4
«Я ядерной химией не занимаюсь. Но выбор на самом деле очень простой: либо мы занимаемся наукой и понимаем, что она непременно будет использована и во вред и в пользу, но больше в пользу, либо мы не занимаемся наукой и человечество живет в каменном веке. Но в каменном веке ведь Каин тоже убил Авеля» – «Правмир» поговорил с кристаллографом-теоретиком, профессором Сколковского института науки и технологий Артемом Огановым о науке, уроках в воспитательной колонии и вере в новое.
Профессор Артем Оганов, зайдя в свой личный кабинет в Менделеевском – красном – корпусе Сколтеха, первым делом меняет ботинки на удобные домашние тапочки. Ставит электрический чайник и садится за китайский столик. Не на пол, конечно. Чабань, или чайная доска, стоит на столе для совещаний как естественное продолжение рабочего процесса. Кабинет небольшой, до чайника Оганов дотягивается не вставая, первую заварку по традиции аккуратно сливает, ждет еще немного и тогда уже разливает душистый чай по глиняным пиалам.
– Прожив 16 лет на Западе, в Британии, Швейцарии, США, и проводя часть лета в Китае, я перенял некоторые привычки жителей этих стран, – объясняет он. – Вот мы с вами пьем чай за китайским столиком – это уже стало частью моего культурного кода. Что, если это все здесь не приживется, думал я, когда возвращался в Россию. Было страшновато возвращаться в страну, зная, что и эта страна, и я – сильно изменились, но очень хотелось.
Выпускник геологического факультета МГУ Артем Оганов уехал учиться за границу на исходе ХХ века. Когда Лондонский университет предложил аспирантуру, Оганов не думал ни минуты. В 1998 году в России наука бедствовала, доктора наук вынуждены были продавать порошок в переходах, не были ни оборудования, ни даже доступа к международным научным журналам. А если вы не читаете научную литературу, говорит профессор, вы вообще не ученый, потому что не можете заниматься новым.
– Тогда я решил, что уезжаю, но если когда-нибудь будет возможность заниматься своим делом на переднем крае науки, если будут нормальные условия для работы и жизни здесь, в России, то я вернусь не раздумывая. Как решил, так и поступил.
Возможность попробовать «на вкус» жизнь в уже незнакомой для Оганова стране – России – выпала в 2013 году, когда он получил мегагрант на создание лаборатории в МФТИ (открытый публичный конкурс, проводимый Правительством РФ, чтобы привлечь ведущих ученых в вузы страны. – Ред.). Россию ученый увидел совсем не такой, как ему описывали.
Например, все говорили, что в России шага нельзя ступить, не давая взятки. А Артем Оганов за всю жизнь не дал ни одной взятки. Вернее, только одну, в Париже, в русском посольстве. Там ему заявили: чтобы оформить документы на рожденную во Франции дочь, нужно подарить секретарше посольства коробку конфет, иначе пришлось бы возвращаться на следующий день, а времени уже не было.
– И вот каково же было мое удивление, – рассказывает ученый, – когда, живя в России, я обнаружил, что взяток у меня никто не просит. Правда, пару раз просили откаты, причем когда речь зашла о пользовании суперкомпьютером. Я на такие вещи реагирую очень просто: на деньги гранта я построил собственный суперкомпьютер, а тех людей вежливо послал и наблюдал, что же будет дальше. Если мне попытаются как-то отомстить, значит, жить в России без откатов нельзя. Но никаких проблем у меня не возникло, и более того, через какое-то время наказали тех, кто просил откаты. Наказали за что-то еще, потому что никаких жалоб никогда я не писал.
– Как вам кажется, массовый исход ученых из России закончится когда-то?
– По сути он уже давно закончился. Все, кто хотел уехать, уехали. Кроме того, люди едут туда, где интересно работать и интересно жить, а сейчас в России интересно работать и жить. Если появляется возможность нормального заработка и работы в нормально оснащенных лабораториях, то люди возвращаются. Около двух тысяч ученых уже вернулось в Россию, это, правда, капля в море, но большая капля, значимая. Многие из этих людей – состоявшиеся сильные ученые.
С другой стороны, аспирантский отток в последнее время, похоже, усилился. С аспирантурой у нас есть проблемы. В Сколтехе у аспирантов хорошие стипендии, в ряде других институтов тоже хорошие, но в основной массе аспирантские стипендии нищенские, несколько тысяч рублей.
– В МГУ 12 тысяч, по-моему.
– Это еще ничего, но тоже мало.
– Учитывая, что нет возможности работать, если хочешь учиться.
– Аспирантура – это критически важный этап становления ученого. Именно в этот период, занимаясь научными исследованиями, вчерашний студент превращается в научного лидера.
Я убежден, что аспирантам крайне вредно подрабатывать, а низкие зарплаты вынуждают их к этому.
Кроме того, аспирантов перегружают учебой, непонятно зачем они ходят на все эти бесконечные классы, с экзаменами и кредитами, никому, по сути, ненужными.
Во всех известных мне странах аспирантура – это не продолжение учебы, а начало самостоятельной научной работы, период, в который выковывается специалист мирового класса. Вот этого специалиста мы должны оставить в покое, не напрягать постоянными сдачами экзаменов и не изнурять безденежьем, а всячески о нем заботиться и дать ему возможность заниматься наукой.
Если попытаться объяснить простым языком, кристаллография изучает атомное строение вещества и его связь со свойствами. Знаете ли вы, что структура молекулы ДНК, понимание которой изменило облик современной науки, вообще-то была определена кристаллографическим методом дифракции рентгеновских лучей? Теоретики же, такие, как профессор Оганов, кроме осмысления экспериментальных результатов, занимаются также предсказаниями. Когда это вещество еще никто не видел и не держал в руках, теоретики уже могут сказать, возможно ли его существование, каковы его структура и свойства и где его можно применить.
– Это, по-моему, захватывает дух, – Оганов говорит о своей работе с большой любовью. – Вы изучаете вещество еще до того, как оно получено. И потом, когда люди синтезируют это вещество в лаборатории, оказывается, что ваши предсказания очень точны.
– А случалось так, что не точны?
– Случалось. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Даже Эйнштейн ошибался. Например, в своей общей теории относительности он приравнял космологическую константу нулю, и ошибся, поскольку этим он исключил возможность расширения Вселенной, и позже назвал это своей главной ошибкой в жизни.
Когда вы предсказываете совершенно новую реальность и вам не с чем свериться, у вас нет опоры, вы фактически находитесь в прыжке в неизвестность. Вы можете ошибиться, потому что расчеты не идеально точны. Можете ошибиться, потому что бывает так, что природа выбирает очень сложные решения, которые не по зубам никаким современным предсказательным методам, даже нашим. Приведу пример.
Элементарная ячейка – это такой параллелепипед, кирпичик, из которого параллельной укладкой состоит вся структура кристалла – у обычного неорганического вещества обычно содержит где-то до 20-30 атомов. Наши предсказательные методы на сегодня способны предсказывать структуры, где 100-150 атомов в ячейке. Это на самом деле очень много, но природа бывает хитра, иногда она создает структуры, где более тысячи атомов.
Говоря «наши методы», Артем Оганов имеет в виду ту систему методов, которую сам развивает на протяжении 15 лет, благодаря которой получил признание на Западе и стал одним из самых цитируемых ученых России в этом году.
Сейчас в лаборатории Оганова работает 25 человек, примерно поровну научных сотрудников, аспирантов и магистрантов. Есть несколько интересных ребят-бакалавров, и даже школьники наступают на пятки.
– Я и мои ученики в прошлом году проводили недельный тренинг для талантливых школьников со всей России. Насколько я понимаю, дети отсюда уехали в восторге. Мы тоже были впечатлены. Когда вы вдруг сталкиваетесь со школьником, который просит вас объяснить теорию групп и прекрасно усваивает материал, вы понимаете, что это очень хороший школьник. В этом году мы снова повторим такой тренинг.
Артем Оганов известен еще и как популяризатор науки. В 2011 году вместе с научным обозревателем Алексеем Паевским и шефом дома чая и мороженого «Чайная высота» Виктором Ениным он придумал интеллектуальный клуб «Наука.Вкусно», где о сложном говорят легко и интересно. У профессора Оганова на этот счет есть небольшой секрет: его научные и научно-популярные лекции по сложности примерно одинаковые. Не потому что научно-популярные сложны, а потому что научные лекции он старается давать максимально просто.
Недавно по приглашению фонда «Протяни руку» Артем Оганов ездил в Можайскую воспитательную колонию. Провел с ребятами два урока химии и подарил набор для роста кристаллов. Скоро поедет в третий раз, говорит, надо посмотреть, что они без него вырастили.
– Я хотел заинтересовать их наукой, а также показать, что есть и другая жизнь, и она их ждет по выходе из тюрьмы. А еще показать им, что они такие же, как я, а я такой же, как они. Что с ними можно общаться на равных. Я вообще всегда с людьми общаюсь на равных. Многие из этих ребят просто попали в дурную компанию – если бы я в детстве попал в такую компанию, то и моя жизнь тоже могла сложиться по-другому. Хотел бы я в таком случае, чтобы ко мне относились как к человеку и как к равному? Хотел бы.
Я понимаю, что они там сидят за очень серьезные вещи, это законно и справедливо, но у каждого человека есть шанс начать заново и есть право на уважение. Поэтому подспудно мне хотелось, чтобы эти уроки дали детям надежду и привили уважение к себе. Мне показалось, что у меня это получилось, что дети поняли, оценили и уроки, и мое отношение к ним. У меня потом очень долго было тепло на душе.
На своей странице в фейсбуке Артем Оганов публикует политические и околополитические новости с хештегом #мирсошелсума. А еще личные заметки, информацию о новейших работах своей лаборатории, о предстоящих лекциях.
– То, о чем спрашиваете вы, – рубрика «Итоги недели», где я собираю новости о том, что происходит в мире. Мир действительно сходит с ума, и это печально.
Читаешь в СМИ про то, что вводят очередные санкции, что в одной стране переворот, в другой – война, и в какой-то момент думаешь: что же происходит?
Прекратить вообще читать эти новости? Не получится. Я придумал способ: клин клином вышибают. Когда я вижу новость, стоящую внимания или очень уж смешную, я ее копирую в отдельный файл, в неделю у меня на это уходит примерно 15 минут. К концу недели все эти новости сами собой вырастают в органичную и одновременно драматичную и очень смешную схему. Получается, что симптомы того, как трагически мир сходит с ума, достаточно смешные. Сумасшедшие иногда ведут себя комично.
– Что человек может противопоставить этому всеобщему сумасшествию? – спрашиваю, пока профессор подливает китайского чаю.
– Противопоставлять ничего не надо. Надо жить, надо быть счастливым человеком, воспитывать своих детей, заниматься своим делом. Сейчас, я считаю, ненормальный период в жизни человечества, но мы не выбираем время, в котором нам жить. На наш век выпали такие испытания, надо просто достойно их нести. Я вообще считаю, что каждый человек должен делать свое дело, каждый человек прекрасен, когда он на своем месте.
Я не политик, не солдат, а ученый – и занимаюсь своим делом. Надо делать свое дело и оставаться человеком, оставаться собой. Это единственный шанс не вляпаться в это все.
– Например, ядерная химия – это то, что дает нам ядерное оружие. Если такие результаты труда ученого будут использовать политики, разве сам ученый не будет иметь к этому отношение?
– Я ядерной химией, кстати, не занимаюсь. Но выбор на самом деле очень простой: либо мы занимаемся наукой и понимаем, что она непременно будет использована и во вред и в пользу, но больше в пользу, либо мы не занимаемся наукой и человечество живет в каменном веке. Но ведь Каин тоже убил Авеля. И Чингисхан, не имея науки, все равно нашел способ уничтожить колоссальное число людей. Так что без науки жертвы человеческих преступлений будут столь же многочисленны, но к ним еще нужно будет добавить неисчислимое множество жертв эпидемий (вспомним десятки миллионов жертв чумы или даже гриппа в XX веке).
Без науки люди по-прежнему будут убивать друг друга, но не смогут лечить болезни, не смогут создавать новый уклад жизни.
Может ли за использование науки во вред нести ответственность ученый? Ох, может… Но есть нюансы. Мне кажется, обвинять Эйнштейна, чья формула E=mc2 определяет количество энергии, выделяемой в результате ядерных превращений, в создании атомного оружия глупо, равно как и считать его создателем атомных электростанций. Да, эта формула лежит в основе и того, и другого, но он не строил атомных электростанций и не создавал ядерного оружия. Совесть Эйнштейна в данном случае абсолютно чиста.
Есть другие примеры. Американцы разрабатывали атомную бомбу, понимая, что жители Хиросимы и Нагасаки, мирные жители, будут уничтожены. Несут ли за это ответственность ученые? Несут. И никакие веселые истории про создателей Манхэттенского проекта этой их вины не снимают.
При этом я считаю, что Курчатов, разрабатывая советскую атомную бомбу в ответ на американские ее разработки, спас нас с вами. Я думаю, что люди, которые смогли потопить в крови Ирак и сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки (я говорю об американских властях), обязательно применили бы ядерное оружие против СССР (и даже составляли такие планы). Единственное, что их сдержало, – это то, что Курчатов смог вовремя создать атомную бомбу у нас. Так что вопрос о научной этике непростой. Как и везде, важно оставаться человеком и слушать голос совести.
Перед началом разговора, поднимаясь по лестнице в свой кабинет, Артем Оганов показал письмо и несколько удивленно сообщил:
– Представляете, пригласили на празднование в Патриархию, хотя я католик. Очень приятно, конечно! Обязательно пойду.
Когда чая в прозрачном чайнике остается совсем немного, вспоминаю про письмо. Артем Оганов никогда не отрицал своей религиозности. Для ученого это кажется скорее исключением.
– По моему субъективному ощущению, среди ученых больше атеистов, но и верующих все-таки довольно много, – объясняет он. – Притом что я ведь не ищу специально верующих, с учеными я общаюсь только про науку. Но бывает так, что знаешь человека много лет, обсуждаешь с ним проблемы физики высоких давлений, потом – бац – и на его рабочем месте обнаруживаешь икону или узнаешь, что его дети ходят в церковную воскресную школу. Таких людей я знаю довольно много.
– Как вы относитесь к тому, что очень часто научное и религиозное знание противопоставляются?
– Я считаю, что это противопоставление искусственное. Человек рождается в этот мир, чтобы искать истину. Истина бывает разных типов. Есть истина о материальном мире, о том, как он возник и как устроен. Это область научного знания. Религии здесь сказать нечего.
Есть другая сфера, где также человек должен искать истину: ради чего мы живем, в чем смысл жизни? Что такое хорошо, что такое плохо? Что такое душа? Как стать лучше и зачем это делать? Существует ли Бог? Мы со своей странной душой – просто продолжение законов неживой природы, или же есть что-то большее?
Все эти нематериальные вопросы – это уже сфера философов и сфера религии. Как религии нечего сказать про законы физики, так и физикам сказать про законы, по которым живет человеческая душа, наверное, нечего. Вы можете интересоваться только одной из этих сфер, не заботясь о другой, но мне кажется, что вы себя таким образом будете обкрадывать.
– А что в таком случае общего у религии и науки?
– Единственное, что объединяет эти два подхода – то, что мы всегда должны стремиться к истине. Знаете прелесть болезни Альцгеймера? Ничего не болит и все время открываешь для себя что-то новое. В чем-то это похоже на профессию ученого: все время открываешь что-то новое, меняющее тебя и твои взгляды. «Мыслю – следовательно, существую», – говорил великий ученый Рене Декарт.
Точно так же и с религией – мы должны искать правду. Нельзя говорить, что я христианин, но я не читал Библию. Во что же ты, дружок, веришь, в крестик на шее?
Это не вера, это обряд, суеверие, традиция. До того, как я стал верующим, я был не просто атеистом, а воинствующим атеистом. Я считал, что все верующие просто глупы, но мне пришлось признать свою неправоту.
Вера – это когда ты точно знаешь, во что ты веришь, и ты знаешь, почему ты в это веришь. Я верю в Бога, потому что я на своем опыте узнал, что Он существует. В этом смысле это даже не вера, а знание. Но знание не такое, которое я могу кому-то доказать. Я не могу вам доказать свой опыт. Но я верю, что если и вы и я ищем ответы на одни и те же вопросы, то мы получим одни и те же ответы.
Из всех апостолов Иисуса, мне кажется, один очень сильно недооценен. Это апостол Фома. Именно за то, что он сомневался, я его очень уважаю. Он не побоялся высказать свои сомнения. Его слова говорят о том, что Фома был человек, ищущий истину. Это, если хотите, идеал верующего человека. Если бы люди верили только в то, во что верили их дедушки, то никто и никогда, включая апостолов, не принял бы Христа. Они искали истину, а ведь в поиске истины жив человек.
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML