5
Итак, вернемся к вопросу о ситуации вокруг деятельности протоиерея Владимира Головина. И начну я, пожалуй, с неожиданного вопроса. Что делает Православие православным? Уж простите меня за эту кажущуюся тавтологию. Не формальная, конечно же, принадлежность человека к конкретной православной общине (Поместной Церкви) по факту принятого в ней Крещения и даже не облачение данной персоны священным саном или иерархической должностью. Главнейшее и важнейшее основание, на котором стоит Православие, – это Священное Предание Церкви, т. е. литургическое и святоотеческое наследие. А разве не Евангелие вопросит удивленный читатель? Увы, но в том-то и дело, что на сегодняшний день любой сектант, пастырь вновь образовавшейся неопротестантской секточки, а таковые образуются чуть ли не каждый день, гордо несет над своей головой Евангелие и громогласно декларирует «Мы – истинная церковь, мы проповедуем Евангелие!»
Священное Писание, Евангелие – часть Предания Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви, одна из форм этого Священного Предания. И, соответственно, понимание Нового Завета, равно как и Ветхого, во многом зависит от контекста того духовного опыта, которым живет данная христианская община. Что стоит за произнесением этих слов? Наше признание того, что подлинное богомыслие, истинное богопознание, действенное, верное понимание Евангелия и правильная христианская жизнь осуществлялась теми, кого мы именуем святыми учителями Церкви, святыми отцами и подвижниками Православия. Именно этим святым мы верим, благоговейно относимся к их наследию, стараемся изучать их духовный опыт и, насколько это возможно, следовать оному. Не новые учителя становятся нашими безусловными поводырями на просторах духовной жизни, а только те, чей духовный авторитет засвидетельствован всем опытом жизни Церкви. Из новых же учителей мы доверяем только тем, кто следует тому же святоотеческому опыту.
Любой человек, священник он или мирянин, волею Божией поставленный на миссионерское служение, должен помнить об этом. И в первую очередь в аспектах духовной педагогики руководствоваться не своим, весьма скромным духовным опытом, но опытом и поучениями святых учителей Церкви. Изучение же бесценного опыта святых дает нам понимание того, что сама деятельность миссионера несет в себе очень значимые нюансы, скажем, миссионер должен быть «прозрачен», он не должен приводить к себе, не должен замыкать все внимание слушающих на себя… Более того, миссионер в глазах своих катехуменов (учеников, изучающих христианскую веру), подобно св. Иоанну Предтечи, должен постепенно «умаляться» и, быть может, его авторитет должен и вовсе исчезнуть из жизни уже утвердившихся в Православной вере христиан. Цель христианской миссии – Христос. И миссионер в этом отношении должен приводить человека ко Христу, а не к себе. Можно сказать иначе: задача миссионера указать человеку дорогу, ведущую ко Христу, привести человека в Церковь, а не в свою «обитель». То есть подлинная миссия всегда уважает нравственную свободу личности и не допускает никакой манипуляции жизненными обстоятельствами слушающего.
Необходимо отметить, что в связи с моей должностью и достаточно обширной публицистической деятельностью я должен быть в курсе происходящих в нашей Церкви событий. Можно даже достаточно уверенно констатировать, что, так или иначе, я достаточно часто являюсь непосредственным (иной раз и невольным) свидетелем и событий, происходящими в мейнстриме современной церковной жизни. Но многие мои православные друзья до публикации моего доклада «Коммерческо-религиозный проект священника Владимира Головина» ничего не слышали о протоиерее Владимире Головине и его массово-«лечебно-молитвенной» деятельности. Собственно и многие мои коллеги также оказались не в курсе как деятельности самого «болгарского старца», так и его собственной персоны. Т. е. складывается достаточно парадоксальная ситуация, когда некая «группа верующих» формирует весьма внушительную по численности (порядка 100 000 человек) мировоззренческую, духовную «резервацию» где-то на «окраине» церковного мира, в то время как в «центре» ни слухом ни духом не ведают об этом фактически самочинном многочисленном, но незаметном для «большой» Церкви религиозном диссидентстве.
«Входя в храм, снимают шляпу, а не голову», – говорил английский писатель Г. К. Честертон. И, действительно, отличительная черта подлинно христианской Церкви в том, что она понуждает входящего в Нее думать, а не слепо принимать некие утверждения и следовать им. В атеистическом мире принято считать, что вошедший в Церковь человек освобождается от этой опасной обязанности думать, рассуждать, анализировать. Таким образом, мир верующего человека (в глазах «образованного» атеиста) представляется в таком черно-белом формате, где присутствуют радикально однотипные и точно выверенные ответы на все вопросы. Однако это не так. Напротив, жизнь верующего человека много сложнее жизни атеиста или агностика. Дело в том, что верующий человек вместе с атеистом и агностиком ежечасно, ежеминутно, а может и ежесекундно, совершает тот или иной выбор, но только христианину непосредственно вменяется в обязанность нести ответственность за него в вечности. Для атеиста смерть это с одной стороны бессмысленный и безжалостный конец всему, с другой «благое» избавление от «груза» жизни. Для верующего, в данном случае для христианина, смерть – это открывшаяся дверь в зал судебных заседаний, в экзаменационную аудиторию, где ему придется дать нелицемерный ответ за всю жизнь, за каждый поступок и каждую мысль. А посему мир верующего человека намного сложнее и разнообразнее мира атеиста. И, соответственно, пространство христианского богословия – это обширное поле для богоустремленной человеческой мысли, для реализации таланта стремящейся к Богу личности.
На сегодняшний день по целому ряду важных вопросов, не имеющих первостепенного догматического характера, однако несущих печать актуальности для современного человека, имеются определенные разномыслия. Скажем, до сих пор не совершен внятный богословский анализ теории общественного договора (т. н. «социального контракта»), основателями которого являлись Т. Гоббс, Дж. Локк, а популязатором Ж. Ж. Руссо и которая фактически лежит в основе современного понимания прав и свобод человека. Много сложных и окончательно неразрешенных богословских вопросов в сфере биоэтики, понимания физической смерти, аспектов личностного и биологического бытия. Это же касается и мира современной медиаактивности, медиаагрессии и т. п.
Православная Церковь, в отличие от тоталитарной секты, не препятствует своим последователям иметь несколько различные частные мнения касательно разного рода второстепенных, недогматических вопросов.
В христианстве присутствуют основополагающие догматические истины духовного порядка, которые незыблемы, точно так же как законы арифметики в математике. Но, одновременно с этим, в практической жизни христиан возникает целый ряд вопросов, по которым церковных определений никогда не было и на которые, даже на основании богатого опыта Церкви, трудно бывает ответить однозначно. Поэтому Церковь в этих случаях допускает для своих чад иметь несколько различные мнения касательно данных вопросов, если таковые не нарушают основные принципы христианской веры и убеждений. Из одних и тех же фактов можно построить множество гипотез, касающихся не самих оснований веры, но некоторых частных следствий. Основания (догматы, принципиальные положения христианской веры) незыблемы, однако осмысление следствий, исходящих из этих оснований, может носить различный характер. И в этом Церковь предоставляет человеческой мысли свободу. Но даже вопросы первостепенные (догматические истины) сопровождаются чрезвычайно солидной аргументационной базой. Для этого, собственно, и собирались Вселенские Соборы, на которых вытачивались умопостигаемые, философски корректные формулировки Божественной Истины, насколько ее возможно было донести до человеческого разума, который обусловлен фактором ограниченности познания в пределах грубого мира. Т. е. любой христианский догмат обладает исчерпывающей аргументационной базой (в рамках, естественно, христианского мировоззрения) для ненасильственного принятия оного испытующим сознанием.
Зачем я все это говорю? Для того, чтобы обозначить, что мир христианской мысли чрезвычайно богат, разнообразен и глубок. Современный человек, приходящий в Церковь, читающий Новый Завет, конечно же, проходит через лекции проф. А. И. Осипова, через книги покойного иерея Даниила Сысоева, через проповеди протоиерея Димитрия Смирнова, протоиерея Алексия Уминского, протоиерея Артемия Владимирова, протоиерея Андрея Ткачева и т. д. И в этой палитре мнений кому-то может показаться, что богословский прогрессивизм А. И. Осипова излишен и уважаемый профессор слишком широко трактует высказывания святых отцов. Другому, напротив, нравится академизм Осипова, но кажутся грубыми и неуместными шутки протоиерея Димитрия Смирнова. Третьему более по душе внимательный о. Артемий Владимиров, но кажутся развязными выступления о. Андрея Ткачева. Наконец, человек слушает проповеди тех священников, которые служат в том храме, прихожанином которого он является. И чрезвычайно замечательно, если этот человек начинает знакомиться с творениями святых отцов, т. е. тех, чей духовный авторитет, как было сказано выше, засвидетельствован всем опытом жизни Церкви. Но даже здесь он может найти несколько различные мнения касательно некоторых вопросов. Так XIX век ознаменовался спором свт. Игнатия Брянчанинова и свт. Феофана Затворника о природе ангелов. Главное же то, что грамотно воцекровляющийся человек сталкивается с внушительной палитрой различных мнений касательно многих аспектов современной жизни и возможных отношений к ней со стороны христианского сообщества. Однако человек отнюдь не тонет в этом «море» многоголосий, но, напротив, он учиться думать, анализировать, сверять нечто услышанное или преподанное ему, в формате лекции или проповеди, с Преданием Церкви, с Евангелием и традицией понимания этой Книги святыми отцами.
В ситуации же с «болгарской общиной» мною наблюдается чрезвычайно печальная картина. Люди знакомятся с христианством исключительно по проповедям протоиерея Владимира Головина (надо отметить, проповедям весьма сомнительного содержания, как с богословской, так и с этической точек зрения). Эти люди, по сути совсем еще неофиты, удивительным образом минуют ту «центральную Церковь», тот мейнстрим современной церковной жизни и аккуратно оказываются в некоей духовной «резервации» где-то на «окраине» церковного мира. Таким образом, они «благополучно» минуют Осипова, Смирнова, Уминского, Сысоева, Ткачева и уж совсем маловероятно, что знакомятся с творениями святых отцов. И находясь на этой достаточно многочисленной, но все же «окраине», они позволяют себе достаточно дерзкое и агрессивное поведение по отношению к «центру», буквально не выносят никакой критики в адрес их духовного наставника, его (мягко говоря) неудачных проповедей, маловразумительных ответов.
Здесь необходимо отметить еще одну важную деталь. Дело в том, что наши чувства, ощущения, душевные переживания не имеют от начала названий. Грубо говоря, человек не рождается с встроенной программой понимания того, что такое истинная религиозность, правильная молитва, верный нравственный настрой. Точнее сказать так: религиозность есть антропологический факт и она (религиозность) присуща (в той или иной степени) всем людям (как интуитивное ощущение сверхъестественного), однако правильная вера, истинная молитва – это то, что личность постигает посредством воспитания. Поэтому, как некоему человеку (его родители, учителя, наставники, старшие друзья) назовут некое его внутреннее переживание (от начала имеющее место быть или инспирированное некоей религиозной или психической практикой), так он и будет считать, быть может, всю жизнь. Так, человечек, родившийся в семье неопятидесятников и, разумеется, с детства таскаемый родителями на соответствующие «молитвенные собрания», со временем усвоит, что молитва есть тот самый иррациональный экстаз, который “внешними” для секты людьми воспринимается, как массовый психоз. Ребенок, родившийся в семье реинкарниста, с детства под влиянием окружающей среды начинает вспоминать свои «прошлые жизни», хотя таковые являются лишь его детскими фантазиями, мечтами, которые имеются у всех прочих детей, однако родители и их многочисленные друзья из медиумического клуба «карма-кола» учат свое чадо воспринимать оные как «воспоминания прошлых жизней». И для него это «религиозная жизнь», он видит в этом «спасение».
В случае с «Православным Болгаром» происходит некая подобная ситуации. Человек, приходящий к вере, узнает, что самой древней и совершенной формой молитвы является некая «молитва по соглашению» и, что только такая молитва имеет особую силу и особую духовную ценность. И сила и ценность в данном случае определяется количеством молящихся, но никак не умением человека молиться, никак не чистотой его сердца, не праведностью его жизни. Священник Павел Островский убедительно доказал, что апелляция протоиерея Владимира Головина к Евангельским словам (Мф. 18:19) для обоснования особо благодатного статуса «молитвы по соглашению», мягко говоря, не состоятельна. Эти Евангельские слова Головин вырывает из контекста общего Евангельского повествования и придает им принципиально иной смысл. Более того, никто из святых отцов (в том числе Великих учителей Церкви) никогда не давал подобного толкования этого Евангельского отрывка, даже близкого к этому у святых мы не найдем!
А значит, тот молитвенный опыт, который предлагает протоиерей Владимир своей многочисленной пастве, есть чистой воды новодел. Но справедливости ради, следует отметить, что новое – не значит плохое, новое – не значит неправославное. Христианская традиция не мыслит саму Церковь в качестве некоего законсервированного продукта и не воспитывает в своих носителях воинствующего отторжения всего нового. Но, тем не менее, некоторая разумная осторожность к некоему нововведению всегда присутствует в сознании православного христианина. И она (разумная осторожность), в свою очередь, не позволяет ему с какой-то, по-детски агрессивной, требовательностью настаивать на том, что «эта молитва самая лучшая». Тем более, элементарная порядочность не позволит этому человеку назвать сей эксперимент «древней практикой Церкви», учитывая тот факт, что церковная история не знает подобных прецедентов «молитвы по соглашению» (в той форме, в какой ее проповедует протоиерей Владимир Головин). Более того, сила молитвы никогда не «измерялась» в традиции Церкви количеством ее участников. И хотя в истории Церкви известны случаи именно общей коллективной молитвы (не в той форме и не с тем содержанием, как это преподносит Головин), но все же, личная праведность совершителя молитвы всегда имела большее значение, нежели количество ее совершителей. Другими словами, здесь качество имеет больший приоритет, нежели количество.
Через все сочинения святых отцов красной нитью проходит мысль о том, что молитва – не есть формальное произнесение определенного порядка слов, не «выжимание» из себя каких-то чувств. Оказывается и молитве нужно учиться, правильной молитве, благодатной. Известен такой случай… Однажды к прп. Серафиму (Романцову) пришёл некий монах и сказал, что имеет внутри себя непрестанную молитву, на что прп. Серафим ему ответил: «Нет у тебя никакой молитвы, ты просто привык к словам молитвы, как иные привыкают к ругани». Оказывается, можно вместо молитвы бездумно, бездушно постоянно повторять слова молитвы (как слова привязавшейся песенки), обманывая самого себя! Оказывается и молитва может быть неправильная, пустая, ложная и даже бесовская. Молитва – это один из самых сложных вопросов духовной жизни и святые отцы подробно и многократно говорят обо всех нюансах и опасностях этого необходимого и наиважнейшего христианского делания. А говорят ли об этом в «общине» Головина? Увы, нет. И вообще не может не удивить чисто материалистический, плоский и даже пошлый «арсенал» молитвенных прошений в этом религиозном движении. Святоотеческая традиция учит просить в первую очередь (а строго говоря – и только) о духовном, ведь все остальное «приложится вам» (Мф. 6: 33). А в головинской «молитвенной» практике чувствуется влияние вполне пошлого советского популизма в духе: «Догнать и перегнать Америку!!!» или «Встаньте дети, встаньте в круг», а не святоотеческого наследия.
Однако человек, приходящий в общину Головина, учится именно такой альтернативной «молитве», усвояет чисто магическое, а не православное мировоззрение, равно как и принимает иные, весьма и весьма спорные взгляды протоиерея Головина в качестве «учения Церкви». На целый ряд догматических ошибок, искажающих саму суть христианской веры в выступлениях Головина, указал профессор Александр Леонидович Дворкин. Я же, просматривая проповеди протоиерея Владимира, заметил одну существенную особенность: он вроде бы и хочет сказать какую-то правильную вещь (видимо где-то он слышал, может на лекциях во время обучения), но катастрофичная путаница в терминологии, несуразная, а подчас неуместная и неприличная, отталкивающая составляющая аллегорий и, наконец, откровенная грубость и хамство сводят все “благие” порывы на нет. Так, скажем, протоиерей хочет раскрыть содержание христианского догмата о богочеловечестве Иисуса Христа и говорит о том, что «во Христе две природы в одном естестве», хотя правильно сказать «в одной Ипостаси» или «в одной Личности», ибо философский термин «существо» не синонимичен с понятием «личность» (по-греч. ὑπό-στᾰσις). Но это – тонкости богословия, и подобная ошибка (или оговорка) имеет значение именно в контексте неких догматических (вероучительных) утверждений. Однако в рамках обычной приходской беседы она вполне простительна, разумеется, если плохой ученик публично исправит оную.
Но есть вещи и более очевидные. Скажем, протоиерей Владимир прав в том, что христианин, в том числе и православная девушка должны опрятно и красиво выглядеть. Однако в ходе аргументации данного тезиса священник опускается до обсуждения нижнего белья. Зачем? Может он хочет таким образом укрепить свою проповедь «близостью к народу», однако подобный миссионерский шаг возымеет скорее обратный эффект в том самом народе: «если даже христианские священники так же пошло шутят, как мы, то в чем ценность тогда этого христианства?». Действительно, молебен имеет по своей структуре форму именно Утрени, так же – Великая ектения, Евангелие, Канон (запевы), сугубая ектения. Но зачем протоиерей Владимир называет молебен «кастрированной утреней», искажая и подлинный смысл, и этику поведения православного священника? Можно сказать «краткая Утреня», но не кастрированная. Это разные вещи.
Далее, нельзя пройти мимо обсуждения Головиным физиологии Иисуса Христа… Ну неужели нет иного способа указать и раскрыть именно человечность Иисуса Христа, яркие стороны Его человеческой природы? Уж, в крайнем случае, можно посоветовать посмотреть фильм М. Гибсона «Страсти Христовы», где реалистично и исчерпывающе показаны все жутчайшие страдания именно Богочеловеческой личности Христа, мужество и силу Его, именно как Человека. Сколько в самом Евангелии дается примеров человечности Господа – и плач в связи с вестью о смерти Его друга Лазаря и кровавый пот во время Гефсиманских борений и, наконец, крик: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мк. 15: 34). Неужели этого недостаточно? Неужели «простого народа ради» требуется поднимать туалетную тему, к тому же протоиерей Владимир просто не знает, что данная сфера в Ветхом Завете была вполне конкретно регламентирована?
И в данном случае, следует отметить, что даже враги христианства не опускались до того, чтобы обсуждать такого рода физиологические подробности из жизни Богочеловека, хотя у них были на то определенные основания. Еще Эпикур сказал: «Наши боги (языческие боги – прот. А.Н.) не пойдут на то, чтобы сделаться действительными людьми». И, правда, языческое сознание радикально разграничило мир идей («духовный мир») и мир материи, в которой видели источник деградации, концентрацию зла и сферу угасания подлинной жизни. А, соответственно, для греко-римского философа-язычника христианский догмат о том, что Божественный Логос стал Человеком совершенным (т. е. настоящим) казался бредом, именно в силу радикального разграничения языческим сознанием тонкого мира мысли, идей, духа и грубого мира материи, смерти, т. е. всеобъемлющей деградации. Если в мировоззрении христиан материя понималась, как творение Божие, ибо согласно Библии, все то, что Богом создано, «хорошо весьма», то язычник видел материю в качестве не сущего (не существующего), т. е. антагонизма истинному, высшему, божественному благодатному бытию. Если, согласно христианскому мировоззрению, зло сосредоточено в неправильном устремлении (расположении и устроении) разумной и свободной личности, а не в природе (а отсюда и любые нравственные категории присутствуют исключительно в мире людей), то для язычника сама грубая природа (и человеческое тело в том числе) – радикальное зло. Именно с этим связаны знаменитые слова Апостола Павла о том, что в мире эллинизма проповедь о Распятом Боге звучит, как безумие, как слова сумасшедшего.
И, здесь, как кажется, язычникам представлялась такая «хорошая» возможность уколоть христиан, что «мол, в Вашей примитивной вере, которая допускает мысль о воплощении Сущего в не сущее (т. е. Бога–Духа в материальное тело), наверное, и сам «ваш воплотившийся Осирис» ходил по нужде». Однако ничего подобного в полемичных сочинениях язычников и, в частности, в словах платоника Цельса нет. Все языческие философы той эпохи были много более культурными и интеллектуально воспитанными людьми, и в процессе даже нападения на христианскую веру старались прибегать к аргументам историческим и мировоззренческим, а не дворово-физиологическим. Но последнее непотребство оказалось востребовано (простите за казуистику) именно православным священником Головиным.
В заключении хотелось бы отметить, что любая христианская миссия может считаться успешной в том случае, если она вызывает не только живой интерес у слушателей к христианской вере, но и пробуждает в человеке благоговейное чувство к святыне, а не стыдливые смешки девочек, которым «православный священник» рассказал о физиологии Мужчины. Без благоговения не может быть настоящей и искренней молитвы, без благоговения нет христианства и даже нет религиозности как таковой. Эту простую, но важную истину знают люди Церкви. Однако огромное число последователей Головина проходит фактически мимо Церкви, мимо Истины. Если (относительно немногочисленные) последователи иерея Георгия Кочеткова воспринимают себя, как «элитарный клуб интеллектуальных христиан с гуманитарно-широкими взглядами», то на примере уже многочисленной «болгарской церкви» мы видим стремительное развитие именно «народного православия», лубочного «богословия», с его грубой антропологией, магической религиозностью и отсутствием элементарной культуры дискуссии и апологетики.
Собственно, в переводе на церковнославянский язык, слово «народный» будет звучать именно «языческий». И, на примере религиозного движения протоиерея Владимира Головина, можно наблюдать как раз типичное становление языческого культа под внешней оболочкой Православной веры. Могут спросить: ну неужели подобные проявления языческого сознания имеют место только в «общине» Головина, а в других приходах такого нет? Увы, есть, и не мало, но именно т. н. «болгарская церковь» транслирует прикрытое Православием язычество с необыкновенной силой и вполне мирским профессионализмом. И самое печальное, что происходит сие безобразие давно, но никакой внятной реакции нет до сих пор.
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML