4
Художник Сергей Гавриляченко, при всем своем умении быть ироничным, ко времени относится уважительно, даже если из одной эпохи перенаправляет зрителя в другую. Изменчивость и непостоянство времени показаны через такие популярные сюжеты, как смена сезонов, возраста, быт, образы часов и уходящего поезда. Как художник сохраняет оптимистичный взгляд на неумолимость времени и преодолевает его трагизм, рассказывает Оксана Головко.
Тема времени звучит у Сергея Гавриляченко в серии работ на казацкую тематику. Около 15 картин художник написал на тему «Стременная»: уходящему на войну казаку жена или мать выносит чарку перед дорогой. Чарка до перехода из мирной жизни туда, где люди убивают друг друга. Время становится тягучим, словно замедляется, даже останавливается, «здесь и сейчас» становится бесконечным. Ведь, возможно, это последняя чарка из рук дорогого человека.
Картина «Казачьи проводы. Стременная» (1999) дает прочувствовать это даже цветовым решением – с одной стороны, перед нами жаркая летняя степь, когда от солнца окружающий мир, кажется, начинает плавиться и воздух становится непрозрачным, с другой – некая атмосфера безвременья. Но как бы ни хотелось продлить мгновение, оно закончится: в названной работе об этом напоминают фигуры ожидающих казаков на заднем плане.
«Казачьи проводы. Стременная»
Но есть работы этой серии, на которых изображена только одна женская фигура – «Стременная» (2000), «Чарочка» (2000). И вот здесь это парадоксальное состояние бесконечности краткого мига становится еще более очевидным. Кажется, ничего нет, кроме этой, почти монументальной женской фигуры, которая, вроде бы, направляется к тому, кто находится за рамками изобразительного пространства, но, с другой стороны, застыла в этой точке времени и, благодаря замыслу художника, будет оставаться в ней вечно.
«Чарочка»
Контрастом к этой работе смотрится картина «Постриги» (1988). Там – движение времени, движение жизни – мальчика сажают на коня, посвящают в мужчины, в наследники, так же, как когда-то отца и деда, стоящих рядом. Да, время летит стремительно, что подчеркивает, в том числе, и диагональ крутой лестницы, но это время – доброжелательно и естественная смена поколений не мыслится трагедией.
«Постриги»
«Ожидание» (2003) – продолжение темы «Стременной», время здесь тоже застыло, но не сконцентрировано в одном миге, а тягуче: ожидание изо дня в день одно и то же, как бескрайний степной пейзаж, на который направлен взгляд героини в надежде, что привычная картина вдруг изменится, она увидит знакомую фигуру. Но плетень – как граница между тем, скрытым от взгляда миром, где, наверное, время движется, меняется, и этим миром героини – с тяжелой бесконечностью повторения одного и того же.
«Ожидание»
А потом время останавливается совсем, ставится точка, темная, как одеяние героини, как цветовое решение картины «Вдовушка» (2004).
В некоторых работах Сергей Гавриляченко словно играет со временем, хотя слово «игра» здесь не совсем уместно, поскольку отсылает нас к Серебряному веку, к «моменту игры», когда трудно было различить, где речь о важном, а где – нет, где – кровь, а где – томатный сок. Гавриляченко, при всем своем умении быть ироничным, к времени относится уважительно, даже если из одной эпохи перенаправляет зрителя в другую, из XXI века – в XIX век.
«Сватовство майора» (2009). Сонная полутемная утренняя кухня, военная шинель, висящая на двери, стол с бутылкой коньяка. У стола в одиночестве стоит сама «невеста» – в какой-то неуютной позе, с сигаретой в руках. Изображение колючей шинели и обнаженного тела подчеркивает неуютность ситуации и быта в целом.
За окном – просыпающийся город, штор на окнах нет, только острый угол рамы – контраст с мягкими линиями тела. «Наши израненные души ищут покоя вот именно за такими кремовыми шторами» – это из «Белой гвардии» Булгакова, шторы там – символ защиты, причем не только от сердечных страданий Лариосика, но и от настоящего кошмара окружающей жизни, символ уюта, чего-то очень важного, без чего невозможна нормальная жизнь…
Название отсылает к знаменитому «Сватовству майора» Федотова – с его событийностью, значимостью происходящего, наполненностью деталями, эмоциями, легкой иронией. Контраст не ситуаций – контраст основ, на которые опирается общество… Вот такая машина времени.
Но в картинах Гавриляченко часто прошлое и настоящее – это не разрозненные этапы, недаром же в его творчестве так часто появляется, с большой любовью, иногда с иронией, но все равно любовной – «маленький человек».
В этом смысле программной можно назвать работу «Мой дальний родственник Акакий Акакиевич» (2013). Здесь уже даже не машина времени, а как раз та самая нераздельность времен, когда далекое прошлое оказывается совсем не далеким, а напрямую касающимся нас, родственным и дорогим.
«Мой дальний родственник Акакий Акакиевич»
В работе «Старосветско-измайловские помещики» (2013) художник изобразил себя и свою жену за круглым столом. Здесь есть и добрая ирония, и любование бытом, уютом. Зритель одновременно оказывается в современной Москве и – где-то в одной из «отдаленных деревень, которых в Малороссии обыкновенно называют старосветскими» (Н.В. Гоголь).
Но время бывает безжалостно к «маленькому человеку». Ведь именно он попадает под колесо истории, одновременно превращаясь в винтик этого колеса, раз за разом бессилен противостоять равнодушной и безжалостной машине власти…
На картине «Часовой. Утро моей Родины» (2010) вообще нет людей. На подоконнике – часы-пьедестал, на котором – вождь с вытянутой вперед рукой. А у подножия – фигурка солдата Великой Отечественной. За окном – современный городской пейзаж. Всё. Но около картины становится страшно – она буквально кричит о беззащитности «маленького человечка» перед равнодушной и безжалостной машиной власти…
«Часовой. Утро моей Родины»
Часы с фигурой Сталина – пугающий образ. Учитывая, что традиционно, показывая часы, художники обычно говорили о неумолимости времени. Насколько тогда безжалостно, неумолимо время в картине Сергея Гавриляченко? Есть более ранняя работа на эту тему – «Часы» (1998), она более «многолюдна» – солдатиков под часами больше, они в динамичных позах, а над ними парит все такая же суровая и равнодушная фигура направляющего вождя. Картина 2010 года – более лаконична и более пронзительна.
Уже не игрушечная фигурка – фигура пожилого человека в работе «Последний солдат Советской империи» (2013) – который вынес на своих уже совсем сутулых плечах все то, что приготовил для «маленьких людей» прошлый век.
«Последний солдат Советской империи»
Интересно, что если в двух предыдущих работах за окном – зима, то на этой – лето, много зелени. Потому что речь идет о настоящем человеке. Живом во всех смыслах, и прежде всего в духовном. Контрастом выглядит этот живой герой на фоне каменного истукана, зовущего в какую-то непонятную сторону.
Время в жизни отдельного человека – безжалостно. Оно неумолимо забирает дорогих людей, а потом начинает присматриваться к нему самому… Эти мысли отчетливо звучат в автобиографической серии работ.
Время летит, а так хочется сесть в поезд и вернуться туда, где «Будет мама молодая // И отец живой» (Геннадий Шпаликов). Но поезд движется только в одну сторону. Потому так пронзительно воспринимается картина «Последний отъезд» (2013). Открытая дверь вагона, через которую герой и мы, зрители, видим фигуры двух пожилых людей. Фигуры освещены ярким светом, четко граничащим с темнотой. Поезд только тронулся, и с каждым разом он будет стремительнее и стремительнее уноситься прочь. Снова попытка остановить время, хотя бы здесь, в пространстве картины.
«Последний отъезд»
Но время неумолимо и неизменяемо. И вот уже «Старик-сын на могилах родителей» (2013), где с фигурой главного героя, замершего у свежей, еще с венками, могилы, ритмично рифмуются деревья на заднем плане – природа словно включена в его переживания, но, с другой стороны, это еще больше подчеркивает его одиночество.
«Старик-сын на могилах родителей»
В картине «Дом опустел» (2014) герой показан со спины – так, как он, правда, невидимый зрителю, стоял на площадке вагона, уносившего его от родителей. Но теперь перед ним не лица дорогих людей, а закрытая дверь.
«Дом опустел»
Время делает предупреждение и самому герою. Да, в работе «Лифт в операционной» (2015) есть и самоирония, но и есть и нота острой беззащитности человека перед тем, что несет за собой движение времени…
Но в целом взгляд художника на время все-таки не пессимистичен, он преодолевает его трагизм. В этом смысле показательной видится работа «Старый колодец» (2002). Старый колодец воспринимается как символ непрекращающейся жизни. С одной стороны – это возможность напиться у истоков, непрерывная связь поколений (недаром большое место в работе занимает колесо, установленное на ворот). Если смотреть глубже, то невольно вспоминается, что в христианстве колодец мыслится как символ спасения – вспомним встречу Спасителя с самарянкой (см. Ин. 4:1–42), а еще вспоминаются строки из Откровения святого Иоанна Богослова: «Жаждущему дам даром от источника воды живой» (Откр. 21:6).
«Старый колодец»
В самом колодце воды мы не видим, но ее синь – в водоеме неподалеку, и все это на фоне радостного, праздничного неба с белыми барашками облаков…
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML