1
Люси было 11, когда она сменила несколько приемных семей. Ее приемная мама Кэти Гласс, ставшая позже ее постоянным опекуном, рассказывает, как девочка смогла пережить травму и снова научилась доверять. “Правмир” публикует отрывок из книги “Ты меня полюбишь?”, которая вышла в издательстве ЭКСМО при поддержке фонда “Арифметика добра”
Я отправила Адриана и Полу к друзьям, чтобы им не пришлось сидеть в машине, пока мы с Люси будем на встрече с ее матерью. Встреча должна была занять всего час, и мне не имело смысла возвращаться домой. Я решила отвезти Люси в центр, встретиться с ее матерью, а потом погулять в парке и забрать девочку.
Когда я говорила об этом с Люси, она проявляла полное безразличие и не задавала никаких вопросов. Центр она помнила — она уже встречалась там с матерью год назад. Но когда мы ехали туда, она вела себя очень тихо. Я поняла, как она нервничает, хотя девочка старалась не выдавать своих чувств.
Я тоже нервничала. Люси более полугода не виделась с матерью. Я представляла, как они бросятся в объятия друг друга, заливаясь слезами.
— Стиви сказала, что, если сегодня все пройдет хорошо, она сможет организовать вам регулярные встречи, — сказала я Люси, заезжая на парковку центра.
— Мама не пробудет здесь так долго, — равнодушно ответила Люси.
Я подумала, что Стиви не стала бы говорить об этом, если бы не была уверена в том, что это возможно, но промолчала.
— А куда едет твоя мама, когда исчезает? — спросила я. — Ты знаешь?
— Нет, — так же равнодушно ответила Люси. — Она никогда не говорила. Просто уезжала — и все.
Я подумала, что сказала достаточно. Мои расспросы явно обижали Люси. Она замкнулась и замолчала.
— Не волнуйся, — сказала я, выключая двигатель и поворачиваясь к Люси. — Это, наверное, будет странно… Но если тебя что-то беспокоит, скажи сотруднику службы. Иногда родители не знают, что сказать. Они могут сказать совсем не то, что хотели.
Родители часто рассказывают о своей семейной жизни, а это очень плохо для ребенка под опекой.
Люси пожала плечами.
— Ну, пошли, — с улыбкой сказала я. — Мы приехали рановато, но можно подождать внутри и не сидеть в душной машине.
Я вышла из машины и открыла Люси дверцу. Она вылезла. Я включила сигнализацию, и мы направились к главному входу. Люси взяла меня за руку. Я ободряюще ее пожала. Люси никогда прежде не брала меня за руку. Я почувствовала, как ей тяжело и как ей нужна дополнительная поддержка.
У входа в центр я нажала кнопку звонка, дверь открылась. Мы поздоровались с секретаршей, сидевшей за стойкой. Она меня уже знала — я и раньше бывала в этом центре с другими детьми.
— Это Люси, — пояснила я. — У нее встреча с матерью, Бонни, в три часа.
Секретарша улыбнулась.
— Бонни еще не приехала. А вы можете подождать в зале ожидания.
Мы с Люси расписались в книге посетителей и прошли в зал ожидания. Там были книги и игры, чтобы дети не скучали в ожидании родителей. Когда родители приезжали, специальный сотрудник проводил их в одну из комнат для встречи с детьми.
В центре было шесть таких комнат, довольно уютных, с коврами, шторами, диваном, телевизором, книгами и играми. Хотя это был не дом, но комнаты старались сделать максимально похожими на дом, чтобы дети могли расслабиться и получить удовольствие от того короткого времени, что они проводили с родителями.
В зале ожидания мы были одни. Наверное, другие дети уже встретились с родителями и находились в своих комнатах. Три часа уже пробило.
Я надеялась, что Бонни не слишком опоздает. Ребенку под опекой очень тяжело ждать опаздывающего родителя — еще тяжелее, если родитель вообще не приезжает. Ребенку очень тяжело расставаться с семьей, а потом встречаться с родителями так наспех.
Ожидание делает встречу еще более мучительной. Поэтому правила в этом отношении очень строги: если родители не звонят и не сообщают о задержке или не появляются в течение пятнадцати минут после назначенного времени, встреча отменяется, и опекун забирает ребенка домой. Хоть это и тяжело для ребенка, но не так тяжело, как бесконечное ожидание, ведущее к очередному разочарованию.
Я пыталась отвлечь Люси книгой или игрой, но она просто сидела и ждала. Она сидела очень прямо, сложив руки на коленях, и я поняла, что она нервничает сильнее, чем хочет показать.
Я постаралась одеть ее покрасивее, блестящие волосы заплела в свободную косу. Мне всегда хотелось показать родителям, что их дети находятся в хороших руках и с ними все в порядке. Кроме того, это делало встречу особым событием — впрочем, это и было особое событие.
В пять минут четвертого раздался звонок, хлопнула входная дверь. Затем мы услышали, как секретарша говорит прибывшим:
— Они там.
Я подумала, что речь идет о нас, потому что больше в зале ожидания никого не было.
Сердце у меня забилось, но Люси осталась совершенно спокойна. Мы услышали шаги в коридоре. Появились две женщины: сотрудница центра и Бонни. Она посмотрела на Люси и улыбнулась.
Мы с Люси поднялись.
— Привет, — сказала Бонни дочери. — Как ты?
— Хорошо, спасибо, — вежливо ответила Люси. — А ты? — Тоже хорошо, спасибо.
Они не сделали попытки обняться или поцеловать друг друга. Встреча оказалась не такой эмоциональной, как я думала. Все было формально и отстраненно. Наступила пауза.
Я сделала шаг вперед и протянула Бонни руку.
— Я Кэти, опекун Люси.
Бонни руку мне не пожала, лишь нервно улыбнулась.
— Рада познакомиться, Кэти. Надеюсь, Люси не доставляет вам хлопот.
— Вовсе нет, — улыбнулась я. — Она — настоящее сокровище, и мне с ней очень хорошо.
Мой энтузиазм показался очень неуместным в этой эмоциональной пустоте. Бонни и Люси продолжали смотреть друг на друга издали — они не смущались, но и не пытались сблизиться. Они напоминали обычных знакомых, а не мать с дочерью.
— Давайте пройдем в комнату, — предложила сотрудница центра. Повернувшись ко мне, она сказала: — Вы с Бонни сможете поговорить позже, когда приедете забирать Люси.
— Отлично.
Они пошли по коридору к комнате для встреч. Прежде чем они скрылись за двойными дверями, я услышала, как Бонни спрашивает Люси:
— Ну и чем ты занимаешься?
— Хожу в школу и все такое, — равнодушно ответила Люси.
Я оставила машину на парковке, а сама направилась в парк, чтобы немного прогуляться. Был отличный летний день. На игровой площадке я увидела множество детей — они бегали и возбужденно кричали под бдительным присмотром родителей. Я пошла по аллее по периметру парка к небольшому озерцу. Воздух был напоен ароматом летних цветов — садовники только что их поливали.
Из документов я знала, что Бонни тридцать шесть лет, но при встрече она показалась мне гораздо старше. Я знала, что в свое время она пила и употребляла наркотики — наверное, поэтому она постарела раньше времени.
Я видела таких родителей других детей. Наркотики и спиртное никого не щадят. Некоторые выглядели гораздо хуже Бонни. Одни были страшно худыми, у кого-то не было зубов, кто-то кашлял, у кого-то выпали все волосы.
Бонни показалась мне вполне упитанной и довольно хорошо одетой — модные джинсы и футболка. Я заметила, что темные волосы и глаза Люси унаследовала у отца, но все же она была очень похожа на мать. Хотя встреча показалась мне неловкой, но через час все наверняка изменится. Они почувствуют себя свободнее и, когда я приду забирать Люси, будут смеяться, болтать и играть.
Я обошла весь парк и остановилась у кафетерия, чтобы купить бутылку воды. Я пришла ровно в четыре часа.
— Вы можете войти и забрать Люси, — сказала мне секретарша. — Они в Голубой комнате.
Иногда опекун забирает ребенка прямо из комнаты, а иногда сотрудник центра приводит его к секретарю уже после прощания с родителями.
Комнаты назывались по цвету отделки. Я прошла по коридору, остановилась перед Голубой комнатой и постучалась. Через стекло я видела, что сотрудница центра сидит за столом и что-то пишет. Она подняла глаза, увидела меня и сделала жест входить.
Люси сидела на диване рядом с матерью, но не касаясь ее. Обычно в конце встречи ребенок бывает возбужден — даже перевозбужден. Приходится долго уговаривать детей отложить игры и проститься с родителями. Но тут не было никаких игр — и никакого возбуждения. В комнате царила тишина.
Бонни и Люси посмотрели на меня. Я улыбнулась.
— Тебе пора уезжать, — спокойно сказала Бонни дочери. — Да, — кивнула Люси и поднялась.
— Вы хорошо провели время? — спросила я.
Бонни взглянула на дочь.
— Было приятно увидеть ее снова, — ровно и без эмоций сказала она. Люси помрачнела. Бонни обратилась ко мне:
— Спасибо, что привезли Люси. Мы можем еще как-нибудь увидеться.
Я не знала, как реагировать на эти слова. Сотрудница центра что-то писала. Если я ничего не понимаю, то каково же Люси?
— Социальный работник Люси хочет организовать регулярные встречи, — сказала я Бонни. — Она говорила о еженедельных встречах.
Бонни нервно хихикнула. Она выглядела смущенной. Посмотрев на дочь, она ответила:
— Нет, нет, Люси это не нужно, верно? Она знает, что я за человек. Мы как-нибудь увидимся…
— Значит, вы не собираетесь регулярно с ней встречаться? — спросила я, не веря собственным ушам.
— Нет, это невозможно. Спасибо, что вы присматриваете за ней. Ей у вас нравится.
Я слабо улыбнулась и посмотрела на Люси. Ее лицо не выражало никаких чувств. Похоже, она была к этому готова — другой реакции от матери она и не ожидала.
— Что ж, до свидания, — сказала мне Бонни, готовая уходить. — Я так понимаю, что мне нужно дождаться, пока вы не уедете.
— Да, так заведено. Но мне нужно кое-что у вас спросить перед уходом.
— Если это касается Люси, спросите у нее самой. Она знает о себе больше, чем я о ней.
Она снова нервно хихикнула.
— Нет, это не о ней. Я и сама ее хорошо знаю. Мне нужно ваше разрешение, чтобы взять Люси с собой в отпуск. Думаю, Стиви вам об этом говорила.
— Да, да, она говорила, — отмахнулась Бонни. — Я не против. Надеюсь, вы хорошо проведете время.
— Спасибо, — сказала я. Я собиралась рассказать Бонни, когда и куда мы поедем, но ее это не интересовало. Она повесила сумку на плечо, готовая уходить, как только мы уедем. — Тогда до свидания.
Мы попрощались. Я отошла в сторону, чтобы дать ей возможность попрощаться с Люси. Я думала, что она обнимет дочь или поцелует — так поступают даже друзья. Но она этого не сделала. Стоя прямо перед Люси, она сказала:
— До свидания, дорогая. Береги себя.
— До свидания, — ответила Люси, не ожидая ничего другого.
Это было самое печальное прощание в моей жизни. Люси сразу же подошла ко мне и взяла меня за руку. Мы направились к выходу.
— Веди себя хорошо, — сказала Бонни.
— Она всегда ведет себя хорошо, — ответила я.
Мы вышли в коридор и направились к выходу. Бонни не показалась мне злой и равнодушной — просто она была совершенно далека от дочери. Между ними не было связи — только генетическая. Я была потрясена. Мне было страшно жалко Люси, но вся эта ситуация много мне объясняла. Я была так поражена увиденным, что прошла мимо книги посетителей, не расписавшись.
— Кэти, — остановила меня Люси, — вы забыли расписаться.
Мы вернулись к книге посетителей и расписались, указав время ухода. На улице мы не сказали друг другу ни слова. Люси снова взяла меня за руку. Я поглядывала на нее, чувствуя, что нужно что-то сказать, но не знала, что. Конечно, она знала свою мать лучше, чем я, и была готова к тому. У меня же были совершенно другие ожидания — помню собственные ощущения, когда встретилась с дочерью после шести месяцев разлуки. Совершенно ясно, что и Стиви ожидала другого — весьма нереалистические ожидания. Если она позвонит, я расскажу ей обо всем. Впрочем, она и сама увидит отчет сотрудницы центра. Как бы то ни было, регулярные встречи невозможны, и причины этого были мне непонятны.
В машине я повернулась к Люси. Она пристегивала ремень безопасности.
— Все хорошо, дорогая? — спросила я осторожно. — Ты как?
— Все нормально, — спокойно ответила она. — Мама такая, потому что в детстве ей было очень тяжело. Она не позволяет никому приближаться к ней, потому что другие люди ужасно относились к ней.
Я потрясенно смотрела на Люси. Сердце у меня разрывалось от боли — не только из-за нее, но и из-за Бонни. Как легко Люси могла стать такой же, если бы не оказалась под опекой.
— Она не виновата, что стала такой, — добавила Люси. — Я больше ее не виню.
— Нет, конечно, это не ее вина, — печально сказала я.
Люси и раньше рассказывала мне о матери и о своей жизни до того, как она оказалась под опекой. Обычно это случалось по воскресеньям, когда Адриан и Пола уезжали к отцу и дома оставались только мы. Но этого она прежде не говорила.
— Думаю, у твоей мамы была очень тяжелая жизнь, — сказала я, глядя прямо на Люси. — Думаю, она старалась изо всех сил. Жалко, что ей никто не помог так, как сейчас помогают тебе. Я рада, что ты простила ее.
Дети, оказавшиеся под опекой, часто злятся на родителей, и гнев этот остается с ними на всю жизнь.
***
Вечером я уделила Люси больше времени. Мистер Банни уже лежал рядом с ней на подушке. Иногда она просила меня поцеловать ее на ночь — сегодня тоже. Хотя встреча с матерью должна была повлиять на нее, пробудив в душе эмоции, воспоминания, надежды и разочарования, но девочка старалась этого не показывать. Мне оставалось лишь гадать, что происходит в ее душе.
— Ты хочешь о чем-нибудь поговорить? — осторожно спросила я, присаживаясь на постель.
— Нет, — помотала головой Люси. — С мамой все будет в порядке. Она умеет справляться.
Люси явно уговаривала сама себя — и меня тоже.
— Конечно, так и будет. А когда она справится, то свяжется со Стиви и снова встретится с тобой.
Люси задумалась, потом сердито нахмурилась.
— Думаю, к этому времени я уже уеду от вас.
— Да, если это случится через шесть месяцев или позже, то ты, наверное, уже будешь в своей постоянной семье. Но тебе обязательно позволят общаться с мамой.
Люси снова нахмурилась.
— Я хотела бы остаться здесь, с вами.
— Дорогая, — вздохнула я, гладя ее по голове. — Я знаю, как это тяжело для тебя.
— Мама спросила, останусь ли я с вами, и я ответила, что нет. Но почему я не могу остаться, Кэти?
Это было очень трудно. Люси знала, что ее ждет, — и Бонни тоже. Я не знала, о чем они говорили при встрече.
— Помнишь, я говорила тебе, что Стиви пытается найти твоих родственников? — спросила я.
Люси кивнула.
— А если никто из них не сможет присмотреть за тобой, она будет искать тебе постоянную семью, где кто-то из родителей будет тайского или азиатского происхождения, чтобы ты чувствовала себя комфортно.
— Но мне же хорошо у вас, — сказала Люси.
— Конечно, дорогая. Я тебя очень люблю, и Адриан с Полой тоже. Но это не мое решение. Социальные работники стараются устроить детей в семью того же этнического происхождения. Помнишь, я объясняла тебе, что это значит?
Люси печально кивнула.
— А если я позволю вам повесить тот флаг в моей комнате? Я смогу тогда остаться?
— Дорогая, — сказала я, борясь со слезами, — если бы это было так просто.
Люси плутовато улыбнулась,
— Если Стиви позволит мне остаться, я перестану мучить ее Тошей, когда она приходит.
Я рассмеялась.
— Ты должна перестать мучить ее уже сейчас. Стиви приедет на следующей неделе, и я не хочу, чтобы она постоянно сморкалась.
— Я не буду с ней встречаться, — четко произнесла Люси.
— Я знаю, и никто тебя не заставит. Но если ты захочешь, то можешь выйти на несколько минут. Ты сможешь остаться с нами ровно столько, сколько захочешь.
Люси покачала головой. Социальные работники обычно рассчитывают, что ребенок ее возраста будет присутствовать при встрече — разве что есть веская причина для его отсутствия.
— Нет, ни за что, — мрачно сказала девочка. — Я ненавижу социальных работников.
— Хорошо, хорошо, я тебя поняла. А теперь забудь о ненависти и подумай о чем-нибудь хорошем, чтобы спокойно заснуть. Через несколько недель мы едем в отпуск, а в сентябре у тебя день рождения. Скажи, чего ты хочешь и что тебе подарить.
Люси заулыбалась, хмурость ее прошла.
— Вот так-то лучше, — сказала я.
— Я так хочу в отпуск, — сказала Люси, утыкаясь лицом в мистера Банни. — И день рождения тоже! Вы сфотографируете меня, чтобы я вспоминала это счастливое время, когда уеду?
— Конечно, дорогая. Ты заберешь с собой кучу хороших воспоминаний…
— Лучше бы у меня остались вы, — тихо произнесла Люси, и я заплакала.
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML