10
Речь пойдет о словах всем нам известного священника Андрея Ткачева, которые активно обсуждаются в интернете в последнее время. Не ради очередной ругани. Ради осмысления и поиска. И, в конце концов, ради спокойного диалога, если такой еще возможен. 
Елена Кучеренко
Нельзя, наверное, не признать, что отец Андрей – яркий, неординарный, очень харизматичный и для многих авторитетный проповедник. Я знаю людей, которые выросли и пришли в храм, по их словам, благодаря его книгам и его проповедям. И оснований им не верить у меня нет.
Лично я воцерковлялась, читая другие книги, литература этого батюшки мне никогда не была близка. Я несколько раз начинала, потом откладывала. Это нормально. У каждого человека, в том числе церковного, есть близкие по духу, стилю, темпераменту, сложности, кругу интересующих вопросов авторы, а есть те, чье творчество лично у меня и конкретно в этот момент жизни не получило отклика в сердце. Все мы разные, и любимые книги у нас разные. Это не страшно, а абсолютно нормально. Ведь, в конце концов, главный для всех нас «автор» – Христос.
Но именно потому, что этот проповедник известен в широких кругах, он постоянно печатается, выступает по телевидению и радио, причем, скажем так – не банально, каждое его публично сказанное или написанное слово приковывает к себе внимание. И, согласитесь, это один из его «коньков» – уметь приковать внимание к своим словам.
Споры вокруг его выступлений возникали уже не раз. Не буду их вспоминать, все уже давно было сказано и написано всеми сторонами.
В последние же дни шквал самых разнообразных эмоций и откликов получили две его телевизионные «речи» – ответ в прямом эфире женщине, которая забыла назвать грех на исповеди и спрашивала, как ей правильно поступить, и такой же телеответ зрительнице, сетовавшей на то, что ее отец не хочет лечиться.
О первом подробно писать не буду. Многие из нас, и я в том числе, на этой почве переругались, обидели друг друга и обиделись, поудаляли из друзей и заблокировали в соцсетях. Я сама психовала, писала вещи непозволительные, стирала, извинялась и начинала по новой.
Все это ужасно, и от этого мерзко на душе. Как правильно поступить? Нужно было пройти мимо и смолчать? Для меня эти вопросы еще требуют осмысления.
Если сильно постараться и отбросить все, на мой взгляд, лишнее, то некий смысл в ответе отца Андрея первой зрительнице вычленить все же возможно. Исповедь, покаяние, видение своих грехов и плач о них – тема в духовной жизни важная, вообще – первостепенная.
Я сама изо дня в день несу на исповедь одно и то же, формально копошусь в каких-то мелочах, а глубинного покаяния и исправления себя как не было, так и нет. Я больше пятнадцати лет в Церкви, а воз и ныне там. Если еще и не дальше, чем в начале.
Подозреваю, батюшку волнует именно это. Он говорит, скорее всего, о своем, о наболевшем, о том, что его как священника раздражает и от чего он дико устал. Мы, прихожане, хотим видеть духовенство более чутким, трепетным, любвеобильным. Ну так и духовенство хочет видеть паству более чуткой, трепетной, любвеобильной и духовно зрелой. Тут все ясно.
Но разговор был о другом. Об очень простом – «бытовом». И требовал, наверное, такого же «бытового» ответа. Прекрасно, конечно, раскрыть тему. И нужно. Но делать из зрительницы, а следом – из огромного количества женщин «коллективную, многотысячную заразу, дуру, безобразную идиотку с наручниками», которая спит и видит, как бы поиздеваться над бедным отцом Андреем, «покопаться при нем в своем дерьме» и обвонять его, не стоило. Тон хамский, и недопустим не только для священника, для христианина, но и для любого человека. Или кто-то считает иначе? Сейчас мы говорим не о творчестве отца Андрея как таковом, не о его служении. Мы говорим о конкретной передаче на ТВ на огромную аудиторию. В этом конкретном случае это образ православного пастыря?
По ту сторону экрана – живой, совершенно незнакомый отцу Андрею человек. Который неизвестно, чем дышит, неизвестно, о чем плачет его душа. Быть может, ему хорошо, а вдруг – плохо? Вдруг у него какая-нибудь нечеловеческая боль, и слово священника может как спасти, так и погубить? Ну, вдруг?
Если бы священники знали, как важно для нас, прихожан, их слово! Надеюсь, они знают. Какой радостью и какой болью может оно отозваться в сердце. Оно может стать соломинкой, а может и последним толчком на краю бездны.
У меня есть близкая подруга. Сейчас это воцерковленный человек, многодетная мать, прекрасная жена, христианка, любящая Бога и людей и изо всех сил старающаяся жить по заповедям. Получается или нет – это Богу виднее.
А в юности это была оторва и «зажигалка». Никакого Бога она тогда не знала и знать не планировала. Пока случайно не забеременела. Вне брака. Ну и мысли всякие – аборт, нет, как теперь жить и что с этим делать.
И со всеми этими мыслями пошла она в церковь. А куда еще идти? Рассказала все это священнику, а он начал ее на весь храм костерить всеми возможными красноречивыми словами. Суть которых заключалась в следующем: «Ты – девушка с низкой социальной ответственностью, и тебе среди нас, приличных людей, не место, вон отсюда!» Ну это, если очень мягко говоря.
«Знаешь, что было больнее всего? – рассказывала она мне. – Не то, что он меня шлюхой назвал. Тут все ясно, что уж оправдывать себя. А то, что я поняла, что мне здесь не место. И прощения мне никогда не будет, что теперь ни делай».
И ушла тогда она из храма. Думала – навсегда. Потому что «не место» для таких, как она.
«А как же Христос и блудница?» – спросите вы.
Вот и я думаю: «Как же?»
Семь лет моя подруга не переступала церковный порог. Вот так отозвалось в ней то священническое слово. А смысл, если прощения нет, если не исправить уже ничего?
Права или нет, не знаю. И оправдать сложно ее, и осудить нельзя. Сытый голодного не разумеет. Когда я пришла в храм, меня отогрели, я чувствовала, что Христос сделал бывшее не бывшим. Меня обличили и тут же обняли. И плакали со мной о моих грехах. Отец Даниил Сысоев. Я рыдала тогда, потому что было страшно смотреть назад, и от счастья – я знала, как бы я ни жила раньше, что бы ни вытворяла, как бы низко ни упала сейчас, Господь видит мое сердце.
И где мне еще место, как не в слезах, на коленях у Распятия? Кому еще кричать о моей боли, моей грязи, как не Ему? К кому еще ползти, скатываться назад и опять ползти? Кто меня еще подхватит?
Это не значит, что надо расслабиться, но милость Его, Его любовь и помощь дают силы.
Многие возразят, что в храм мы приходим не к священнику, а к Богу. Верно. Но как мне недавно сказал один хороший батюшка: «Люди приходят к Богу, но встречаем-то их мы».
Аборт, правда, подруга моя не сделала, хотя собиралась. В те дни ее маму сбила машина и она умирала в больнице. «Господи, – плакала моя подруга, – пусть мама живет! Я оставлю этого ребенка! Я все поняла!» И Господь сохранил женщине жизнь.
Ребенка она родила, но в храм так и не решилась прийти. Осквернять собой Божию церковь не хотела. Не место ей там! Не место! Так и жила кое-как, пока сама в аварию через семь лет не попала и не умирала в больнице с разрывом мочевого пузыря и сепсисом.
Тогда ей врач дал в руки то ли молитвослов, то ли Евангелие. Потому что только чудо могло ее спасти. И начала она молиться. Выжила. Потом с благодарностью пришла в храм. Приползла на брюхе. Ее согрели, обняли, поплакали с ней. Другие уже священники, не тот, первый. Она вышла замуж за отца того своего ребенка. И теперь это венчанная, многодетная семья. Очень мной любимая.
Слово может спасти, и слово может погубить.
Но большее недоумение, чем ответ этой первой телезрительнице, лично у меня вызвали другие слова отца Андрея. Его ответ на вопрос: «Что делать, если папа не хочет лечиться?»
Если резюмировать первую часть его речи, то смысл ее следующий: «Ваш папа – правильный дядька. Не хочет лечиться и не лечится. Не тратит деньги семьи. Я вот тоже не хочу лечиться и не лечусь».
Я иногда читаю мнения врачей и представителей разных благотворительных организаций. Бывают случаи, когда заболевает ребенок или взрослый человек. Это страшно, это всегда трагедия. Порой вылечить нельзя или, слава Богу, можно – у нас в России. Но люди, в своем горе, перестают объективно оценивать ситуацию. Это понятно.
Продаются квартиры, берутся многомиллионные кредиты, ищутся какие-то «чудотворцы», отчаянием семьи пользуются нечистоплотные медицинские организации, люди разоряются, а больной все равно умирает. Или выживает. Но его можно было вылечить не за миллиарды за границей, а за меньшие деньги здесь. А семье жить дальше. А жить негде и не на что. И огромные долги.
Но это мои фантазии на тему. Хотел ли это сказать отец Андрей? Не знаю…
Нужно ли в болезни уповать на Господа? Несомненно. Нужно ли просить Его помощи? Тысячу раз – да. Может ли быть болезнь во благо и путем к Богопознанию? Конечно. Является ли физическое здоровье высшей ценностью? Нет. Означает ли это, что не нужно обращаться к врачам?
«Почитай врача честью по надобности в нем, ибо Господь создал его, и от Вышнего — врачевание, и от царя получает он дар. Знание врача возвысит его голову, и между вельможами он будет в почете. Господь создал из земли врачевства, и благоразумный человек не будет пренебрегать ими» (Сир.38).
Наверное, это ответ. Лечиться обязательно нужно. Но и Бога просить об исцелении необходимо.
Но это начало. Продолжение речи отца Андрея, на мой взгляд, очень опасное. Приведу его дословно, чтобы в очередной раз не быть обвиненной в переиначивании и извращенном понимании.
«Сегодня мы совершаем память Василия Великого. Сестра Макрина. Там где-то у нее на груди что-то воспалилось. И нужно было показать врачу. Она: «Чтоб я сдохла! Чтоб я разделась? Сиськи свои показала врачу? Ага! Дули вам всем! (Скрутил две дули в экран.) Никогда в жизни! Сдохну – не покажу!» Понимаете? Чтобы там на стол легла, ноги раздвинула? Чтобы там залез со всякими своими окулярами гинеколог? Во! (Очередная дуля.) Никогда в жизни! Умру, но не покажу свою грудь мужчине! О! Святая женщина! И жила, и здоровая была! А наши все враспанашку! Перед всеми. На здоровье! Будьте счастливы! Раздеваются везде. И в докторской, и на пляже, и на танцульках. И голые ходят, и сдыхают, как псы под забором. Бессмысленно прожившие и бессмысленно умершие. Понимаете? Есть люди, которые говорят: «Да не надо меня лечить! Если мне нужно раздеваться перед вами, чтобы вы мне лезли туда, лезли сюда. Да не надо мне этого! Все равно я умру!» Понимаете? Вы когда-нибудь об этом думали? Вы думали вечно жить вот в этой смрадной плоти? Это великое счастье? Да нет! Умереть – большее счастье. Когда Бог прикажет и ты готов. (Дальше опять про того отца)… Сколько можно писать в баночку, какать в баночку? А мы умираем все раньше и раньше. И дети рождаются раковыми больными. Пейте святую воду и молитесь чаще! А если пришло время умирать – ну умирайте» (источник).
Помню, когда я только пришла в храм, я каждое слово, сказанное и священником, и просто церковным человеком, воспринимала, вдыхала, впитывала, как Глас Божий, как прямое указание к действию. Сказали бы мне тогда не лечить рак и оставить детей сиротами, я бы не лечила. Я бы пила святую воду!
Хорошо, что я не послушала эту проповедь перед первыми родами. Я бы рожала в трусах, юбке, со сдвинутыми ногами и в платке! В надежде, что если помру, то уйду ко Господу хотя бы в бельишке и с покрытой головой. И самой приятно, и перед ангелами не стыдно.
Дура, скажете? Нет. Просто душа горела, как не будет гореть уже никогда! Увы! Не будет! Я ничего не знала, не понимала, но мечтала веровать и исповедовать! Я хотела делать все правильно, чтобы Господь понял, как я Его люблю! Неужели люди в церкви могут ошибаться? Нет! Никогда! Как ребенок, который слепо верит родителям, что бы они ни сказали, я слепо верила каждому слову. Человеческому слову, сказанному в церковной ограде. Я была так благодарна за незаслуженную честь быть здесь, среди этих святых людей, что сердце разрывалось от счастья и мечты доказать, что во мне не ошиблись. Я сделаю все! Что конкретно? Да не важно! Это же Глас Божий! Мне повезло, у меня были мудрые пастыри.
А моя знакомая, прекрасная, верующая женщина, умерла от рака груди. Врачи давали большие шансы, дети готовы были оплатить операцию, но не повезло ей встретить в каком-то отдаленном монастыре «старца». Который операцию не благословил, а благословил есть растительную пищу и пить святую воду. И исцелится! Ну и умерла женщина. А он, наверное, так и не благословляет лечиться.
Другая моя знакомая решилась на домашние роды именно потому, что другой «старец» не благословил ехать в роддом как раз потому, что там принимают роды врачи-мужчины. Поняв, что не может остановить кровотечение, «духовная акушерка» вызвала скорую и уехала. Слава Богу, спасли ее! Мужчины как раз.
А у другой женщины, которая тоже рожала дома из целомудрия, погиб ребенок во время родов.
Я сейчас не о вреде домашних родов. Я о слепом послушании «старцам».
Маму ребенка с синдромом Дауна батюшка не благословил его на развивающие занятия водить. «Причастием исцелится», – сказал. Да, Господу все возможно! Но и работать надо.
Глупые эти женщины? Да нет, не глупые. Просто душа горит, хочется все по-Божьи сделать. И верят истово и слепо. Потому и надо священникам аккуратнее.
Как понимать эти слова отца Андрея? Как призыв женщинам не лечиться? А если глухая деревня, один врач – мужчина? Умереть? Не думаю. А если его правда послушаются? А его могут послушаться, он в авторитете.
Женщины, особенно многодетные, годами не могут дойти до врача, потому что времени нет, дел много, муж, дети, деньги закончились. Я это знаю, у меня пять дочерей, одна из них – инвалид. И оказываются в больницах, когда уже рак больше груди или матки. Да и мужчин попробуй загони к врачу.
«Дети рождаются раковыми больными», – говорит отец Андрей. К нам в храм часто приходят мамы с больными детками, которые лечатся в центре Димы Рогачева. Это такая боль, такой ужас, вы не представляете! Это Голгофа! Их личная Голгофа! Сердце разрывается, когда смотришь на них. Они каждое слово священника, просто церковного человека, ловят, как глоток воздуха, в последней надежде.
Я сама пережила нечеловеческую боль, когда родилась Маша с синдромом Дауна. Тогда я заглянула в бездну. Я очень хорошо знаю, как одно слово может спасти и оно же может добить и так уже лежачего.
Если честно, в процессе обсуждения всего этого меня шокировало, как много, оказывается, людей, особенно женщин, любят такой стиль проповеди, как в этих случаях: «Так нам и надо! Бейте нас, обзывайте нас! Жгите! С нами иначе нельзя! Мы нормальных слов не понимаем!»
Женщины, милые, да понимаете вы все! Вы понимаете нормальные слова, поверьте! Не обязательно топтаться по душам, чтобы обличить грех. Вразумление бывает без унижения, а послушание без издевательства. Церковная жизнь, смирение, любовь к Богу и уважение к духовенству не исключают нормального чувства собственного достоинства обеих сторон!
Отношения духовник-чадо – это не отношения «бьет, значит любит». Это отношения взаимной любви и уважения. Священник может и должен быть иногда суров. Но он и должен не быть хамом.
Что не означает, что не надо обличать грех. Надо!
Помимо самих слов отца Андрея, много обсуждалось, стоит ли публично не соглашаться со словами священника. Кто-то считает, что да, можно. Кто-то видит в этом кощунство и хулу на Духа Святаго.
Лично мне кажется, что здесь речь идет не об исповеди и личной духовной беседе, о которой, действительно, не стоит распространяться. А о медиапродукте, если можно так сказать.
Любой публичный медиапродукт, будь то книга, статья, теле- и радиопередача, нуждается в публичном осмыслении. Если автор, священник в том числе, выходит в публичное пространство, на широкую публику, он должен быть готов к публичной оценке своего творчества. Это прекрасно, что она есть. Так должно быть.
И последнее. В обычной жизни мы проходим этапы взросления. Младенчество, когда мы на руках и мама – весь мир. Детство, когда все в розовых тонах. Подростковый возраст, когда нам кажется, что нас не понимают, и мы ищем себя. Взрослость, когда оцениваем все трезво. Старость, которая должна быть мудрой, но становится порой детством.
Так же и в церковной жизни. Сначала мы слушаем, открыв рот, слепо верим, залазим священнику «на руки», потом видим, что не все так просто. Мы начинаем относиться ко всему критически, обижаемся, уходим, возвращаемся, ищем себя. А потом взрослеем, становимся мудрыми, а иногда занудными. Но эти этапы надо пройти, от этого никуда не деться.
И мне видится, что и Церковь у нас сейчас переживает свой подростковый возраст. Когда началось возрождение, был подъем, слепая вера, восторг. Было безоблачное детство. Но потом мы начали искать себя, смотреть, думать, понимать. Мы увидели, что не все белое, увы, есть и темное. Мы говорим об этом, мы учимся с этим жить и учимся отделять зерна от плевел. Заговорили не только священники, но и миряне, и это прекрасно. Заговорили на разные темы.
Церковь (а Церковь – это люди, это все мы, и все мы несем ответственность за нее) осмысливает сама себя. Такой, какая она есть сейчас. И чтобы повзрослеть, нам обязательно нужно побыть подростками. Нужно кричать от боли и критиковать. Нужно искать и находить. Нужно обсуждать, а не молчать. И тогда настанет день, когда мы вырастем, поймем главное и успокоимся. Что станет этим главным? Я не знаю. Я еще не повзрослела. Хотелось бы верить, что главным будет Христос.
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML