Отошел ко Господу иерей Аркадий Шлыков, возродивший храм Рождества Пресвятой Богородицы и приход в карельской деревне Колодозеро. О почившем священнике вспоминает журналист и писатель Кира Поздняева.
Кира Поздняева
Когда я думаю об отце Аркадии, мне всегда рисуется такая картина – зима, замерзший канал имени Москвы, валит крупный снег, и Аркадий на лыжах удаляется в метель красивым коньковым ходом.
Мы учились вместе на факультете архивного дела в РГГУ, и на первом курсе зимой всем пришлось сдавать зачёт по лыжам, пять километров. Я тогда встала на лыжи впервые – в Баку, где я родилась и окончила школу, не то что лыж, но и снега зимой почти не бывало. Увидев “чайника” на лыжне, Аркадий поехал рядом, терпеливо объясняя, что нужно делать для того, чтобы скользить, как помогать себе палками.
Кажется, уже весь курс просвистел мимо с ветерком, а мы еле ползли. Не сразу удалось уговорить его ехать дальше – ведь мы сдавали зачёт на время, и он терял хороший результат. В этом поступке был весь Аркадий – очень добрый, готовый помочь, забыв о себе.
В университете мы ни разу не заговаривали о вере, было как-то неловко спрашивать об этом напрямую. Но почему-то мне казалось, что он должен быть христианином. Помню, как-то весенним выходным днём встретила Аркадия по пути в историческую библиотеку. Он почти всегда ходил в одном и том же – кеды, серые брюки, свободная рубашка, сумка на длинной ручке перекинута через плечо. Соломенные волосы до плеч, всегда немного лохматые, и очень добрые голубые глаза.
Там, на Ивановской горке, прямо рядом с библиотекой, стоит прекрасный белый Владимирский храм. Помню, смотрела на Аркадия, на этот храм, и думала – они из одного мира. Когда несколько лет спустя знакомая, часто бывавшая в Московской семинарии, передала от него, уже студента-семинариста, привет, то было такое чувство, словно все пазлы встали на свои места.
Помню, рассказывала друзьям и произносила, смеясь, такую фразу: “Всегда знала, что он этим закончит”. Все друзья, как один, говорят о том, что он был одновременно окружён большим количеством людей и очень одинок. Это чувствовалось и в университете, когда он был ещё студентом. Не от мизантропии, не от гордости, не от желания дистанцироваться. Другое. Одиночество какой-то особой, ещё до конца мною не понятой природы.