6
Почему нам проще «приручить» Бога, чем довериться Ему? Архимандрит Савва (Мажуко) продолжает великопостный цикл «Духовные упражнения». 
Архимандрит Савва (Мажуко)
– Мы же друзья, мне-то ты можешь признаться! Ты ведь тоже, как и я, считаешь, что Христос – это никакой не Бог. И не ты один, зачем притворяться?
Этот вопрос я услышал от человека, с которым много лет дружил.
Что же, он не знал, что я священник? Очень хорошо знал! Отлично знал! Потому что он и сам был священником. Уважаемым, талантливым, невероятно харизматичным батюшкой, которым я восхищался. А потом он торжественно объявил, что во Христа не верит, и самое странное – это не мешало ему оставаться в сане, совершать литургию, строить храм, общаться с людьми. Через некоторое время он все-таки отказался от служения и ушел из Церкви, разбив сердце не только своим друзьям, но и духовным детям.
Таких трагедий немало. Они были и – увы! – будут, потому что, как говорил один старичок: «Враг в отпуск не пошел!»
Был и такой разговор:
– Как же ты, не веря во Христа, совершаешь Евхаристию?
– А что тут такого? Мне очень нравится литургия. Такая подвижная, веселая служба, особенно Великий вход и проскомидия. Это очень красиво. К тому же бодрит и поддерживает.
Верующий человек хватается за голову: как так можно?
Оказывается, можно. И жизненный опыт, и церковная история показывают, что религия вполне может обходиться без Бога. Иногда Он только мешает.
Весной и летом на наших подоконниках селились помидоры. Сперва это была рассада, тонкая и ранимая, а ближе к осени вальяжно и без стеснения тут располагались пузатые зеленые помидоры. Мама боялась за их здоровье, поэтому отправляла вызревать в домашних условиях.
Есть мысли, которые требуют долгого «вызревания» в покое и уюте. Они обязательно созреют, вы их только не тревожьте. Один из моих «зеленых помидоров» – это вопрос о том, почему современное общество стало таким секулярным, почему молодые люди спокойно обходятся без Церкви? Было бы у них хотя бы безбожие или азарт спора, философская взволнованность! Нет! Сонное равнодушие.
Пока этот «помидор» я отложил до лучших времен, но некая догадка у меня все же пробивается. История христианской культуры – это хронология эмансипации. Средневековое общество было цельным и монолитным. Бросая «светлый луч аналитического метода на темные стороны тогдашней конъюнктуры», мы с трудом можем отличить богословие от философии, мораль от религии, политику от веры, национальность от религии и науку от теологии.
Как говорил один немецкий кардинал: «Всё во всём под формой каждого». Правда, он имел в виду бытие, а мы применяем его афоризм к средневековой культуре. Философия, психология, медицина, музыка, политика, экономика – все было единым стройным и отлаженным организмом. Коснись любого органа, и он свяжет тебя с любым другим. Стройная и понятная система. Добрый и уютный мир, где у всего есть его законное и заслуженное место.
Этот слаженный космос, устроенный, словно дивный готический собор, созидался веками, и, казалось, последние камни и шпили осталось сложить в грандиозное строение и останется только любоваться. У всего свое место. Все собрано в стройный хор. Даже Богу отведено свое место, и Он, кажется, вполне оправдал все ожидания, заняв подобающую нишу, исполняя свою партию. Но что-то пошло не так, и послушные дети стали стремительно покидать «родительский дом».
Наука «потребовала свою долю» и отделилась, не переставая дробиться на отдельные направления знания, ушло в «автономное плаванье» искусство, политика «отбилась от рук» и перестала нуждаться в религиозном обосновании, философия потребовала развода с теологией и «выиграла процесс», мораль потребовала автономии от веры. Каждый из этих «разводов» сопровождался апокалиптическими срывами, ожиданиями конца времен, но люди продолжали жить и плодить культурные продукты, которых стало так много, что они вполне удовлетворили потребность человека в смыслах и символах. Церкви начали пустеть, некогда многолюдные монастыри закрывались, зарастали бурьяном тропы пилигримов.
И христиане снова вспомнили, что Учитель с самого начала называл их «малым стадом». Но ведь раньше было так много людей, была такая крепкая вера. Мне кажется, что все это торжество и многолюдство было связано с тем, что многие из человеческих запросов в те времена решались только религиозно, других способов просто не было. Университеты были церковными, наука развивалась при монастырских школах, священники были психологами, психиатрами и учителями, библиотеки и больницы были при обителях, и одинокому человеку часто просто некуда было идти, и, чтобы не умереть с голоду, он шел в монахи.
Сегодня у нас есть система здравоохранения, государственные школы и научные центры, консерватории и филармонии, досуговые центры и психологические тренинги, а главное, все умеют читать и нужду в высоком удовлетворяют тем, что не так пугает. Потребность в смыслах и мистике можно успокоить литературой, кино и компьютерными играми. И, признаться, я этому только рад.
Если в Церкви вы ищете психологической помощи или эстетических восторгов, лучше сходите к врачу или навестите музей. Евангелие не об этом.
Фото: spbda.ru
Мой торопливый и сильно скупой набросок истории христианской культуры не более чем авантюра и упрощение. О средневековой культуре написаны целые библиотеки книг. Зачем нам вглядываться в эти пыльные фолианты? Какое отношение это имеет к духовным упражнениям?
Самое прямое. Мы умозрительно различаем христианство и религию. Христианство несводимо к религии, которая есть врожденная нам способность оформлять и означивать наш опыт веры. Религиозные и культурные формы, «символические одежды», в которые мы облекаем наш духовный опыт, – универсальны, они принадлежат области естественной духовности, тварной или имманентной. Религия – это кристаллизация опыта веры, оформление глубоко интимного опыта личной встречи с Богом.
Вера и религия между собой соотносятся как мед и сахар. Мед постоянно засахаривается, и от верующего требуется постоянное усилие в том, чтобы добраться до сути. Каждый раз мы вынуждены «взламывать» застывшую сахарную корку, чтобы понять, зачем все это. Это постоянное духовное упражнение, непрерывная внутренняя работа, которая необходима как для всего церковного общества, так и для каждого христианина в отдельности. Нельзя позволить своей вере застыть и «завершиться».
Вера – это процесс, динамическое состояние, постоянное вопрошание:
– Кто я?
– В вере ли я?
– Верующий ли я человек или просто религиозный?
Но большинству достаточно сахара.
В XVII веке Русская Церковь пережила трагедию, раны от которой кровоточат до сих пор. При Патриархе Никоне и царе Алексее Михайловиче произошел церковный раскол, который называют старообрядческим.
Говорят, что и у Патриарха, и у царя были большие политические проекты, которые почему-то требовали унификации обрядов Русской Церкви с обычаями православных греков. Так появилось троеперстие, тройное аллилуия, изменения в богослужебном уставе и прочие новшества, совершенно не принципиальные, не касающиеся веры. Но они всколыхнули народ, тем более что вводилось все это грубой силой, варварски и без церковного обсуждения. Доведенные до отчаяния люди стали устраивать гари: заколачивались в церквях и срубах с женами и детьми и сжигали себя, ожидая скорого конца света.
Люди шли на смерть ради верности обряду. Почему они так болезненно принимали обрядовые изменения? Потому что это сфера религии, область тонких духовных переживаний. Мы порицаем людей, жарящих на вечном огне сосиски, называем их кощунниками, потому что память войны – это память страшной человеческой боли, и, если у тебя нет сочувствия к страданиям миллионов, может, у тебя и вовсе нет сердца?
Религиозная символика и обрядность – это тоже область глубоко интимных переживаний. Здесь требуется деликатность и учтивость, которой не отличалось правительство Алексея Михайловича. И пострадало много невинных людей. Но у этой трагедии есть и духовное измерение. Старообрядчество было одним из самых первых диссидентских движений в России. Они боролись за свои права. Но их нельзя назвать христианскими мучениками, потому что они шли на смерть не ради Христа, а ради религии, умирали за обряд. И при всей симпатии к этому движению христианским его назвать не могу.
Мировоззрение старообрядцев вполне средневековое. Это упорядоченный космос, иерархически устроенный, и на вершине этой иерархии – Бог. У Него есть свое законное место.
Но христиане верят в Нездешнего Бога. Ему нельзя указать Его место, Его нельзя «приручить» или посадить на цепь. Он – не часть тварного мира.
У Рильке есть пророческое стихотворение «Бог в Средние века».
И они Его в себе несли,
Чтоб Он был и правил в этом мире,
И привесили Ему, как гири
(Так от вознесенья стерегли),
Все соборы о едином клире
Тяжким грузом, чтобы Он, кружа
Над своей бескрайнею цифирью,
Но не преступая рубежа,
Был их будней, как часы, вожатый.
Но внезапно Он ускорил ход,
Маятником их сбивая с ног,
И отхлынул в панике народ,
Прячась в ужасе от циферблата,
И ушел, гремя цепями, Бог.
Читаю и думаю о том, что Средние века никогда не закончатся, потому что религиозному человеку проще «приручить» Бога, найти Ему место в своей уютно организованной религии, чем довериться Ему, оставив себе вместо железобетонной уверенности религии хрупкость христианской надежды.
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML
