2
Она смотрела на венчающихся маму и папу с восторгом и торжественно осеняла себя крестным знамением. А потом пошла за ними к Царским вратам. Певчие поймали ее на клиросе. И больше не отпустили. Даже несмотря на то, что девочка «пела басом».
Зимой 1994 года мои родители повенчались. Им было уже по тридцать пять лет. Папа был заместителем начальника полигона, мама работала в библиотеке. У них было двое детей.
Наверное, двум воцерковляющимся супругам не хватало только Божьего благословения на дальнейшую жизнь в браке. И эта жизнь вскоре после Венчания изменится. Но в тот прекрасный день памяти великомученицы Татьяны и, соответственно, маминых именин замерзшие, но счастливые родители венчались в Георгиевском храме и не подозревали, что в венчанном браке у них родится еще один сын.
Мне было восемь лет. Я стояла в любимом храме и просто радовалась происходящему событию.
Венчание родителей в памяти запечатлелось особенно ярко благодаря фильму, который снимал наш друг и сосед Михаил Богданов. Удивительно, что в те годы он владел видеосъемкой как настоящий художник, мастер своего дела. Дядя Миша был отцом той самой Оленьки, моей лучшей, моей единственной подруги детства, с которой мы вместе ходили в детский сад.
В нашем семейном фильме о венчании видно, с каким восторгом я смотрю на маму и папу, с какой серьезностью осеняю себя крестным знамением и молюсь. Спроси меня тогда, в чем суть наблюдаемого мной таинства, я бы, конечно, ответила что-то не совсем уж неправильное, но я больше просто чувствовала неповторимость, глубину, неземную праздничность происходящего события.
И вот маму с папой ведут к алтарю, а я неотступно следую за ними. Певчим пришлось поймать меня почти у самых Царских врат и поставить на клирос. Мечта сбылась. Я пела «Многая лета!». На клиросе!
Наступил момент поздравления венчавшихся. А меня переполняет восторг, и я делюсь радостью с родителями: «Я! Там! Пела!»
Возможно, батюшка заметил мой постоянно устремленный взор на клирос и благословил «петь там». Ничего лучшего он для меня не смог бы сделать, если бы и хотел.
Батюшка, матушка, мама Люба и «клиросные бабушки» открыли для меня глубину и красоту церковной службы. Все-таки стояние рядом с мамой ограничивалось молитвами об учебе и витанием в облаках. Клирос познакомил меня с церковнославянским языком и с жизнью общины изнутри.
Фото: Oksana /fotokto.ru
Мама беспокоилась, что у меня начнется «звездная болезнь». Но у меня, восьмилетней певчей, тогда единственного ребенка на нашем клиросе, поводов возгордиться было мало.
Бабушки удивлялись мне и потешались над моими певческими способностями. Душа пела, а слух и голос почему-то не развивались. Бабушки наклонялись надо мной, чтобы послушать мое пение, и сообщали матушке: «Она басом поет!» Матушка ставила меня с какой-нибудь старушкой, которая пела вторым голосом, и велела петь вместе с ней.
Потом опытные певчие вместе радовались своему педагогическому успеху: «Уже не басом поет!» Я старалась петь тихо и в унисон. Как могла. Правда, понимала, что пела, потому что церковнославянский язык оказался для меня родным. Я смотрела в книги с богослужебными текстами и научилась их читать.
Помню тот неповторимый день, когда мне, первокласснице, батюшка доверил читать утренние молитвы перед исповедью.
Тревожное и радостное чувство, которое вызывало во мне чтение молитв на весь храм, было, наверное, уже не тщеславием, но еще не молитвой. Это скорее было похоже на восторг поэта, у которого стихотворения рождаются будто сами по себе.
Не думаю, что я выступала на публику. Это была скорее ответственность за должное исполнение почетного послушания. Но послушанием чтение станет позже, когда мне доверят читать часы. А в тот день при чтении утренних молитв входит матушка, и вдруг ее строгое лицо озаряет улыбка: «Вот у нас какая чтица!» – сказала она, благоговейно перекрестившись.
Матушка продолжила дело батюшки по приобщению меня к церковной службе. Она доверила ребенку чтение первого и шестого часа перед литургией. Знакомство с псалмами, которые входят в состав часов, было первым и самым лучшим уроком в овладении искусством слова, залогом будущей любви к классической поэзии.
Мама снова стала беспокоиться за мое духовное развитие: боялась, что будут слишком много хвалить, я буду тщеславиться. Наверное, я была не без греха. Но происходившие со мной события были гораздо глубже, несоизмеримо важнее детских амбиций. Да и требования у моих дорогих наставников были высоки: учили читать с правильной интонацией, в нужном темпе, правильно расставляя ударения.
Я взрослела, и из бессонных ночей уходили фантазии и игры, оставляя меня одну перед лицом школьных страхов. Но я уже знала, у Кого искать защиты.
Помню, как примерно в десятилетнем возрасте очередной раз меня полночи беспокоили будущие оценки. Вдруг в голову сами приходят слова: «Возверзи на Господа печаль твою, и той тя препитает».
Я верила в Бога и доверяла Ему. Я училась молиться. И, наверное, никогда в жизни я не верила так искренне и не молилась так усердно, как тогда, когда девочкой пела в церковном хоре.
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML