1
Самолет АН-148 с 71 пассажиром на борту потерпел крушение в Подмосковье 11 февраля. Погибли люди. В жизнь сотен других вошло горе. О том, как раскрываются люди в чрезвычайных ситуациях “Правмиру” рассказала бывший психолог МЧС, практический психолог, кандидат психологических наук Лариса Пыжьянова.
Лариса Пыжьянова
Журналисты нас часто спрашивают: «Похожи авиакатастрофы?» Ни одна катастрофа не похожа на другую. Катастрофа – это гибель людей, и у каждого конкретного человека есть своя семья, свои родственники и свое горе. Катастрофа – это же не что-то обезличенное, это судьбы людей.
После крушения самолета в Ростове-на-Дону горем был охвачен весь город, потому что раньше там не было таких крупных катастроф. И даже наши коллеги из Ростова – сотрудники Южного филиала Центра экстренной психологической помощи МЧС России – говорили: «Мы только на четвертый день поняли, что мы в родном городе, а не где-то на выезде».
Обычно выезжаешь куда-то, работаешь и возвращаешься домой, где все хорошо. В Ростове было такое ощущение, что все захвачены этой историей, что беда пришла в каждый дом. На улице, в гостинице только об этом и говорили. Более того, мы ехали в Ростов на поезде, и в вагоне тоже все только об этом говорили. Люди лицом к лицу столкнулись с тем, что беда может случиться с каждым.
На горячую линию МЧС было очень много звонков со словами соболезнования. Звонили из Ростова, Москвы, из Крыма, Сибири, да и вообще со всей России: «Мы с вами вместе. Мы не знаем, чем помочь этим людям, просто передайте им слова сочувствия, сострадания». Звонила девушка из Ростова: «Я готова к себе принять семью. Вот они приедут, что они будут в гостинице-то жить? Дайте мой адрес, я приму. У меня есть машина». Звонил мужчина, оставил только номер своего телефона, имя не назвал, сказал: «Я могу помочь материально, пусть просто позвонят».
Я люблю свою работу еще и за то, что вижу людей с их лучшей стороны, всех. Люди объединяются, чтобы помочь тем, кому сейчас плохо. Помню девочку, у которой погиб отец, рядом с ней стояли ее подружки.
Они просто ее держали за руки, вытирали ей слезы, и одна другой говорила: «Не плачь, она на нас смотрит и ей только хуже становится, давай не будем плакать». Мне кажется, что это самое большое, что они могли дать, показывая: «Отца мы тебе вернуть, конечно, не можем, если бы могли – сделали. Скажи, что нужно – мы поможем».
Всегда надо помнить о том, что наши близкие не даны нам в вечное пользование. Пока они с нами рядом, их надо ценить, беречь и говорить, как мы их любим. Живое человеческое тепло и участие, любовь друг к другу – это самое бесценное.
Работа психолога МЧС с родственниками жертв трагедии в аэропорту Ростова-на-Дону.
Фото: REUTERS
Не так давно мы с подругой детства вспоминали, как мечтали, что XXI век, если мы до него доживем, будет какой-то невероятно прекрасный. Как в книге Кира Булычева про девочку Алису, которая путешествовала с папой по другим мирам. То есть будет примерно так: люди вокруг будут мудрые, очень добрые, просветленные и умные. Наверное, не одни мы жили в таких иллюзиях, ждали светлого, хорошего будущего.
А мир такой, какой есть сейчас. И все равно для меня это про хорошее, потому что люди протестуют против зла, они его не принимают. И добра в мире очень много, его гораздо больше, чем зла. Но когда включаешь телевизор, то кажется, что все ужасно, что вокруг сплошная катастрофа, мы все куда-то рухнем, все погибнем, потому что плохо-плохо – там воюют, там стреляют, там бомбят, там взрывают.
Создается впечатление, что ты нигде не можешь быть в безопасности, как говорят люди, страшно выходить на улицу. Но и дома страшно, потому что были обрушения зданий, дом стоял – дом рухнул. Детей рожать страшно.
Но мы же никогда не жили легко. Какой период в жизни человечества можно вспомнить, когда мы жили безмятежно? Всегда были какие-то войны, конфликты, эпидемии. Наверное, наша земная жизнь неотделима от этого. Но у всего есть две стороны: можно погрузиться в ужас, а можно вынести из этого глубокий смысл.
Знаете, что меня поддерживает в таких ситуациях? Понимание того, что мы все равно живем в хорошем мире – добра и любви, и то страшное зло, которое терактами и катастрофами вторгается в нашу жизнь, оно для нас ненормально, именно поэтому мы так на него реагируем.
Шоковая, протестная реакция, что этого не может и не должно быть – это нормальная реакция, исходя из того, что мы люди, в основе которых заложено добро. Но только нельзя погружаться в ощущения, что все плохо, что будет еще хуже, и мир рушится. Он не рушится, это особенно ясно понимаешь, когда начинаешь общаться с людьми, которые оказались в этой тяжелейшей ситуации, и которые помогают другим. Пока есть люди, идущие спасать других людей, невзирая на то, что они сами могут погибнуть – человечество бессмертно, добро непобедимо.
В Воркуту, где погибли наши горноспасатели, где так и не подняли шахтеров, я не смогла вылететь с первой группой МЧС, а потом добраться было невозможно – просто не было билетов. Я полетела поздно, попала только на траурные мероприятия. Страшная ситуация, когда гибнет столько людей. Пошли горноспасатели и тоже погибли, для нас это был тяжелейший удар. Я ехала и думала: «Господи, я не знаю, как с этим всем справляться…»
Но в Воркуте я познакомилась с удивительными людьми. Среди них – три священника, три родных брата – отец Рафаил, отец Павел и отец Николай. Отца Рафаила направили служить в Воркуту. А потом к нему приехали братья. Думали – года на три, а уже там 13 лет живут.
Я с братьями-священниками всего несколько часов пообщалась – оговаривали траурные мероприятия, но при этом такой заряд добра получила! Воркута, сами понимаете, это тяжелейшие погодные и природные условия, вечная мерзлота. Люди, кто может уехать, уезжают, а они сюда приехали и живут. Возвели за это время храм прекрасный.
В городе есть район, где стоят трехэтажные бараки, полупустые, горевшие.Они тогда взяли один такой барак после пожара, постепенно отремонтировали, семь лет живя в одной комнатке. Сейчас это чудесное здание, на первом этаже у них столовая для малоимущих, там же кухня, там же прихожанки сами пекут хлеб. Они посчитали, что печь дешевле. На третьем этаже воскресная школа, зал, где они устраивают праздники для детей. Сначала у них были дети прихожан и малоимущих родителей, а потом всех стали приглашать, очень много детей собирается.
У них нет роскоши, но очень душевно и тепло. Есть там и музыкальная комната, и комната для творчества, где дети делают разные поделки, игрушки. А какие фотографии у них! Там такие у всех лица чудесные и живые.
Фото: mchs.gov.ru
Опять же, шахтеры, горноспасатели… Погиб шахтер, его достали вместе со спасателями. Начальник участка не отходил от семьи погибшего, сопровождал везде. Он сказал: «Все вопросы ко мне, я отвечаю за эту семью». У него в шахте осталось еще пять или шесть человек, их так и не подняли…
Вот откуда он берет силы? На него самого смотришь, а в глазах глубочайшее горе, но он не позволяет себе погрузиться в свою скорбь, потому что он рядом с этой семьей, он ее поддерживает, полностью решает все вопросы.
Журналисты задали вопрос горноспасателю: «Как вы туда идете вообще?» Понятно, что шахтеры идут на работу в надежде, что все будет хорошо, а горноспасатели идут тогда, когда все плохо. Там была ситуация, что в любой момент мог быть новый взрыв. «Как вам не страшно туда идти?» Его ответ был просто потрясающий: «Там же люди, как можно не идти?!»
Волгоград, обрушение дома. Там была удивительная история! Наши сотрудники приехали в больницу, посмотреть в каком состоянии люди, чем им помочь, а там дедушка, семидесяти лет, со сломанной ногой лежит, очень позитивный. Когда началось обрушение, он просто вышел из окна седьмого этажа.
Я, не знаю подробностей, как его поймали, но приземление было вполне благополучным, он просто сломал ногу. Когда его спросили: «Почему вы это сделали?» Он ответил: «Бабушка моя ушла на рынок. Если бы она не ушла, мы бы с ней вместе обнялись и умерли. А она ушла. Как это, она придет, а я погиб, у нее же горе будет, я не мог». У него был чемоданчик, вы знаете, у старых людей все четко, там деньги и документы. Он взял этот чемоданчик и решил, что надо как-то спасаться. Не хотел причинить жене горе…
Есть еще одна история, которая меня просто за душу взяла. Уже после событий на Украине, на одной из чрезвычайных ситуаций я работала с семьей погибшего украинца. Мы с ними говорили о том же, о чем и со всеми – о любви, о сострадании, о погибшем.
Через час мужчина из этой семьи мне говорит: «Вы знаете, я ехал сюда и не знал, как я буду на вас смотреть и с вами разговаривать, я вас всех ненавидел! А я приехал, на людей смотрю и понимаю, что вы все добрые и сострадательные. Мы сейчас с вами говорим на одном языке, я вас понимаю, вы меня понимаете, мы одной веры. Что с нами случилось?! Почему мы друг друга ненавидим?» Я спрашиваю: «Мы с вами друг друга ненавидим?» Он отвечает: «Нет».
Не надо говорить «в общем». Как только мы начинаем в общем говорить, что вот это русские, а это украинцы, мы теряем каждый себя. Нет просто русских и просто украинцев.
Каждая нация, каждая страна – это люди, каждый конкретный человек со своей судьбой и своими чувствами. Нельзя это обесценивать и обезличивать.
Вокруг происходят разные события – и плохие, и хорошие, и очень неоднозначные. Важно не столько само событие, сколько то, какой урок мы извлекаем из каждой ситуации, которая с нами произошла, какими мы из нее выходим. Люди переживают трагедии очень по-разному. Многие выходят взрослее, мудрее, сильнее и потом становятся опорой для других людей.
На одной катастрофе запомнились двое мужчин, у обоих погибли жены и единственные дочери, дочери были даже примерно одного возраста. Но насколько по-разному мужчины это принимали, настолько по-разному реагировали! Один кричал, всех от себя отшвыривал, обвинял, что все не так работали, все специалисты были плохи.
Не смогли, не нашли, не сделали… Мне было больно даже смотреть на него… Грустно и трагично, потому что человек лишил себя всяческой поддержки, в том числе и родственной. Этот несчастный мужчина сжигал себя этой ненавистью, но он так чувствовал, так видел – весь мир против него.
Со вторым мужчиной мы просто стояли и говорили, он мне рассказывал про свою жену и дочь. Он говорил, что они с женой друг друга очень любили, но по молодости им было сложно жить вместе. Они расстались, а потом снова встретились, поженились, и у них родилась эта дочь. Представляете, какое у человека было безумное горе, но он ни про кого не сказал дурного слова, никого не обвинял, он просто стоял и рассказывал историю своей жизни.
Так говорить про жену может только очень любящий человек. Когда он у следователя описывал под протокол особые приметы, он говорил про свою жену: «У нее для ее возраста были удивительно красивые зубы, как жемчужинки. На голове у нее была ложбинка.» – «Травма какая-то?» – «Нет, это врожденное, я ее по голове гладил и говорил «ты моя…». Понимаете, в таких мелочах видно, какая любовь у человека и сколько горя…
А дочь он даже не смог описывать. Он молча положил фотографию, и следователь по фотографии сделал описание. При этом, я повторяю, что человек ни про кого дурного слова не сказал, никого не обвинил, просто говорил: «Какое счастье, что мы смогли тогда во второй раз встретиться, что родилась дочь. Да, она прожила недолгую жизнь, меньше двадцати лет, но она ни разу не видела наших ссор, потому что их просто не было. Бог отпустил мне столько лет счастья, наверное, это много для нашей жизни».
Я понимаю, что ему будет безумно тяжело, но та любовь, которая у него есть к жене и дочери, даст ему возможность выдержать. Я не знаю, откуда силы берутся, но вдруг глаза как-то прояснились, и он говорит: «Могу, смогу, буду жить дальше!»
Фото: mchs.gov.ru
В старших классах школы я была в Хатыни, больше не была и, наверное, не поеду. На меня это произвело огромное впечатление, хотя в том возрасте я не была особо впечатлительной. Красивый зеленый лес вокруг, мир, тишина, и фигура отца, несущего мертвого ребенка на руках…
В Воркуте шла церемония прощания с горноспасателями и шахтером, который с ними погиб. И там же в холле были вывешены фотографии 26 шахтеров, оставшихся в шахте. Просто доска, обтянутая алым бархатом, и на ней фотография. И стояла женщина, прижавшись головой к фотографии мужа. Одной рукой она обнимала доску, а второй рукой гладила натянутый на ней бархат. Гладила и гладила без остановки. Прямо напротив нее жена горноспасателя практически таким же движением гладила крышку гроба и что-то тихо говорила.
С тех пор, как я была в Хатыни, я многое повидала, но это меня потрясло. Это было, действительно, если можно так сказать, «величие страдания». Они не кричали, не обвиняли никого, уже даже не плакали. Просто прощались со своими любимыми людьми.
Мы сейчас стали жить как-то очень торопливо, на бегу: нужно постоянно срочно успеть что-то сделать, доделать, карьеру построить, денег заработать, квартиру купить, отдыхать поехать и что-то еще, надо-надо-надо. И между делом вдруг незаметно теряем самое ценное – теплоту отношений с близкими людьми, теми, ради кого мы все это делаем.
Зарабатывая деньги, мы хотим сделать их жизнь лучше, а при этом жизнь наших детей, мужей, жен проходит мимо нас. Часто приходится слышать слова: «Так страшно жить стало! Страшно за близких, страшно, что с ними может случиться что-то плохое, страшно их потерять».
Но может вместо того, чтобы суетиться и бояться, надо просто любить своих близких и главное – проявлять эту любовь, заботу и внимание. Прямо сейчас и постоянно. Чтобы не сожалеть потом горько о том, что было недодано и недосказано.
Чем ближе ты к людям подходишь, тем больше понимаешь, как много вокруг людей, по-человечески очень хороших.Что может быть выше слов этого горноспасателя: «Как я не пойду, там же люди?»
Мне кажется, что высшее проявление любви в том, что ты при нулевой видимости идешь в шахту спасать незнакомых тебе людей, потому что кроме тебя этого не сделает никто. Знаете, мы же тоже проходили обучение в рамках первоначальной подготовки спасателей, чтобы быть аттестованными и получить возможность работать в зоне чрезвычайной ситуации.
Когда одеваешь химзащиту – костюм, противогаз – ты весь изолирован, защищен, все на тебе затянуто, просто стоишь спокойно, дышишь чистым воздухом, и вдруг этого воздуха начинает не хватать! И я в один такой момент сказала: «Извините, я не могу, я задыхаюсь!» И сняла противогаз.
Но там, куда идут горноспасатели, там по-другому дышать нельзя. Там оборудование не сбросишь. Они спускаются куда-то глубоко под землю, где их в любой момент может ожидать смерть. Туда человека под дулом пистолета не загонишь, никак не загонишь, если только он сам не осознает, что он должен туда пойти, потому что кроме него никто не может пойти. И только потому, что он туда идет, у людей есть шанс быть спасенными.
Подготовила Амелина Тамара
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML