«Мы попробуем научить студентов искать правду»

25.01.2018 7:31

Когда знания превращаются в цифровые черепки, когда книги доступны в кратком изложении на экране смартфона, останется ли хоть один студент, способный продолжить за преподавателем одно из блестящих стихотворений Гумилева? В День российского студенчества Татьяна Краснова ищет ответ на эти вопросы.

«Большая часть того, чему мы их учим, им никогда не пригодится».

С этой фразы начинается каждый второй текст про высшее, среднее и вообще любое образование.

Кажется, мы обанкротились, и груды самоцветов, которые мы считали самой твердой из всех валют, превратились на наших глазах в цифровые черепки – лежат у ног любого дурачка, попроси Siri, она тебе выберет картинку поярче, историю поинтереснее…

Вся громадная Библиотека, написанная человечеством за его долгую историю, выщелкивается на крошечный светящийся экранчик нажатием нескольких несуществующих кнопок – часто в кратком изложении, для тех, кто не любит «лонгридов».

Сейчас уже не так просто вспомнить, зачем же мы приходили в аудитории Московского университета в те незапамятные годы, когда книжки еще были прямоугольными предметами, пахнущими старой бумагой и временем, когда иностранные тексты еще «читали и переводили со словарем», а конспекты писали в тетрадке.

Кажется, я могу вспомнить две вещи.

Первая и самая главная – мы шли «к своим».

Над нами и тогда посмеивались одноклассники, презирая наши очки, сложноподчиненные предложения и нелепые цитаты.

И тут…

Знаете, у великого профессора Гращенкова, читавшего в далекие советские годы будущим искусствоведам описание и анализ художественного произведения, был такой фокус. Посреди лекции он (очень к месту!) цитировал Гумилева – не просто не включенного, а начисто вымаранного из школьной программы. Начинал наизусть «Заблудившийся трамвай» и вдруг где-то посередине «забывал» текст. И смотрел в зал на первокурсников – продолжит ли кто-нибудь? Продолжали всегда. Пусть один, двое – но всегда.

Это был, конечно, снобизм. Теперь такое не принято, а тогда принято было. В то нетолерантное время еще можно было спрашивать: чужой? Свой?

Какая, собственно, разница, вспомните ли вы, что там дальше:

…Мчался он бурей темной, крылатой,
Он заблудился в бездне времен…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон…

Без интернета, помните?

Один человек не делается хуже другого от того, что не помнит наизусть Гумилева. И наоборот, доскональное знание поэзии Серебряного века и музыки позднего барокко не мешает человеку быть мерзавцем. Но нам тогда было важно, что мы со своими дурацкими стихами и мечтами – не одни.

Второй вещью была магия.

Самая натуральная магия высшей пробы.

В юности мне посчастливилось несколько раз попасть на лекции Сергея Сергеевича Аверинцева. До сих пор мне кажется, что я не видела ничего чудеснее этой «игры в бисер», этого блеска и изящества работы человеческого интеллекта.

Никакого практического применения нет и не может быть у поэтики ранневизантийской литературы. Никак нельзя использовать ни для каких утилитарных целей этот самый «счастливый брак биографического жанра и моральной философии». Это было волшебство. Чистое, хрустальное, бесполезное и великолепное. Магия.

Ну и вот. Старики умерли. Мы постарели. Мой Университет сильно изменился.

Иногда мне кажется, что не к лучшему, но ворчать – это дело стариков, а дело молодых – громить и ниспровергать.

Мы ждем их каждый сентябрь – молодых и незнакомых.

Мы, к сожалению, не чета ушедшим и уходящим сейчас.

Но кое-что мы все-таки помним.

Попробуем научить их искать правду и любить магию – в вышеупомянутом смысле.

Попробуем стать для них «своими».

Среди них все равно, несмотря на все гаджеты, хоть один да найдется, кто встанет и закончит за нами «забытые» строки.

С праздником вас, коллеги.

У нас самая лучшая в мире работа.

Источник