему покажется не так плохо, как в школе. Но если он не видел и не понимает, что такое математическое образование или как учат дизайнеров, и в школе этого не попробовал, то очень быстро окажется, что он попал не туда.
Например, выпускнику кажется, что ему нравилась школьная алгебра, и он пойдет на математический факультет, но там он вскоре поймет, что математика, оказывается, ничего общего со школьной алгеброй не имеет: ему-то нравилось аккуратненько скобочки раскрывать, а в математике нужно что-то постоянно придумывать, нужны творческие идеи, а он скорее бухгалтер, чем математик. Но ему никто не показал в свое время, что есть такая деятельность, что этим тоже можно заниматься. Поэтому, мне кажется, самое важное — чтобы нашлось что-то специально для каждого ребенка.
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML
