0
“Среди жертв репрессий были люди неправославные и вовсе неверующие. Но хочется их просить о молитвах возле престола Христа – Царя Славы.” Инокиня Евгения (Сеньчукова) перечисляет погибших и замученных, объясняя, чем они похожи на Бога.
Еще несколько дней, и исполнится сто лет событию, вошедшему в советскую историографию как «Великая Октябрьская социалистическая революция». По сути это был переворот – насильственный захват власти и смена строя. Было уничтожено Временное правительство, обеспечивающее стабильность в условиях падения монархии. В революционном хаосе начинаются убийства. Новая власть ввиду атеистического характера борется со всеми религиями. И именно Церковь воспринимается основой прежнего общества и, следовательно, первым врагом общества нового.
Но страдали не только за веру.
Сначала гонения беспорядочны. Уже 13 ноября убит первый священник – Иоанн Качуров. Трудно сказать, за веру ли. За день до его гибели к Царскому селу, где он служил, подошли отряды большевиков. Население, включая казаков, в панике разбежалось, кто-то устремился в храмы. Отец Иоанн служил молебны о прекращении междоусобной брани. На улицах – стрельба, но священник утешает народ: «Вот идут братья наши! Что сделают они нам?» Еще жива надежда на единство народа. Но уже на следующий день городских священников захватывают и убивают.
Протоиерей Петр Скипетров
Через полтора месяца 1 февраля 1918 года разъяренными красноармейцами за то, что вступился за оскорбляемых ими женщин, убит первый священник в Петрограде – протоиерей Петр Скипетров. Тоже ничего религиозного.
Не проходит и недели, как погибает первый архиерей. 7 февраля в Киеве убит митрополит Киевский Владимир (Богоявленский) – знаменитый и уважаемый, подлинно народный архипастырь. За несколько лет до революции он вызвал недовольство Царской семьи своим трезвым и критическим отношением к Григорию Распутину и за это был переведен из столичного Петрограда в на тот момент – провинциальный Киев.
Мотивы убийства до сих пор не ясны. Монахи Киево-Печерской Лавры, где произошла трагедия, за своего пастыря не вступились. К этому моменту они либо разбежались, либо вовсе гласно или негласно поддерживали революцию, еще не разобравшись, что к чему.
Святые преподобномученицы Великая княгиня Елисавета и инокиня Варвара
Через полгода 17 июля практически без суда и следствия расстреляна в Екатеринбурге сама Царская семья, включая тяжело больного цесаревича Алексия. Чтобы оценить цинизм и трагизм ситуации, достаточно вспомнить, что больного подростка несли к месту расстрела на руках. С Романовыми были убиты вовсе невинные люди – врач, прислуга, оставшиеся рядом уже как верные друзья придворные. Царская семья канонизирована в лике святых, но по сути она была убита по мотивам не столько религиозным, сколько политическим.
На следующий день сброшена в шахту в Алапевске сестра императрицы Великая княгиня Елисавета вместе с родственниками и другими аристократами (что еще можно понять с точки зрения новой власти), и совсем не знатной инокиней Варварой.
Это уже и вовсе вопиющий случай: только за принадлежность к семье Императора, причем отрекшегося от престола, убили женщину, известную делами милосердия – открытием одной из лучших больниц в Москве (между прочим, бесплатной), реабилитацией детей из неблагополучных семей и так далее. Ее Марфо-Мариинская обитель, позже разогнанная, даже не была настоящим монастырем: сестры могли покинуть ее после временных обетов.
Думаете, с Гражданской войной убийства заканчиваются? Нет, вряд ли – вы все-таки читаете книги и знаете, что все только начиналось…
В 1930-е годы в лагерях оказались два моих родственника, и одного из них в собор новомучеников никак не включишь.
С ним, названным отцом моей бабушки, старым большевиком, все более или менее понятно: Никита Кулик, родом из Бердянского района Запорожской области Украины, был наркомом ГЛАВК солевой промышленности и кандидатом в члены партии, а были и другие кандидаты. В 1938 его забрали. Говорят, за него вступался сам знаменитый Микоян, но это не помогло: товарища Сталина не интересовала судьба какого-то мелкого наркома, он его дело даже не рассматривал.
Дед сидел в Норильске, и вышел только после смерти «отца народов». Все конфискованное имущество вернули деньгами и странными ценностями. У нас дома, например, хранится профиль Ленина из каменной соли. А вот книги, которыми дед, простой украинский крестьянин, выбившийся в люди, очень гордился, никто возвращать не стал.
Он расстраивался, впрочем, не сильно – полученные деньги позволили ему подкармливать измученную военным туберкулезом любимую внучку, мою бабушку.
Прожил он после освобождения недолго.
Примерно в то же время где-то на Севере (даже региона не знаю) помирал от голода один из кузенов моего прадеда по другой линии. Он был иудей. Судя по всему, возглавлемая им иудейская община занималась сбором пожертвований, причем среди таких же евреев, в помощь малоимущим членам общины. Это было запрещено.
Родственник мой был выслан в какую-то немыслимую глушь. Они жили в одной конуре, иначе не скажешь, с другим заключенным – православным священником. В окопах под огнем не бывает не только атеистов, но и религиозных разногласий. Вместе пытались выжить. Вместе питались какой-то баландой из гнилой капусты. Вместе пытались соблюдать хоть какие-то ритуалы: мой родственник не ел некошерного мяса в виде сала, плавающего по поверхности баланды, а священник постился.
Оба умерли. Естественно, от голода. В заключении пост и вообще пищевые запреты отменяются – и у православных, и у иудеев. Но эти люди хотели сохранить хоть какой-то остаток себя. Своего быта, отражавшего их веру, да просто своей жизни – в конце-то концов, должно было у них, лишенных всего, остаться хоть что-то свое? Хотя бы право не есть издевательски-мелкие порции мяса или его ошметков? Я даже не знаю, чего тут больше – веры или просто чувства собственного достоинства.
Раз в несколько месяцев, минимум – ежегодно в интернете вспыхивает бурная дискуссия по поводу Голодомора. Занималась ли советская власть геноцидом против украинского населения? Не знаю и знать не желаю. Зато знаю, что моя украинская родня питалась спрятанным от комиссаров азовским бычком, а саратовская – продала все, что было ценного в доме.
А было немало: отец прабабушки до революции заведовал пивными складами городка Покровска в Саратовской области (нынешний Энгельс) и был человеком далеко не бедным. Был ли в изъятии пропитания национальный мотив или только политический – лично мне не интересно. Пусть историки изучают. И поменьше политики. Где кровь, боль и смерть – политике не место.
Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь!
То шатаясь причитает в поле — Русь.
Помогите — на ногах нетверда!
Затуманила меня кровь-руда!
И справа и слева
Кровавые зевы,
И каждая рана:
— Мама!
И только и это
И внятно мне, пьяной,
Из чрева — и в чрево:
— Мама!
(Марина Цветаева, из цикла «Лебединый стан»)
Мне не хочется говорить об известных всей России репрессированных: расстрелянные и замученные в тюрьмах поэты-ОБЭРИУты, покалеченный во время расследования Королев, бредовое дело врачей… Эти люди по крайней мере известны – о них можно прочитать хотя бы в Википедии. Мне хочется вспомнить о близких – либо по крови, либо географически, о которых больших статей нет. Хочется верить – пока нет.
В Южной Якутии, в Алданском районе, есть жутковатое место – лагерь Васильевка. От него не осталось ничего, даже архивов. Только народная память, довольно смутная, материализовавшаяся в часовню из колючей проволоки. Еще за пару километров до Васильевки в пейзаже слышится (именно слышится) какая-то странная тишина. Как будто беззвучно стонут, плачут о человеческой беспамятности сотни и тысячи замученных на добыче радиоактивных элементов, пытавшихся бежать в никуда по тайге, уголовников вместе с профессорами.
Всякий раз во время поездки в Южную Якутию наш владыка Роман просит заехать в Васильевку. «Вечная память» над сугробами как будто приостанавливает этот стон.
Алданская молодежь рассказывала, что очень сильное впечатление производит облагораживание часовни – совсем простенькая, мусор там убрать, траву расчистить… Стоны замолкают. Погибшие благодарно молчат. Их помнят. Их жизни не ушли кровавым ручейком в землю до Страшного Суда.
Часовня в лагере “Васильевка”. Фото: antisovetsky.livejournal.com
В самой Якутии разгул репрессий начинается ближе к 1930-м годам. Плоды пожинаем до сих пор: множество храмов находятся в руинированном состоянии, какие-то из них никогда не будут восстановлены, восстановление каких-то затягивается на годы… Но порушенные и изуродованные храмы – это далеко не самое страшное (тем более, что во многих местах народ пытался сохранить церкви). Страшны судьбы людей.
Последнему настоятелю Троицкого кафедрального собора города Якутска, в котором служил еще святитель Иннокентий (Вениаминов) и, кстати, совершал первую службу на якутском языке, архимандриту Серафиму (Винокурову) в 1929 году предъявляется абсурдное обвинение в создании контрреволюционной группировки и подготовке теракта. Какой теракт и какую контрреволюцию можно было устроить в далекой от центра Якутии – не очень понятно.
12 апреля 1930 года он был расстрелян. Чуть позже расстрелян священник Николай Винокуров (вероятно, его родственник) за то, что прятал бумаги «компрометирующие архимандрита Серафима» и «готовил свержение власти». Какие бумаги? Как свергать? Кого это волновало?
Священник Константин Некрасов
В том же году расстреляли ключаря Троицкого собора священника Константина Некрасова. Обвинение звучало так: «в 1923г., в момент выхода отряда Ксенофонтова-Неустроева на бой с красными … устраивал молебен для победы банды над красными… Являлся вдохновителем зверского убийства общественника т.Боголюбского». То есть атеисты судили за молебен. Наверное, боялись, что подействует.
Обвинение в подстрекательстве к убийству вовсе ни на чем не было основано, поэтому виновным себя отец Константин не признал.
Протоиерей Иннокентий Попов служил в 1931-39 годах в Никольской церкви Якутска. Критиковал советскую власть, причем не за политику, а за тяжелое положение народа: «Жизнь невеселая и нерадостная, … если и выбрасывают что, то в мизерных размерах … голодная толпа давит и уходит пустая» (1939 год).
В начале войны говорит: «Пишут, что немцы грабят население и издеваются над духовенством, а что с нами делают, не хотят сказать. Не оставили ни одной церкви, все разграбили, а духовенство порасстреляли». Тем не менее, священник призывал запуганных, но, по его мнению, многочисленных верующих открывать молитвенные дома – это было их формальное право, согласно «Сталинской конституции».
Никольская церковь
Подобная активность не могла остаться незамеченной. В 1941 году отец Иннокентий был приговорен к расстрелу, но до него не дожил – умер в тюрьме. От голода умер.
Судьбы многих репрессированных в Якутии остаются неизвестны. Так, священник Александр Волков служил в Свято-Троицком соборе до 1919 года. На год он оставлял священнослужение. Давление и запугивание в краю, судя по всему, были настолько велики, что иногда священники отказывались от сана или становились обновленцами – переходили в «ручную» советскую церковь, не признававшую Патриарха Тихона.
Правда, от арестов и расстрелов, как выяснялось, это не спасало. Но не служить отец Александр не смог – он снова стал священником в Олекминске, совмещая служение со светской работой. В 1921 он был обвинен в связях с нелояльными лицами, заключен в лагерь, и дальше следы его теряются.
Репрессии касаются и мирян. Представитель Якутской епархии от мирян на Поместном Соборе 1917-1918 годов Николай Москвин пережил шесть арестов и в 1938 году был сослан на пять лет в Коми АССР. Возможно, погиб в ссылке.
Фактически разогнаны были монахи древнейшего на Северо-Востоке России Спасского монастыря. Еще в 1919 году Якутский ревком закрыл все духовные учреждения, а в 1920, когда монахи просили помощь хотя бы на начало сева хлеба, в поддержке отказал. Что стало с насельниками, мы не знаем – голодные, бездомные, они разбрелись по городам и селам и, вероятно, погибли.
Архиепископ Софроний
Затравленный судами и тюрьмами последний Якутский епископ Софроний в 1922 году уклонился в обновленчество. Только два года спустя, уже находясь в Новосибирской области, он принес покаяние перед Патриархом Тихоном. Этого покаяния ему советская власть, сознательно или осознанно, не простила – в год Большого Террора он тоже был расстрелян.
Есть еще одна страшная страница жизни Якутии, которую даже репрессиями многие признавать не хотят. В годы войны десятки колхозов Чурапчинского улуса переселяют на север – ловить рыбу. Некоторые говорят, что это было спасением для многих переселенных – 1942 год был неурожайный. Да вот беда – чурапчинские жители рыбной ловлей не занимались, они были земледельцы. Да и средств им никаких при переселении не выделили. Выкинули в тундре, дали сети – справляйтесь, как хотите, стариков и детей кормите, чем хотите. Хочешь жить – умей вертеться.
Вроде, и политика тут не при чем, и религия, а что-то держит за горло и говорит: это все они, они, пострадавшие от преступной власти, пострадавшие зазря, вместе с Мейерхольдом, с голодающими крестьянами, с расстрелянными священниками и сотрудниками закрытых КБ, с сосланными по ложным или надуманным обвинениям…
Среди жертв репрессий были люди неправославные и вовсе неверующие. Но хочется их просить о молитвах возле престола Христа – Царя Славы. Потому что они с Ним очень похожи, хотелось им этого или нет. Они тоже пострадали невинно.
И поэтому они – рядом с Ним.
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML
