0Если вы злитесь на мать, то у вас что-то с печенью. Ирина Макарова, директор Центра психологического консультирования НИУ ВШЭ, считает, что это слишком примитивно, и предлагает не верить подобным таблицам из интернета. Почему врач не должен считать пациента мешком с органами и о психосоматических причинах болезней она рассказала «Правмиру».
– После выхода интервью с аллергологом Асей Кудрявцевой многие написали, что доктор «ударился в психосоматику». И это был самый невинный комментарий. Как вы думаете, почему?
Ирина Макарова
– Мамы по-разному отреагировали. Были родители, которые смогли отрефлексировать то, что происходит с ними, с ребенком и его здоровьем. А были те, кто к этому не готов. Они не только испытывают тревогу, но и активно защищают свою позицию. Они в защищающей позиции и очень напористы. И мы много видим ситуаций, где есть связь между соматическим состоянием ребенка и такой активной защитной позицией матери.
– То есть атопический дерматит – все же психосоматическое заболевание?
– У большинства детей атопический дерматит начинается в первый год жизни. Есть и генетические предпосылки, есть аллергены, но так или иначе мы видим, что симптом – часть психической жизни. Чем старше ребенок, тем лучше у него механизмы регуляции. Потребность в атопическом дерматите как в незрелом способе реагирования на различные воздействия и влияния отпадает. С развитием психики у большинства детей к 3-5 годам дерматит проходит. Если симптом сохраняется, это сигнал, что нужно разбираться с психосоматикой.
На приеме у доктора действительно большинство детей говорят: «Я ничем не болею, пусть они вам расскажут» и кивают на взрослых. И дальше мы видим, что это большая проблема для родителей, чем для ребенка. И если расставлять акценты, то они смещаются в сторону матери.
– Когда вы ведете прием вместе с доктором-аллергологом, как реагируют на вас родители?
– Многие настороженно. «Не надо нам психологов, мы к врачу пришли. Расскажите, чем мазать, какой тест еще сдать и от чего еще отказаться». Мы в таком случае свое видение не предлагаем. Но если сам родитель рассказывает, что он многое читал, все возможные анализы сданы, врачи по кругу пройдены, а результата нет, мы можем сказать: «Вы очень беспокоитесь. Это занимает большую часть вашей жизни. Возможно, есть связь между болезнью ребенка и вашей тревогой и вовлеченностью».
Мама в этих случаях часто бывает в слиянии с ребенком. Когда мама говорит «мы покакали», это нормально для новорожденного. А когда так говорит мама 5-летнего ребенка, это уже интересно.
Как это вы делаете все вместе, особенно если ребенок противоположного пола. Скорее всего, мама не готова дать ребенку самостоятельности и здесь болезнь играет удерживающую роль. У ребенка сепарационные тревоги на стыке желания уйти и страха потерять маму. А у мамы: «Ты тяжело болен! Ты не можешь от меня уходить, ты не можешь поехать в лагерь, к бабушке, к друзьям, ты без меня не справишься».
– То есть мать должна работать над тем, чтобы сепарироваться от ребенка?
– Скорее, справиться со своими страхами отделения. Когда она кричит подростку «надень шапку», это не проблема ребенка. И ребенок у психолога говорит: «Я нормальный, это она кричит». Не с ребенком нужно справляться, а со своими страхом и тревогой. Основная родительская задача – справиться с собой. А ребенок найдет способ повзрослеть, стать сильным и справиться со всем, в том числе атопическим дерматитом.
– Как люди относятся к тому, что у заболеваний может быть психосоматическая причина?
– У людей есть тело и есть душа, они внутри себя эту психосоматическую связь ощущают и в своем ребенке видят и признают. Одна точка зрения – все от нервов. Если мы заменим слово «нервы» на «психические процессы», тогда можно сказать, что любые соматические проявления связаны с душевными переживаниями. В человеке все связано и все психосоматично.
Другая точка зрения – никакой связи нет. Сома живет своей жизнью, а психика своей. От переживаний заболевания возникнуть не могут. От чего могут? Ну, генетика. У мужа было, и у ребенка есть, значит, ничего поделать нельзя, это же гены. Здесь мы впадаем в беспомощность и невозможность преодолеть. Бывает и так: «У этого ребенка судьба такая». Или пища, экология. Наверное, истина где-то посередине.
– И как ее сформулировать?
– Если брать генетический аспект развития, у новорожденного ребенка мало психических проявлений. Он спит 23 часа в сутки, ест, писает, какает. Вся душевная жизнь протекает психосоматически. Психологическое неблагополучие ребенка мы видим в виде высыпаний на коже или в расстройстве пищеварения. Как говорят, то понос, то золотуха. Многие матери видят связь: что-то произошло, испугался, сбился режим, мама ушла, пришла, распереживалась.
Фото: unsplash
То есть в начале жизни у человека дифференциации нет: это психическое, а это соматическое. Это появляется позже. Ребенок – психосоматическое существо. Но в старшем возрасте он становится психически зрелым. Психика берет на себя те функции, которые должна выполнять, и освобождает тело от них. Но когда возникают тяжелые события, многие взрослые люди реагируют на них соматически: высыпания, головные боли и так далее. Потерял работу – всего обсыпало. Это может быть временно или в виде тяжелых хронических психосоматических расстройств.
– Все ли болезни – психосоматика? Есть вот чикагская классическая семерка заболеваний, в которой и гипертония, и артрит.
– В развитии разных заболеваний психосоматические связи могут проявляться по-разному. Есть вот этот список Франца Александера из 30-х годов. В чикагской школе пытались найти специфические соматические конфликты для определенных заболеваний. У астмы – одна причина. У дерматита – другая. Но исследования подтвердили, что так не работает.
– А вот эти таблицы в интернете: если у вашего ребенка аденоиды, то он чувствует себя нежеланным?
– Все эти описания, похожие на сонники, ерунда. Если вы злитесь на мать, то у вас что-то с печенью. Это слишком примитивно. Если я не чувствую связи своих внутренних переживаний с соматическими симптомами, а заменяю это простыми формулами, то это низкий уровень осознанности. Прямых жестких соответствий нет, связей не обнаружено. Я думаю, что все гораздо сложнее.
– Насколько сложнее?
– Специфика проявлений соматических конфликтов и задействованность в их решении телесных органов зависит от того, как психически развивается человек. Есть люди, которые в большей степени вовлекают тело в разрешение психологических конфликтов. У них что-то случилось, и сразу отзывается тело: ой, остеохондроз, спину прихватило. И как только приходит спокойствие, у человека все проходит.
А кто-то в стрессе вообще не испытывает телесных симптомов или дискомфорта. У них соматические проявления могут быть позже. Допустим, женщина разводится с мужем, ей тяжело, они делят ребенка, она обустраивает свою жизнь и в общем-то справляется, соматически чувствует себя хорошо. Через год женщина может заболеть чем-то очень тяжелым.
Кстати, есть таблицы про продолжительность жизни психотерапевтов. Психоаналитики – самые долгоживущие. Они должны пройти собственную терапию, это 600-800 часов. Возможно, дело в их уровне осознанности.
– Если я обиделась, у меня горло перехватывает, а если много рабочих задач и не справляюсь, то шейный отдел болит.
– Да, все зависит от особенностей функционирования психики. Если человек улавливает связи, то обращение к психотерапевту для него будет хорошей помощью. Но есть люди, которые никак не связывают одно с другим. У них телесное про одно, а душевное про другое, они тратят много сил, чтобы эту связь не обнаружить. Иногда они тяжело заболевают и меняют мнение. Болезнь – звонок, чтобы задуматься в эту сторону.
Во французской соматической школе есть термин «оператуарное мышление». Это когда у человека разделены эмоции и то, что связано с телом. Таким людям сложно говорить о своих переживаниях. Спрашиваешь у такого пациента: «Как вы думаете, что случилось в жизни, почему вы заболели?» «Да стресс». «Что такое стресс?» «Ну, стресс».
Ему сложно описать, почувствовать происходящее, и что-то понять можно только по тому, что происходит с телом.
– А в том, как люди справляются с инфекциями, есть психосоматика? Это же вирус, он пришел извне, человек это не контролирует.
– Безусловно, есть органические изменения, инфекции, но при этом люди болеют по-разному. И если взять иммунитет, там тоже очень много психосоматики.
Иммунитет – это способность защищать себя от внешних воздействий. И психика в этом смысле тоже нужна, чтобы справляться с тем же самым.
Допустим, человек с ноября по март болеет острыми респираторными заболеваниями по пять-шесть раз. Конечно, в процессе заражения не много психосоматики, но то, что человек уязвим, незащищен, инфекция легко проникает в организм, вызывает тяжелые последствия – в этом есть ее значительное влияние.
– А что с хроническими болезнями вроде близорукости? Я читала, что человек не хочет видеть мир и не видит.
– Тут тоже можно найти медицинское объяснение, и врач скажет, в чем причина. Но в каждом случае и психосоматическое объяснение тоже можно найти. Но только в том случае, если человек эти связи для себя обнаруживает. Есть люди, которые в близорукости видят преимущества. Я не вижу того, чего не хочу видеть. Но можем найти и людей, которые хотят видеть хорошо, но, тем не менее, носят очки. Психосоматические связи – это скорее про бессознательное.
Фото: unsplash
– Поможет ли психотерапевт в случае хронических заболеваний, которые лечатся только операцией, как та же близорукость?
– Психотерапия не лечит психосоматические заболевания. Она помогает осознать в том числе психосоматические связи в каждом конкретном случае. Осознание причины не всегда приводит к излечению. Сказать, что у вас инфаркт, вы пойдете к психотерапевту, и ваша сердечно-сосудистая система излечится и станет работать хорошо – это какая-то фантазия. Но что такое инфаркт? Это что-то острое, разрушительное. И опять же есть причина думать, что такое же острое есть и на психологическом уровне.
– Какие самые частые психологические причины болезней?
– У всех разные. Чаще всего в прошлом веке использовали слово «стресс». В современном подходе звучит слово «тревога». А уже она может быть связана с разными ситуациями и процессами психического развития. Взросление, например. Самые большие тревоги связаны со страхом смерти. Умирает близкий человек, врачи ставят смертельный диагноз – внутренние тревоги актуализируются.
Усиление тревоги или ее непереносимость у матерей часто связаны с экстремальными или тяжелыми родами. Мать была к ним не готова. Это сильно влияет на следующие этапы жизни ребенка. Или мать пережила до беременности или во время родов ситуацию, которую ей было трудно перенести, пережить. Это может повлиять на процесс взросления, сепарацию ребенка и часто становится причиной психосоматизации.
– А есть конкретные тревоги как причины болезней? Я боюсь, что мой ребенок не поступит в институт. И раз – заболела.
– Такая конкретная тревога – это признак психически зрелого человека. Психосоматические проявления не будут острыми. Но если да, тогда вряд ли мать болеет от того, что ребенок не поступил в институт. Скорее всего, это связано с более глубинной тревогой смерти. Если не поступит, мы все умрем.
– А женские тревоги? Муж уйдет, изменит…
– Это сепарационная тревога. Ребенок рождается, слаб, имеет симбиотическую связь с матерью, он – ее часть. К концу первого года жизни он расширяет способности, выходит из симбиотического слияния, он уже не в такой власти матери, когда начинает ходить. Это рождает сложные чувства. С одной стороны, ему хочется самостоятельности, и одновременно у него тревога, а тут ли мама. Хочется уйти и страшно уйти.
– А как это связано со страхом, что уйдет муж?
– Это про сепарацию с мужем. Допустим, у девочки была ненадежная мать, и остался страх потерять. Ноги растут оттуда, из ненадежности первичного материнского объекта. Человек вырастает нестабильным в переживаниях отношений с другим человеком.
Иногда способом удержать мужа является не собственная болезнь, а болезнь ребенка. Вокруг него выстраиваются семейные отношения, все внимание ему, не можем отойти ни на секунду. Почему ей нужно его удержать? Иногда это вопрос не про сепарацию, а про контроль.
– Можете вспомнить случай из практики, когда жене очень надо почему-то болеть?
– У меня был яркий случай. Жена болела очень тяжело астмой, постоянно использовала ингаляторы, приступы постоянные. В связи с лечением гормонами она поправилась, была прикована к постели, большую часть времени в бессознательном состоянии лежала без движения в кровати.
До ее болезни муж хотел расстаться, но не мог уйти от больной жены. Он ухаживал за ней год-два, врачи стали говорить, что осталось совсем немного, она умирает. Он стал говорить, что не может жить один, ему нужно найти какую-то хорошую женщину. Вплоть до того, что готов это делать сейчас, пока жива жена.
А потом выяснилось, что у него проблемы с сердцем, нужно ставить стент. Операция была назначена, он мылся в душе в этот день, у него случился приступ, и он умер. А дальше самое интересное произошло с женой. Она встала, начала ходить, к ней вернулось сознание. Муж был довольно известным человеком, она как вдова издавала о нем воспоминания, собирала фотографии, документы. Астматические приступы ее мучать перестали.
Фото: unsplash
– О чем нам говорит эта история?
– Это говорит о том, что когда муж хочет уйти, а жена не отпускает, это связь двусторонняя. Она использует соматическое недомогание, удерживает его, а в муже тоже должно быть что-то, что не позволяет ему уйти. Он ушел через смерть. И когда мы говорим, что кто-то кого-то хочет удержать, удерживаемый должен поддаться этому по каким-то причинам. Может, они и выбрали друг друга, чтобы реализовать свою историю.
– Вы изучали вопрос веры в психосоматике?
– Вера – это тоже особая организация психической жизни. Это определенное делегирование ответственности чему-то высшему. Мы в своей душе устраиваем подобие детского мира, где есть тот, кто как родитель умнее нас, сильнее нас, защитит нас, не пошлет ничего такого, что мы не могли бы выдержать. Это сильное состояние в какой-то степени. С точки зрения выхода из хаоса и организации мира это спасение.
Один из вариантов психосоматических заболеваний – допустим, атопический дерматит. Что там происходит? Сложности в сепарационном процессе. Слияние матери и ребенка – тяжелая ноша для детей. И здесь большую роль играет отец. Отец прекращает хаос слияния. Отец как Бог, который весь хаос прекращает.
– Когда человек понимает, что у его болезни психосоматические причины, идет ли он сразу к психологу?
– Сейчас довольно часто. Мы живем в такое время, когда доверие к психологам есть. Иногда пациентам советуют врачи. В ситуациях, когда человек болеет, а у него ничего не находят, он обязательно рано или поздно натыкается на врача, который скажет: «Сходите к психологу». И он пойдет. Не из собственного понимания, что нужен психолог, а по рекомендации.
– К вам приходят такие люди?
– Довольно часто люди, которые приходят от врача, не понимают, зачем им психолог. В этом есть специфика психосоматики. Человек не испытывает психологических страданий. Все страдания соматизированы. Он говорит: «А я не знаю, о чем с вами разговаривать». И говорит про свой симптом. Где болит, что ел, что не ел. Надо слушать про телесные страдания и пытаться вычленить психологический смысл, найти связь между телом и психическим конфликтом.
– Можете привести пример, когда вам это удалось?
– Это довольно долгосрочная работа. Иногда при первых успехах люди просто уходят. Ко мне обратился мужчина после долгого хождения по врачам. Тяжесть в кишечнике, он не всегда мог есть, нарушился сон, потерял килограммы, выглядел истощенным, врачи ничего не находили. Кстати, пришел вот с такой таблицей психосоматических заболеваний. Мотивации рассказывать про свои переживания у него не было. Полгода мы говорили только про симптоматику и кишечник.
Выяснилось, что он единственный ребенок, и у него довольно тяжелая обстановка в семье. Отец пережил несколько инсультов. У мужчины была большая тревога по этому поводу. В том числе потому, что в случае смерти отца он остался бы с матерью, а с ней тяжелые отношения. Он считал, что она посягает на все, что у него есть. Понимание всего этого стало облегчением. У него появилась возможность говорить о страхах и тревогах, которые у него есть. Ему казалось, что мать его преследует и знает все, что происходит, даже в кишечнике. Мы перестали в результате говорить про кишечник, и с ним стало все гораздо лучше.
– А как вы думаете, все ли врачи должны учитывать психосоматику? Допустим, аллергологу это нужно, а хирургу вроде и незачем?
– Ятрогении – нарушения состояния здоровья пациента, связанные со словами и действиями врача.
Когда женщина на гинекологическом кресле, а врач ей туда: «О-о-о-о, а как вы еще живете на этом свете?» И все. Почти уже и не живу, доктор.
Было бы неплохо, если бы все врачи учитывали, что человек – это не только мешок с органами. А вообще-то человек. У него есть переживания, и они влияют на все.
Даже хирург должен понимать: перед операцией человек испытывает такой дикий страх смерти, что он запросто, моясь в душе, может умереть. И психолога не надо, если хирург может сказать: «Не бойся, я с тобой». Каждому доктору надо быть немного психологом.
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML
