Обесценить просвещение – значит превратить священника в жреца

05.02.2018 9:37

"Погружая человека в догматику, мы можем приносить ему только некое отягощение в понимании. В "обрядоверии" - только плюсы. Не может простой прихожанин быть богословом", - сказал, выступая в эфире радио "Вера" в Тюмени митрополит Тобольский и Тюменский Димитрий. Над словами владыки размышляет протоиерей Андрей Кордочкин, настоятель прихода в честь святой равноапостольной Марии Магдалины в Мадриде. Обесценить просвещение – значит превратить священника в жреца

Священник Андрей Кордочкин

Основной тезис владыки Димитрия: “мудрость пастыря – не прихожан тянуть, а пастырь должен снисходить до уровня тех, кто приходит в храм”.

Владыка, безусловно, прав. Слово священника должно быть соразмерно образовательному и культурному уровню людей, к которым он обращается. В противном случае его слово останется непринятым, непонятым и неуслышанным

Владыка приводит в пример Спасителя, учение которого было принято простыми людьми. Безусловно, жанр притчи предполагает готовность Учителя раскрыть тайны Царства простым языком, понятным для слушателей. Отметим, однако что Христос не только продолжал учить до последнего дня своего земного служения, и обратим внимание на то, КАК он учил, вспомним беседу с Никодимом или встречу с самарянкой. Женщина говорит с Ним о малом и незначительном, Он говорит о чем-то значительно более важном. Что происходит в этом момент? Снисходит ли он до уровня самарянки? Конечно. Тянет ли он он её ввысь, за Собой? Безусловно. Иначе, в чем смысл этой встречи?

Владыка справедливо говорит о вере, надежде и любви, как об основном содержании христианской жизни. Но как человек может дорасти до этих добродетелей? Вспомним слова апостола Павла: “Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое. Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше” (1 Кор. 13.11-13).

Апостол говорит о том, что возрастание в любви невозможно без возрастания в знании. Нельзя любить непознанного, того, о ком не знаешь. Образ младенца тоже не случаен – Павел видит свою обязанность не в сохранении невинного, казалось бы, младенчества своих учеников, а в том, чтобы способствовать их возрастанию, “доколе все придем в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова” (Эф. 4.13).

“Учи тех, за чье невежество тебе придется отвечать пред Богом”, – призывал св. прав. Иоанн Кронштадский. Как и апостол Павел, он употреблял образ младенчества и возрастания, говоря об обязанностях священника: “Бесчинно поступают те пастыри, которые все читают и читают слова и писания других, а сами ничего не говорят народу; они уподобляются бездонным сосудам, в которые сколько ни лей воды, она все поглощается этими сосудами и возврата её не дождешься … вы должны всю жизнь свою снискивать для них это духовное имение, духовное богатство, от которого зависит их спасение, а не думать только о своем собственном обогащении многоразличными сведениями, о своей только многоучености, ибо скажите, пожалуйста, что — ваше богатство, ваша ученость, когда ваша паства бедна, невежественна в вере, гладна и жаждуща? Не самая ли тесная связь — связь отца с детьми — находится между вами и вашими духовными чадами? Не губите ли вы душу свою, если вы сами, как говорится, пресыщены познаниями, если вы мудры, как семь мудрецов вместе, а чадам своим едва уделяете крупицу от своих богатых познаний, от своей мудрости? — Кроме того, скупость в ваших духовных дарах своим духовным чадам наводит на подозрение в скупости и касательно благ вещественных. Вы, вероятно, и относительно этих последних благ только сами стараетесь богатеть, собирать сребро к сребру, злато к злату, а делиться с нуждающимися не умеете! Что, если — так? Что, если заключение верно? Если вы не чувствительны в важнейшем, то, вероятно, тем менее чувствительны в менее важном … Вы должны, братия, взыскивать с нас, что мы мало учим вас .… Мы в этом случае — величайшие враги ваши: мы затворяем от вас двери Царства Христова”.

Слова святого звучали особенно грозно в преддверии революции. Глубокую, сознательную веру невозможно было потерять так стремительно, а заменить одни обряды другими не составило труда. Толстой умилялся простоте народной веры в рассказе “Три старца” о монахах, которые молились словами “трое вас, трое нас, помилуй нас”, не смогли выучить Молитвы Господней, но без труда пошли по воде. Св. Иоанн Кронштадский не разделял умиления Толстого. Он, безусловно, помнил молитву Литургии свт. Василия Великого “о наших согрешениих и о людских невежествиих”. Познав пастырским опытом соприродность греха и невежества, он писал: “Совершая таинство покаяния … видишь и чувствуешь, что при глубоком невежестве людей, при неведении ими истин веры и грехов своих, при их окамененном нечувствии духовнику надо крепко, крепко молиться за них и учить их днем и ночью, рано и поздно. О, какое невежество! Не знают Троицы, не знают, кто Христос, не знают, для чего живут на земле!”

Нет вариантов, кроме просвещения и невежества. А невежество никогда еще не приносило плодов веры, надежды и любви. Обесценить просвещение – значит превратить священника в жреца или идеологического работника, а его паству – в легко контролируемую массу.

Источник