9
“Возбуждал гнев боящихся благотворением сделать удовольствие” и смотрел на звезды - что оставил после себя доктор Гааз, которого католическая церковь только что причислила к лику блаженных.
Доктор Гааз был глубоко верующим человеком, прихожанином католического храма св. Людовика на Малой Лубянке. Однако именно он добился постройки православного храма св. Троицы на Воробьевых горах рядом с пересыльной тюрьмой.
На свои деньги он покупал Евангелия и молитвословы для бедняков и заключенных, дружил с православными священниками, знал все тонкости православной литургии и считал православие сестрой католицизма.
На вопрос, почему он, немец, католик, не возвращается из России к своим единоверцам, доктор ответил:
«Да, я есть немец, но прежде всего я есть христианин. И, значит, для меня „несть эллина, несть иудея…“ Почему я живу здесь? Потому что я люблю, очень люблю многие здешние люди, люблю Москву, люблю Россию и потому, что жить здесь — мой долг. Перед всеми несчастными в больницах, в тюрьмах».
В качестве главного врача военного госпиталя, Гааз ездил по Северному Кавказу, где открыл, исследовал и подробно описал источники целебных минеральных вод, вокруг которых позднее возникли известные курорты — Железноводск, Пятигорск, Ессентуки и Кисловодск.
Когда армия Наполеона вторглась в Россию, доктор сопровождал русские войска в походах от Москвы до Парижа: оперировал, лечил больных, контуженных, раненых, переводил с французского, беседовал с солдатами и офицерами.
Положение арестантов в московских тюрьмах в то время было страшным: грязь, сырость, отсутствие нар, переполненные камеры, содержание впроголодь.
Федор Петрович Гааз стал членом и главной движущей силой «Комитета попечительства о тюрьмах». Комитет был учрежден по особому указу императора, в него входил митрополит Московский Филарет.
По воспоминаниям Герцена , «Гааз ездил каждую неделю в этап на Воробьевы горы, когда отправляли ссыльных….В качестве доктора…он ездил осматривать их и всегда привозил с собой корзину всякой всячины, съестных припасов и разных лакомств: грецких орехов, пряников, апельсинов и яблок для женщин. Это возбуждало гнев и негодование благотворительных дам, боящихся благотворением сделать удовольствие».
Известен разговор доктора с митрополитом Филаретом о судьбе осужденных:
«Вы все говорите о невинно осужденных, Федор Петрович, но таких нет, не бывает. Если уж суд подвергает каре, значит, была на подсудимом вина…
Гааз вскочил и поднял руки к потолку.
— Владыко, что Вы говорите?! Вы о Христе забыли.
Вокруг тяжелое, испуганное молчание. Гааз осекся, сел и опустил голову на руки.
Митр. Филарет глядел на него, прищурив и без того узкие глаза, потом склонил голову на несколько секунд.
— Нет, Федор Петрович, не так. Я не забыл Христа… Но, когда я сейчас произнес поспешные слова… то Христос обо мне забыл».
Гааз сумел добиться отмены так называемого «прута» — по сути орудия пытки, которое использовали для предупреждения побегов идущих по этапу. Прикованные намертво к железному пруту, со стертыми до крови руками, шли больные и здоровые, старики и дети, мужчины и женщины. Тех, кто падал, волокли остальные, мертвых на привале отстегивали, заменяя их живыми. Всем идущим по этапу брили половину головы.
Благодаря Федору Петровичу прут был заменен легкими, кандалами, а в тех губерниях, где прут еще сохранялся, наручники стали обшиваться кожей или сукном. Надев на себя облегченные кандалы, доктор ходил в них по своей комнате вокруг стола, считая круги, пока не «проходил» 5-6 верст. Так он испытывал свое изобретение. Гааз добился отмены поголовного бритья, которое осталось обязательным только для каторжных.
Доктор руководил постройкой новых тюремных больниц, по его настоянию партии ссыльных, приходящих в Москву, оставались в ней на неделю. Он посещал каждую партию не менее четырех раз, обходил все помещения пересылаемых, говорил с ними, расспрашивал о нуждах, осматривал.
Заболевшие отделялись от партии, помещались в открытую Гаазом больницу при пересыльной тюрьме. Нарушая существующие законы, Гааз оставлял даже здоровых арестантов, если заболевал кто-либо из членов его семьи, сопровождающей ссыльного в Сибирь.
Для того, чтобы семьи не разлучались, доктор выкупал крепостных — жен и детей , чтобы они могли сопровождать своих близких.
Спасая во время эпидемий холерных больных, он, в пример молодым врачам, сам мыл, обертывал и даже целовал зараженных. Этим он хотел доказать, что холера не передается от человека к человеку, что у нее «другие пути».
Он ходил по Москве, беседовал с людьми, учил, как вести себя, чтобы сократить вероятность заражения.
Однажды в больницу привезли крестьянскую девочку, умиравшую от волчанки. Язва на её лице была настолько уродлива и зловонна, что даже родная мать не могла к ней приблизиться. Доктор Гааз ежедневно сидел у ее постели, целовал девочку, читал ей сказки, не отходил, пока она не умерла.
Чтобы помогать осужденным, доктор Гааз вникал во все подробности законодательства, писал бесконечные ходатайства, жалобы и требования. Не считаясь с субординацией, он обращался к царю, и к митрополиту, и даже к королю Пруссии (чтобы тот через свою сестру, русскую императрицу, повлиял на царя Николая I в решении вопроса о пруте).
Однажды на приеме у городского главы, после того, как тот строго отчитал его и попытался запретить увеличивать до бесконечности количество мест в тюремной больнице (тех, кто уже не умещался там, доктор устраивал у себя на квартире), Гааз в слезах упал перед ним на колени.
Его считали юродивым, сумасшедшим – доказывая свою правоту, он часто выглядел нелепо — суетился, хватался за голову, размахивал руками.
Когда Гааз тяжело заболел и арестанты стали просить тюремного священника Орлова отслужить молебен о его здоровье, тот поспешил к митрополиту просить разрешения. Молебен о здравии иноверца по правилам служить было нельзя.
Митрополит Филарет, не дослушав объяснений священника, воскликнул: «Бог благословил нас молиться за всех живых, и я тебя благословляю! Когда надеешься быть у Федора Петровича с просфорой? Отправляйся с Богом. И я к нему поеду».
Прощаясь с умирающим, митрополит Филарет сказал: “В тебе исполняется реченное Спасителем: «Блаженны кроткие…Блаженны алчущие и жаждущие правды…Блаженны милостивые…Блаженны чистые сердцем…Блаженны миротворцы…» Укрепись духом, брат мой, Федор Петрович, ты войдешь в Царствие Небесное…”.
Когда его хоронили, более 20 тысяч человек пришли проводить доктора в последний путь. В православных храмах служились панихиды по немцу-католику. А на могильном камне высекли слова: «Спешите делать добро», которым он всегда следовал и которые можно считать его завещанием всем нам.
После его смерти, в скромной квартирке доктора в Гаазовской больницы, нашли плохую мебель, поношенную одежду, несколько рублей денег, книги и астрономические инструменты. Они были единственной слабостью покойного, и он покупал их, отказывая себе во всем. После тяжелого трудового дня он отдыхал, глядя в телескоп на звезды.
Единственным оставленным им по себе состоянием была последняя его рукопись о нравственных и религиозных началах его жизни, адресованная Женщине-Матери.
В 1909 году во дворе здания, в котором жил Гааз и где размещалась открытая им больница, был установлен памятник доктору работы знаменитого московского скульптора. Н.Андреева — автора старого памятника Гоголю. Скульптор работал безвозмездно из личного уважения к Гаазу.
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML