1
Каждая священническая судьба неповторима. У каждого священнослужителя уникальный опыт, характер и способности, свои искушения. Мы попросили нескольких клириков нашей епархии рассказать, что они думают о своем служении, о трудностях, с которыми им приходится сталкиваться, и о священническом призвании вообще.
— С какими представлениями о священническом служении вы расстались, когда сами приняли сан?
Иерей Димитрий Дмитриев, стаж служения 4 года: Исчезло идеалистическое представление о священнике как «духовном супермене». Мне, скорее, стал ближе образ спасателя в чрезвычайных ситуациях. Пять лет я был диаконом, а диаконское служение как раз «идеалистическое»: беззаботное, веселое, ты просто украшаешь службу. Священник — это очень сложная работа над сердцем человеческим. Сталкиваешься с проблемами, страстями, грехами, уходит юношеский задор и желание одним махом всё решить. Знание, что хорошо, а что плохо, ничего не решает: люди сами понимают, в чём их беда, но у них нет сил измениться. Грех укоренился в человеческой природе. А чтобы искоренить его, нужны силы и здоровье.
Протоиерей Михаил Шастин, стаж служения 12 лет: Я родился в семье потомственных священнослужителей, так что представления о церковной жизни и о священническом служении у меня были вполне реалистичные.
Протоиерей Константин Пархоменко, стаж служения 17 лет: У меня было много друзей среди священнослужителей, я проучился восемь лет в Духовных школах, прочитал массу литературы по пастырскому служению, так что мне казалось, что рукоположение сюрпризов не преподнесет. Но реальность всё же оказалась чуть иной. Ошеломительным открытием стало потребительское и эгоистичное отношение людей (прихожан и захожан) к священнику, к Церкви, к вере и к Богу.
До рукоположения я думал, что когда люди увидят, что я, как пастырь добрый, всю свою жизнь полагаю за овец — радею о проповеди, всё свободное время трачу на решение духовных и житейских вопросов обращающихся ко мне людей, с самоотдачей совершаю богослужения и требы, — то увижу в ответ благодарность, желание исправляться и налаживать жизнь, активность в деле христианской любви и служения ближним. Увы, большинство людей понимают только, когда что-то нужно им, но ничего не хотят отдавать взамен.
Сейчас много говорят о том, чтобы требы, свечи в церковной лавке и прочее было бесплатным. После рукоположения меня назначили настоятелем в один пригородный храм. Я отменил плату за требы и свечи и установил ящик для пожертвований. Я обращался к людям с просьбой жертвовать столько, сколько они посчитают нужным. Через два месяца мой приход был в таком катастрофическим минусе, что только долг за свечи, приобретенные в епархии, исчислялся пятнадцатью тысячами рублей (это был 2000 год). За Таинство Крещения люди кидали в кружки 50 или 100 рублей, за восковую свечу себестоимостью 70 рублей (я брал такие, чтобы не попортить фрески и иконы), бросали в кружку 10–20 рублей… На Рождество Христово я заказал 200 подарочных наборов для детей — помогли спонсоры. За подарками, когда разлетелась молва, пришло множество людей, которых я никогда не видел. Они не только не имели отношения к приходу, они и к христианству не имели никакого отношения. Подарки закончились, и те, кому не досталось, начали скандалить и ругаться.
Я никогда не осуждаю батюшек, которые, вместо того чтобы тратить время на душепопечение прихожан, бегают по требам. В последнем случае они хоть деньги принесут в семью, тогда как духовное окормление, пастырско-психологическая помощь, воскресные школы, катехизация и прочее никаких средств не принесут. По умолчанию люди считают, что священник всем этим должен заниматься, но никто не задается вопросом, на что ему жить и содержать семью.
Я не хочу сказать, что отдавать всего себя и ничего не получать от людей в ответ — это тотальная ситуация. Некоторые люди умеют ценить время священника и быть благодарными ему за труды, но это очень небольшой процент.
Самым тугоплавким, плотным и не поддающимся обработке веществом на планете считается осмий. Думаю, что человек еще менее подлежит изменению… От исповеди к исповеди — всё та же злость, лень, обман, потакание греху. Но процесс идет, и я верю, что если человек начинает работать над собой, ему удается пройти некоторый путь и достичь успехов.
— Кем бы вы могли стать, если бы не связали свою жизнь со священнослужением?
Иерей Димитрий Дмитриев: Наверное, тренером по шахматам. С детства я играю в шахматы, это любовь на всю жизнь. Сейчас они помогают мне отвлечься, но заниматься ими профессионально — тоже очень тяжелый труд, который требует много сил.
Протоиерей Михаил Шастин: Решение о том, что буду священником, я принял еще в школе. Это не было чем-то само собой разумеющимся — младший брат мой, например, выбрал светскую профессию. Желание стать священником толькоукрепилось в процессе обучения в Санкт-Петербургской духовной семинарии и академии. Иного выбора для себя я не вижу.
Протоиерей Константин Пархоменко: Мне близки многие виды деятельности гуманитарной направленности: журналистика, фото- и видеосъемка, психология (у меня есть психологическое образование), искусство, археология, этнография, антропология… Но, конечно, дороже всего мне служение в храме, в каком бы качестве я его ни нес. Я с наслаждением трудился в храме как чтец, певчий, мне нравилось быть диаконом. Думаю, если бы я не был священником, всё равно так или иначе связал бы свою жизнь с храмом и служением Церкви. Даже на светском поприще нашел бы возможность нести послушание при храме.
— С какими искушениями вам приходится справляться?
Иерей Димитрий Дмитриев: Самое главное искушение молодого священника, об этом покойный патриарх Алексий II предупреждал, — младостарчество. Слово священника особенно весомо: вроде ты просто говоришь, а можешь при этом человеку жизнь разрушить. Важно найти слова, и не всегда они в моей практике находились. Еще одно искушение — человекоугодничество: нельзя всем сказать «да». Сребролюбие — тоже опасность, нужна решимость ему противостоять.
Протоиерей Михаил Шастин: Мне не кажется, что священник в жизни испытывает какие-то особенные искушения, думаю, они такие же, как у всех остальных людей. Наверное, сильнее желание преодолевать свои грехи, но это не только к священникам относится, а вообще к верующим людям.
Протоиерей Константин Пархоменко: Я не сказал бы, что у меня есть какие-то искушения. У меня прекрасная семья, пятеро детей, я служу в храме, где чуткий и доброжелательный настоятель, у меня много друзей и интересная деятельность на ниве моего любимого христианского просвещения. Я часто думаю над тем, что Господь исполнил все мои юношеские молитвы, абсолютно всё, о чем я Его просил. Всё, что не получилось и не получается, — от меня, от моей лени, слабости, глупости.
Но существует искушение тонкого уровня, и связано оно с профессиональной деформацией, которую, конечно, испытывают все священники. Священнику часто приходится наставлять людей, и через какое-то время возникает неосознанное чувство, что ты лучше всех всё знаешь, как следствие — несколько менторский, наставительный тон в общении с людьми. Многие священники этого не замечают. А ситуация скользкая: отсюда один шаг до того, чтобы относиться к людям свысока.
— Что самое трудное в служении для вас лично? Какие черты характера вам помогают, а какие мешают?
Иерей Димитрий Дмитриев: Самое трудное — исповедь: надо уметь слушать, а так часто хочется говорить… Помогает в служении природная коммуникабельность и открытость. Мешает — поверхностность в принятии решений и отсутствие жизненного опыта… впрочем, с годами он приобретается. Опыт очень важен для священника. Когда я еще учился в Академии, мы ездили в хоспис, и там одна женщина задала мне вопрос: «Почему это случилось именно со мной?» И я,представьте, начал разбираться. К счастью, мои более опытные товарищи смогли её просто утешить. И мне объяснить, что как раз не нужно искать, «за что», а нужно побудить человека принять своё состояние, смириться с ним, открыть, что важного оно принесло в жизнь.
Протоиерей Михаил Шастин: Свое служение я скорее воспринимаю через призму радости и стараюсь в каждом послушании искать новые возможности. Это действительно помогает. Сложнее всего мне дается пение, поэтому приходится уделять много внимания музыкальной подготовке.
Протоиерей Константин Пархоменко: Самое трудное для меня — духовничество, духовное окормление. Так как я имею образование психолога и занимаюсь психологическим консультированием, то могу сравнивать работу психотерапевта и работу духовника. Они похожи — и они разные: работа пастыря сложней. Она требует полной мобилизации умственных и духовных сил (в работе психолога духовные силы не требуются). Ко мне приходит человек в сложной ситуации. Он верит мне почти как Богу, и я знаю, что от моего слова очень многое в жизни этого человека зависит. Это очень ответственно и трудно.
Еще я назвал бы трудным делом сохранять не формальный, а искренний подход к служению. Священник может отслужить за день несколько молебнов, нескольких человек окрестить, повенчать, отпеть… Возможно ли во время каждойиз этих служб сердечно пребывать в молитве? А если такой ритм сохраняется 10–20 лет?.. Это очень сложно, и мне требуется большое усилие, чтобы искренне молиться. Не всегда получается, но я стараюсь.
Еще непросто бывает себя мобилизовать каждый раз говорить проповедь собравшимся, да так, чтобы это было живое слово. Я положил себе за правило каждый раз, совершая любую церковную службу, говорить с пришедшими. Надо сказать, держать это правило мне очень непросто.
— Что вы думаете о проблеме пастырского выгорания?
Иерей Димитрий Дмитриев: Священники в нашей Церкви очень сильно перегружены. Надо их разгрузить, для этого есть диаконы и активные миряне. Прошло время одиночек, пришло время работать в команде, нельзя слишком много на себя брать, нужны помощники. Вообще с проблемой выгорания надо начинать бороться уже в Духовных школах, на занятиях по пастырскому богословию, — объяснять будущим священнослужителям, какие сложности подстерегают их на пути. Плохую службу молодым людям сослужил образ «попа на мерседесе», который активно транслируется светскими СМИ. Это приводит к тому, что некоторые выбирают духовную карьеру ради денег — и тут разочарование неизбежно, причем в самом скором времени.
Протоиерей Михаил Шастин: Проблема пастырского выгорания действительно существует. Очень жаль тех, кто разочаровался в своем выборе. Но так бывает не только со священниками. Выгорание — проблема не той или иной профессии или служения, думаю, это больше проблема личностная, психологическая. В этом смысле у меня есть замечательный пример и моего дедушки, протоиерея Михаила Шастина, и папы, протоиерея Александра Шастина, и братьев моего отца, тоже священников. А также настоятеля нашего Казанского собора протоиерея Павла Красноцветова, который с 1955 года по сей день ответственно несет священническое служение.
Протоиерей Константин Пархоменко: Выгорание — это факт. В той или иной мере оно касается всех пастырей. Выгорают все, кто работает с людьми: педагоги, врачи, психологи, священники, социальные работники. Больше — работники низшего звена: подчиненное положение — важный фактор выгорания. Чем менее разнообразная и творческая работа, тем выше вероятность выгорания. Психологи проводили интересные эксперименты. Было доказано, что, даже получая гораздо более высокую зарплату и имея длительный отпуск, выгоревший человек остается выгоревшим. Также было доказано, что не имеет значения, какой при этом у него начальник, добрый или злой, мягкий или жесткий. Это нужно помнить батюшкам, которые думают, что потеря интереса к служению связана с тем, что у них «плохой» архиерей.
Как с выгоранием справиться? Специалисты говорят, что лучшее средство — перевести человека на другое направление деятельности: пусть в рамках его профессии, но поставить новые задачи. Но самым продуктивным будет постараться с самого начала предохранить себя от выгорания. Работа должна быть творческой, разнообразной, должна увлекать. Важно, чтобы человек видел плоды своих трудов, какие-то положительные результаты.
С самого начала своего служения я старался расширить аудиторию. Сегодня это абсолютно реально за счет цифровых способов фиксации видео и интернета. Я знаю, что каждую мою проповедь, которую в храме прослушало, может, всего десять человек, в интернете посмотрят несколько тысяч, и от этих людей будет отклик, слова благодарности, свидетельство о том, как мое слово кого-то поддержало, вдохнуло силы, чтобы жить и не унывать. Радио, преподавание, интересные встречи, интернет-проекты, книги — всё это не позволяет скучать и обеспечивает живую обратную связь. Возможность творческого подхода к служению и отклик людей для меня являются мощным противоядием выгоранию.
— Какой человек, с вашей точки зрения, не может быть священнослужителем?
Иерей Димитрий Дмитриев: Тот, кто не верит в Бога (печальные примеры из истории нам известны — атеистом стал преподаватель Ленинградской духовной академии середины ХХ века священник Александр Осипов). Остальные грехи Богом покрываются.
Протоиерей Михаил Шастин: Мне кажется, если есть желание служить Богу, быть предстоятелем у престола Божия, вряд ли какие-то качества человеку могут помешать. У каждого есть свои плюсы и минусы, и каждый может умножить те дары, которые у него есть.
В священническом служении главное — совершение Литургии. Второе по важности — общение с людьми. Есть люди не очень общительные и не красноречивые, но это тоже не препятствие к священнослужению. Мы знаем множество подвижников, которые выбирали путь затвора, столпничества, — очевидно, это и были люди, которые не очень готовы к общению с большим количеством людей. В конце концов, Моисей говорил Богу, что он косноязычен (Исх. 4, 10), но именно его Господь выбрал вывести иудейский народ из египетского плена.
Протоиерей Константин Пархоменко: Мне кажется, самое главное — любить Бога и по-доброму относиться к людям. Я бы не требовал от священника, чтобы он был нравственным суперменом, но, конечно, явного грешника нельзя допускать до священства. Я не думаю, что всем священникам нужны академические богословские знания, а вот умение слушать человека, сопереживать, разделить боль или радость — гораздо более полезные качества.
Я знаю священника, который принял сан, когда его возраст подходил к шестидесяти, — бывший рок-музыкант, мужественно борющийся с пагубной русской привычкой, не очень друживший со знаниями (еле-еле закончил провинциальную Духовную семинарию). И вот он стал батюшкой. Владыка послал «молодого» священника в глухую деревню. И что произошло на приходе? А произошло то, что этот священник стал служить. Он ухаживает, как добрый пастырь за овечками, за своими прихожанками-старушками, внимательно и неспешно служит и искренне, хоть и не всегда умело, совершает требы. Его реально любят на приходе, без него жить не могут! Я утверждаю это с полной уверенностью, поскольку знаю лично и самого этого батюшку, и некоторых его прихожан.
Смог бы ужиться на нищем деревенском приходе молодой горячий батюшка с академическим образованием? Не думаю. Скорее, разочаровался и запил бы. А человек, который не хватает с неба звезд, а просто мечтает на старости лет посвятить жизнь служению Богу, — идеальный кандидат для этого места.
Сегодня звучат предложения возвратиться к древнехристианской практике: чтобы священников не назначал архиерей, а выбирала христианская община (приход). Не в полном объеме, но, думаю, к этой практике надо приходить. В нашей глубинке много достойнейших верующих мужчин, которые ходят в храм, помогают ему и мечтали бы служить Богу в священном сане. Почему бы, дав им начатки духовного образования (скажем, двухгодичные курсы, можно заочные), не рукоположить их к своему приходу?
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML