22
18 февраля. Почему не надо удивляться тому, что человек повел себя как Бармалей, может ли обида быть «правильной», и как научиться прощать - размышляет архимандрит Савва (Мажуко).
Вера во Христа есть личное дело каждого. Так ли это на самом деле? Вот слова, которые доказывают обратное:
«Божественную же пия Кровь ко общению, первее примирися тя опечалившим, таже, дерзая, таинственное брашно яждь».
Это из молитвы перед Причастием. Смысл такой: если собираешься причаститься, прежде всего, прости тех, кто тебя обидел. Согласитесь, логичнее было бы требовать примирения с теми, кого я обидел, но молитва говорит о другом. Если ты христианин, ты и так не должен людей обижать, но даже для такого хорошего и безобидного человека остаётся серьёзной проблемой простить своих обидчиков. И это очень непросто.
Архимандрит Савва (Мажуко)
Было время, я не верил, что такие люди вообще есть на свете – те, кто не может простить. Сколько раз в откровенном разговоре мне признавались в неспособности простить родителей, друга, мужа или коллегу. Но ведь это же так просто: прости, да и дело с концом! В жизни всякое бывает! А потом я узнал, что такое бессонница. И познакомился с «призраками».
Каждую ночь меня накрывали воспоминания. И почему только тишина ночи будит самое страшное? Просыпались старинные обиды, забытые предательства и унижения. Человек давно умер, всё ушло, но, оказывается, я никак не могу ему отпустить, и самое страшное, я сам себя простить не в состоянии, ведь среди «призраков» и мои неотменимые поступки.
Прощеное воскресенье – такой красивый сердечный обычай! Сколько раз я обнимался с этими людьми в канун поста, мы простили друг друга, но достаточно одной бессонной ночи, и я снова ранен и растерзан прошлым, и только солнечный свет несёт мне исцеление. А рядом ходят люди, которым не помогает даже солнце. «Призраки» не отпускают их даже днём. И только причитания:
– Почему я не могу простить отца? Ведь я стараюсь, молюсь – не отпускает…
– Как простить маму? У нас всё хорошо, я скрываю, но себя не обманешь.
– Как забыть, что мне сделал друг? Я ему простил, но горечь никуда не уходит.
– Не могу простить себя. Ненавижу! Терпеть себя не могу!
– Как помириться с братом? Мы давно простили друг друга, но только увижу его, и сердце падает.
Очень часто это говорят верующие, церковные люди. Есть среди них и священники, и даже епископы. Потому что мы просто люди, и у каждого из нас, вне зависимости от сана и возраста, есть сердце и слёзы, пусть даже на людях я сильный и уважаемый человек.
Но как научиться прощать? Не знаю. Я сам этому только учусь и прошёл небольшой путь, но кое-что всё же можно сделать.
Самое главное – быть честным и признаться себе в своей слабости. Мне кажется, люди были бы куда сильнее и успешнее, умей они разрешить себе быть слабыми. Не бывает неуязвимых людей. Надо помнить о своей уязвимости, спокойно и весело принять эту уязвимость.
Фото: wallpaperup.com
Право быть обиженным – привилегия человека, знак благородной человеческой слабости. Способность обидеться – признак здоровья. Если в вашей пьесе есть фраза «меня невозможно обидеть», значит, у вас роль робота. Нормальный человек может обижаться и должен обижаться. Только надо научиться делать это правильно, потому что обидчивость это словно щепотка дорогой приправы в роскошном блюде: переперчишь – испортишь всё, а может и отравишься.
Без специи нельзя, но обед не может состоять из одних специй. Человек – хозяин своих эмоций. Должен быть.
Приручить эмоции – дело трудное и хлопотное. Воспитание чувств – тонкое искусство. Если вы не гранитный памятник, то обязательно будете обижаться, но то, в какую форму и на какой срок выльется эта обида, зависит только от вас.
Обижайтесь на здоровье, но отнеситесь к этому как к учёбе, тренировке, не боясь ошибиться, пойти по неверному пути. Отнеситесь к своей обидчивости со спортивным азартом. Развлекайтесь!
В одном монастыре жили две старинные монашки Дорофея и Досифея. Они пришли в обитель в одно время, девочки-одногодки. Крепко трудились, терпели невзгоды, прошли через лагеря. Но всегда вместе. После войны вернулись в родной город и до самой смерти прожили в тесной комнатке с другими выжившими сестрами. Так попали бы инокини-исповедницы в патерик или сборник для назидательного чтения, если бы не одна особенность их быта: с первого дня знакомства сестры «воевали» друг с другом. Это была бесконечная тяжба со всеми элементами борьбы, включая шантаж, подлог, интриги и сколачивание коалиций. Ни дня они не могли прожить друг без друга, так же как и без ругани и взаимных обид и обвинений. Их пытались урезонить, их мирили, стыдили, усовещевали – всё без успеха.
Фото: ritminfo.ru
Когда Дорофея собралась помирать, игуменья позвала священника для напутствия, а сестры общими усилиями подтащили Досифею проститься. Дорофея прослезилась и, обнимая подругу, сказала слабеющим голосом:
– Бог тебе простит, Досифея. Но знай, что ты враг мой до смерти.
Сёстры от таких слов разбежались в ужасе:
– Ой, страх, страх! Ой, грех, грех!
Правда, свидетель прощания, один древний батюшка, заходился звонким смехом, вспоминая эту сцену.
А я слушал и никак не мог понять, что для некоторых товарищей динамичная смена горьких обид и трогательных прощений была единственным доступным развлечением в их небогатой событиями жизни, разновидностью игры, где у каждого своя роль, так что друг без друга невозможно прожить и дня – затоскуешь и того гляди тронешься.
А древний батюшка смеялся. И меня заразил. Трудно сохранять серьёзность, когда речь идёт об игре. И уж, по крайней мере, не надо искать трагедии там, где дают комедии.
Если меня обидели, я разрешаю себе некоторое время пообижаться, ведь это очень приятно и даже полезно. А потом обычно забываю. Или записываю, потому что на память полагаться нельзя.
Товарищ в фетровой шляпе спешит в метро. Улыбнулись друг другу в лёгком поклоне. Откуда я его знаю? Сверяюсь с записями: «писал на меня донос». Вот змей!
Второй важный момент в преодолении обиды: признайся себе с предельной серьёзностью: люди могут быть последними подлецами и негодяями.
– Надо простить, потому что я во всём виноват.
– Не льсти себе: ты не можешь быть виноват во всём. Если твой обидчик – злобный тип, какая твоя вина?
Как ни странно, путь к прощению пролегает через поле честности. Не надо пускать благочестивый туман «спасительных» слов. Если вам сделали гадость, тем более умышленно, правильно назовите этот поступок. И это поможет вам простить.
– Простить окончательно? До конца?
– Всё зависит от того, что вы имеете в виду.
Почему я советую научиться правильно обижаться? Потому что в это искусство включается и навык борьбы со стереотипами примирения, которые только мешают помириться. У каждого есть представление о том, как выглядит идеальное прощение. Например, он, окровавленный и в струпьях, потеряв один глаз и все свои квартиры, всё осознав, падает на колени, вы плачете, целуете его, а потом, забыв всё, весело скачете по лужайкам, крепко ухватившись за руки.
Так не бывает. Потому что не все процессы обратимы. Есть вещь, которую у нас в Гомеле называют метафизической неотменимостью поступка. Любят у нас в Гомеле давать причудливые имена простым идеям. Суть в том, что, если человек сделал подлость, этот поступок можно загладить, искупить, вымолить, но его нельзя вымарать из истории, его нельзя отменить.
Любой поступок – навсегда. Поэтому жизнь наша так трагична и серьёзна. Этой простой истины не понимают люди, обвиняющие христиан, что мы все тут хорошо устроились: греши да кайся, и Бог всё простит. Бог простит, но моя история, моя биография это и есть мой портрет, моё лицо, моя личность. Всё остаётся. Чем страшнее проступок, тем больших усилий требуется, чтобы искупить его.
Прощение не отменяет труд искупления, поэтому так хорошо живому – у него его ещё есть время исправить хоть что-то.
Неотменимость поступка не есть повод для отчаяния. Мы ведь условились быть честными, поэтому не надо делать вид, что ничего не было. Если вы притворяетесь, что не обидели или не обиделись, память будет вам мстить. Любую обиду надо избыть, выстрадать, выболеть и отпустить, оставив при себе лишь снисходительность. Потому что мера мудрости есть мера снисходительности.
Я исхожу из простой богословской концепции: все люди – Бармалеи. Бармалей, как известно, кровожадный, беспощадный, злой, и ему не надо ни мармелада, ни шоколада, а только маленьких детей. Он увешан саблями, пушками и кинжалами. Он неповоротливый, ворчливый, сеющий вокруг себя разрушения и хаос. Каждый человек – Бармалей. Не спорь! Ты тоже. И если ты живёшь в обществе Бармалеев со всеми их ножами и кинжалами, ты обязательно «оцарапаешься», без этого никак, это естественно.
Спрашивают:
– Вы хороший человек?
Отвечаю:
– Когда?
Может, мой Бармалей сегодня выходной, сидит на лужайке и лижет мороженое. Но пусть никто не обольщается: Бармалей всегда настороже, руки не утратили крепость, глаза помнят блеск клинка. Может, вышел в отставку, но оружия не сдал. Если есть кинжал, он непременно пробовал чьей-то крови. Невинных Бармалеев не бывает. Обличая негодяя и обидчика, честно рассмотрите свои фантазии по поводу мести: чаще всего они куда кровожаднее, чем само преступление. Бармалей обидел Бармалея. Один раненый зверёк оцарапал другого.
Фото: pixabay.com
Бармалеем быть просто и естественно. Это не требует труда и напряжения. Доброта – плод титанических усилий. Быть хорошим человеком очень тяжело. Кто пробовал, знает. А кто не пробовал, нечего прикидываться невинной овечкой, когда встречаешься с несправедливостью и жестокостью. Быть хорошим человеком очень тяжело. Это ежеминутный, если не ежесекундный труд и усилие.
Не надо удивляться тому, что человек повёл себя, как Бармалей, особенно если этот человек – ты сам.
Мы не можем себя простить, потому что не верим в свою испорченность, не принимаем её, не знаем её подлинной силы, из-за чего не умеем этой порче противостоять.
Будь проще! Ты всего лишь человек! Не к лицу Бармалею крылья ангела!
Евангелие от Марка для меня всегда было особой книгой. Во-первых, коротенькое, что для религиозной книги не просто достоинство, но и знак милосердия; во-вторых, очень человечное, если не сказать, нежное. Только в этом Евангелии я встретил прямую и конкретную заповедь «не обижай» (Мк 10:19). Христос напоминает богатому юноше, какие заповеди следует соблюдать. Скорее всего, Он цитирует известный текст из книги Левит (25:17). Однако, как оказалось, в лучших рукописях этой фразы нет, что вовсе не означает, что обижать можно. Просто, если вы просмотрите все новозаветные отрывки, переведённые глаголом «обижать» или производными, окажется, что более точным было бы перевести эти места словами «оскорбить», «обмануть» или «поступить несправедливо». Наше русское «обидеть» уникальное.
Согласно словарю Фасмера, слово «обида» происходит от глагола «об-видети», то есть восходит к одному корню с «завидовать» и «ненавидеть». Можно сказать, что «обидеть», значит, в каком-то смысле, проглядеть, выпустить из вида. Обида, как зависть и ненависть, – ошибка зрения. Можно проморгать и проглядеть человека, недо-видеть его.
Есть сознательные обидчики. Но большинство людей обижают других не из злобности, а потому что им очень плохо. Единственный способ поделиться своей болью – обидеть другого. Несчастные люди! Их никто не научил состраданию! Сострадать – это не только сочувствовать больному, но ещё и уметь делиться своей болью с другими так, чтобы никого не «оцарапать». Поэтому, не торопитесь обижаться!
Обида – ранение, кровоточащая рана. Если у вас здоровый организм, рана заживет быстро, а боль забудется. Но вдруг вы диабетик или больны гемофилией, тогда даже маленькая царапина может стать настоящим бедствием. Невозможно прожить жизнь и ни разу не оцарапаться.
Жить – больно, и это нормально, это естественно. Если ничего не болит… может, ты умер?
Я защищаю естественное человеческое право быть обиженным. Обижаться, правильно обижаться, – нормально для человека и это есть признак здоровья. Однако прп. Марк Подвижник в «Добротолюбии» говорит, что подлинные причины обиды – тщеславие и сладострастие. Мне кажется, что здесь преподобный говорит о болезненной обидчивости, которая паразитирует на человеке с ослабленным духовных организмом. Тщеславие и сладострастие – серьёзные недуги. Обидчивость питается тщеславием. Это очень понятно и, признаться, знакомо многим. Тщеславный переоценивает себя, тщеславие само по себе недуг зрения: больной видит себя с искажениями. Отсюда и другой счёт обидам.
Фото: newser.com
Но куда более заразная болезнь – сладострастие жертвы. Обиженным и униженным быть очень приятно, а иногда даже и выгодно. И самое отвратительное, что может придумать человек, это прикрывать и оправдывать свою страсть Евангелием. Почему святой назвал этот недуг сладострастием? Потому что обида это процесс, это не статичное состояние. Если ты в ней задержишься дольше положенного, незаметно можно пересечь черту, когда тебе уже начинает нравиться быть обижаемым и угнетённым, и это сладострастие так накрывает человека, что он уже сознательно ищет повода к мучению, как пьяница бутылку.
Таким людям невыносим покой и счастье. Дай им прекрасного мужа, они постепенно превратят его в «жестокого деспота». Родись у них внимательный сын, он непременно станет «неблагодарным тираном» и «жестокосердым мучителем». Эти люди способны обратить в ад всё, что их окружает – дом, монастырь, учреждение. Мне не хочется писать о них подробно, потому что их портретами «увешаны» романы Достоевского.
Гораздо важнее осмыслить обиду и прощение как динамичный процесс, которым можно и нужно управлять, сознательно подчиняя себе.
Апостол Петр задал Спасителю вопрос: сколько раз прощать брату, согрешающему против меня? до семи ли раз? И Господь ответил: «до седмижды семидесяти раз» (Мф 18:22). Читая эти строки, мы думаем, что речь идёт о бесконечной череде обид, которые одна за другой наносятся человеку. Семьдесят обид – семьдесят прощений. Это тяжелое задание, но мы его принимаем. Но что если Господь говорит не только об этом? Что если формула пишется так: одна обида – семьдесят прощений? Что если человеку, который не способен сразу и до конца простить, приходится многие годы снова и снова прощать, погружаясь, благодаря этому опыту прощения, в самые глубины своей духовной жизни, опытно учась милосердию и снисходительсности?
При всём своём грозном величии Бармалей это портрет ребёнка, испуганного, одинокого, очень часто, раненого ребёнка, покалеченного зверёныша. В гениальной картине Хаяо Миядзаки «Навсикая из Долины ветров» у главной героини есть ручная белка, которая не отходит от девочки ни на шаг, без хозяйки тоскует, скучает, тревожится. И вот на крепость нападают, вокруг смятение, шум, крики. Белка пугается, пытается спрятаться и от ужаса и шума кусает девочку до крови. У кого есть кошки, знают, что такое случается. Но если внимательно присмотреться к картине, увидим, что девочка сама даёт укусить себя, чтобы белке стало легче. Это самая высокая степень дружбы и доверия – позволить себя поранить, сделать больно, чтобы друга хоть чуть-чуть отпустило.
Когда любимому человеку по-настоящему плохо, самая большая жертва, какую я могу принести, это позволить ему меня «искусать» и «исцарапать». Пусть ему станет легче. А потом вместе обнимемся, поплачем и посмеёмся. И простим.
Люди должны плакать.
Люди должны смеяться.
Это делает нас человечнее. И если вы плачете от обиды, скажите спасибо: кто-то напомнил вам, что у вас еще есть сердце.
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML