6
Зачем читать ребенку при свечах, можно ли в 16 лет понять Наташу Ростову, что нам самим стоит перечитать – в рамках лектория «Живое общение» обсуждают филолог, учитель Михаил Павловец и радиоведущий, преподаватель Леонид Клейн.
Лекторий «Живое общение» в новом сезоне запускает цикл лекций «Школьная классика для взрослых». Самые лучшие преподаватели лучших московских школ и вузов будут в течение года рассказывать о самых значительных произведениях классической литературы: от «Евгения Онегина» до «Мастера и Маргариты».
Михаил Павловец: Я думаю, что у каждого человека есть своя причина, зачем он это делает. Например, это можно сравнить с посещением любимых мест, любимого города или курорта, куда мы время от времени приезжаем, чтобы вспомнить молодость, свои чувства, которые мы испытывали тогда, и сопоставить их с нынешними или вдруг обнаружить то, что раньше не замечали. И это то же самое, что перечитывать школьную классику глазами повзрослевшего, опытного человека, по-новому видеть сюжет. Вернуться к ней – совершенно естественное желание человека.
Леонид Клейн: Я бы начал с того, что если мы говорим о взрослом, сознательном чтении, то очень часто это не перечитывание русской классики, а ее первое прочтение, причем в том числе и в прямом смысле этого слова. Редкая птица долетает до середины второго тома «Войны и мира». Объем школьной программы сложно прочесть, особенно когда вы уже готовитесь к экзаменам.
И когда это первое прочтение, то очень здорово, что взрослый человек добирается до этих книг. Это значит, что школа и общество выполнили свою функцию – дали толчок, который заставил вас потом что-то прочитать. Если человек перечитывает, то он в этом своем любимом произведении может обнаружить какие-то совершенно неожиданные вещи.
Например, что произошло с русской классикой в моем поколении? Когда я оканчивал школу и даже уходил в армию, еще был Советский Союз, и хотя все уже разлагалось и умирало, но мы еще этого не чувствовали. А когда я стал преподавать, это были уже 90-е годы, и вдруг обнаружилось, что русская классика из музейных текстов превратилась в новостной листок современности, и все те персонажи, мотивировки которых были совершенно непонятны, и реалии, которые до этого к нашей жизни не имели отношения, неожиданно стали понятными и близкими.
Мой любимый пример – это, конечно, пьесы Островского. Раньше было совершенно непонятно, как у человека мог быть пароход или как можно поехать на выставку в Париж, что значит жениться на огромных деньгах, кто такая бесприданница, кто такой гувернер. И вдруг все изменилось: в 90-е годы русский человек вполне мог иметь пароход. И русская классика вдруг стала жизненной и актуальной. И поэтому когда я готовился на филфак и читал все эти книги, это было одним текстом, а потом стало совершенно другим.
Классика актуальна, и это может быть мотивацией – когда вы открываете текст и понимаете, что это либо о вас, либо о нас обо всех. Нет разницы между классикой, которую почему-то нужно прочесть, и просто хорошими текстами.
Леонид Клейн: Мне кажется, что мы все время попадаем в некую мыслительную ошибку. Нет классики как какого-то загона, где все ходят с бирками «Мы классика, не трогайте нас». Когда Чехов жил и писал, он мог быть уже почти классиком, но при этом был современником. Для многих, например, Иосиф Бродский, как бы к нему ни относиться, это уже классика, хотя он совсем недавно умер.
Я хочу призвать отказаться от этого термина – классика, потому что классика нам интересна тогда, когда мы находим переклички, цитаты, контекст мотивов в том, что нам современно. И у меня есть урок, где мы сравниваем мультфильм «Ежик в тумане» и соответствующую сказку Сергея Козлова со стихотворением Пушкина «Осень», потому что там, и там абсолютное отрешение от мира, осеннее философствование и т.д. И Сергей Козлов, и его «Ежик в тумане» были бы просто невозможны без поздней пушкинской лирики и конкретно этого стихотворения.
Где классика? Где она кончается? В какой момент мы ставим этот шлагбаум? Этого шлагбаума не существует, он есть только в школьной программе и в некоторых головах учителей.
Михаил Павловец: Если ребенку нужно читать Гоголя и он не в состоянии читать «Шинель» – а это действительно довольно нудная вещь для подростка, – то вы берете его под мышку и говорите: «Мы сегодня с тобой будем играть в Гоголя: закрываем шторы, зажигаем свечку и читаем “Страшную месть”».
И если вы при этом не в телевизоре, не в делах, не в планшете, а вместе с ним, читаете ему вслух, горит свечка, и он грызет яблоко, то Гоголь на это все прекрасно ложится. И страшно, и не страшно, потому что рядом мама. Есть множество способов приблизить классику к человеку, а не тащить его к ней за уши.
Михаил Павловец
Леонид Клейн: Можно задавать неожиданные вопросы. Например, вы читаете вместе каких-нибудь «Старосветских помещиков» или «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» и спрашиваете: «А они вообще любили друг друга?» Это простой вопрос. Вы не говорите, что это Гоголь, не говорите, что это нужно обязательно прочесть – вы начинаете обсуждать эту ссору или эту любовь. И тогда это вполне прочитывается.
Кроме того, современная культура, осваивающая классику, дает надежду на поворот к ней. Я посмотрел фильм «Гоголь. Начало». По-моему, это первый случай, когда в русском масскульте Гоголь не великий русский писатель, а писарь, немножко недотепа, у которого есть какой-то не очень понятный дар. Он со стыдом вспоминает о том, как он хотел дать свою страшно неудачную поэму, которую он сейчас хочет сжечь, чтобы о ней все забыли, Пушкину…
В фильме присутствует и Пушкин – представитель золотой молодежи, который играет в карты… И очень важно, что и Гоголь, и Пушкин представлены в фильме совершенно живыми, до них можно дотянуться, там совсем нет хрестоматийного глянца. Это очень важный культурный шаг. Это пример того, как можно говорить о классике и не ставить классиков на постамент.
Мне кажется, что создатели фильма не сознательно это делали – просто уже прошло влияние инерции того, что перед нами такой иконостас, перед которым мы должны пасть ниц, сначала изучить биографию и быть достойными прочесть их книги, а потом уже сдать, а еще позднее, может быть, и полюбить.
Такие фильмы с новым обращением к классике вызывают в обществе взрыв интереса к первоисточникам. Когда вышел сериал «Идиот», книгу стали продавать на заправках BP.
Михаил Павловец: У нас считается, что приобщение к чтению должно строиться по модели «Ты сначала прочти, тебе будет плохо, трудно, противно и скучно, но со временем ты привыкнешь и, может быть, даже заинтересуешься», хотя известно, что книга только тогда рождает резонанс, когда человек видит отклик на нее в своем личном опыте.
И когда молодой человек в 16 лет читает «Войну и мир», к сожалению, в этой книге не так много сцен, сюжетов и образов, которые вызывают у него этот резонанс, потому что это написано 40-45-летним взрослым мужчиной, счастливым в браке, которого занимают проблемы, никак не занимающие 16-летних девушку или юношу. Попробуйте в 16 лет поймите Наташу Ростову, которая в браке с Пьером Безуховым подурнела, потолстела, родила четверых детей и перестала петь.
Мне девочки говорят на уроке: «Хорошо, да она всю себя отдает семье, кормлению детей, мужу. А что, мужу не нужно, чтобы жена была красивая? Да он ее уважать не будет, если она будет неопрятной, грязной, перестанет петь. Он ее полюбил за что?» Наверное, в 30-40 лет, уже имея опыт семейной жизни, рождения детей, ты начинаешь больше ценить покой, уют, и ты наконец понимаешь Наташу Ростову.
Леонид Клейн: В 16 лет довольно сложно прочесть роман такого масштаба не потому, что скучно, а потому, что школьник живет в ритме «Короче, Склифосовский». Жизнь становится длинной в другом возрастном периоде, и «Война и мир» – это четыре тома в некотором смысле ни про что, потому что роман не заканчивается ничем. Там никто не выиграл, не проиграл.
Кто-то умер, а кто-то остался жив, и в принципе роман можно продолжать, это же первый в европейской литературе сериал, который можно писать и дальше: декабрьское восстание, все умерли, родились новые и так далее. А школьникам нужна цельность и краткость, поэтому даже сам объем такой книги для школьника нестерпим.
Михаил Павловец: Мне важнее научить человека самого искать то, что ему по вкусу, чем впихнуть в него список обязательной литературы. Почему все должны любить исключительно классику? Бывают те, кто любит читать фантастику; те, кто читает научно-популярную литературу; есть те, кто увлекается исторической литературой, а я им, понимаете, буду про «Преступление и наказание».
Мне важно показать, что литература бывает разная: бывает развлекательная и бывает серьезная и тяжелая, трудная, и от нее тоже можно получать удовольствие, и бывает плохая литература. Мы на уроках берем очень плохое стихотворение, начинаем его читать и сначала не знаем, что с ним делать, а потом говорим, почему оно плохое и плохое ли оно? И вдруг выясняется, что для всех плохое, а два человека скажут: «А мне нравится». И можно поговорить о том: «А что тебе нравится? Почему тебе нравится?» Человек тоже что-то свое нашел.
Леонид Клейн: Хочу добавить про плохую литературу. Мы все время находимся в диком противоречии: у нас все писатели хорошие, а потом на выходе дети слушают и читают какие-то невозможные тексты, не различают хорошее и плохое.
Я часто рассказываю эту историю: когда я был в 6-м классе учителем, я однажды сказал детям: «Мы сегодня будем изучать замечательное стихотворение Тютчева». И один мальчик спросил: «У вас все стихи замечательные, а плохие есть?» И это было прекрасно! Я среагировал – это была частная школа, мне давали делать все, что угодно, – тут же сменил тему урока, и мы стали говорить об этом. И это было совершенно замечательно.
Михаил Павловец: Я специально коллекционирую плохие стихи, плохие тексты, чтобы было о чем говорить.
Леонид Клейн: Представьте себе, что вы читаете подряд, например, «Господа Головлевы», «Обломов», «Война и мир», «Отцы и дети», «История одного города». У вас получается довольно мрачная картина мира. Чтение – это некоторые образы, образцы, сюжеты, которые мы обсуждаем со школьником.
Мы считаем, что у подростка сейчас много сил, чтобы все это обсуждать.
Но если все обсуждаемые сюжеты – про то, что было не с ним, не имеет к нему никакого отношения, про то, что сложно и вообще чрезвычайно мрачно и безысходно, то нам сложно мотивировать ребенка на успех.
Ребенку нужно что-то пронзительное, глубокое, чтобы он мог плакать и сопереживать. Я считаю себя хорошим преподавателем и могу заинтересовать разными текстами, но лучше, конечно, выбирать разнообразные тексты: можно прочесть «Обломова» или «Господ Головлевых», а можно – Брэдбери или Сэлинджера и показать, что мир гораздо объемнее, чем безысходные персонажи, которые рефлексируют о том, почему они ничего не делают в жизни.
И когда мы составляем программу, мы должны понимать, что ее читает 14-16-летний подросток, который не хочет умирать, хочет действовать и жить – и это, вообще говоря, нормально.
Леонид Клейн
Михаил Павловец: И предполагается, что взрослым можно читать «легкую» литературу, потому что они устали, после работы, потому что начальник наорал и дома проблемы, потому что они серьезную литературу прошли в школе, а ребенок должен это читать, потому что считается, что дети еще не живут, школа – это подготовка к жизни, и детям еще надо заслужить право быть выпущенными из школы и не читать «Войну и мир».
Хотя у детей и в 13-15 лет, несмотря на то, что они маленькие, проблемы очень большие, и они тоже знают депрессии, усталость, им тоже хочется радости, у них тоже бывают несчастная любовь, и у них тоже есть свои начальники, которые на них орут. Это не учитывается именно потому, что у ребенка нет субъектности. Считается, что ребенок должен, он имеет некий долг по отношению к классике, к русской истории, к школе как таковой.
Леонид Клейн: Мне представляется, что над нами довлеет культурный стереотип того, что является отдыхом. Если отдых – это способ отвлечься от проблем, то в этом случае «Преступление и наказание» может помочь, это как в еврейском анекдоте: «Мне бы ваши проблемы, господин учитель». На самом деле художественная литература, и не только классика, возвышает читателя, и эта ее функция дает вам устойчивость к стрессу, дает вам возможность если не забыть о проблемах, то начать им сопереживать на другом уровне.
Взгляд через систему разных культурных и эстетических фильтров дает возможность несколько иначе оценить свой жизненный опыт. И следить за историей того же князя Мышкина – это подлинный отдых от того, что вас беспокоит, потому что вы при этом входите в совершенно другой объем, и при этом вы не уходите от реальности, как при алкогольном или наркотическом опьянении. В этом и есть функция художественного произведения. Я вообще горячо советую читать после работы Достоевского.
Леонид Клейн: Я бы не преувеличивал на самом деле силу телевизора и интернета. Мне кажется, что мы часто пугаем себя современной цивилизацией. А цивилизация всегда современная. И у Анны Карениной была современная цивилизация, и, между прочим, эпиграф к Онегину – «и жить торопится, и чувствовать спешит», то есть суета была и тогда, и Онегин поначалу тоже не мог читать, и у него тоже был какой-то невроз, хотя вроде бы он в фейсбуке не сидел.
А нам кажется – уж они-то должны были читать, но нет, далеко не все там читали, хотя вроде бы были все условия: интернета нет, дороги плохие – весной никуда не проедешь, да еще и бывает карантин. Поэтому мне кажется, что мы часто обманываем себя, говоря об ужасах современной цивилизации, которая мешает нам жить. Мне представляется, что если мешает, то не сильно, а иногда и довольно сильно помогает, ведь есть огромное количество лекций, ресурсов, каналов, и пласт культурного интернета расширяется и развивается.
Михаил Павловец: Иногда родители спрашивают: «Что делать, мой ребенок не читает?» Я всегда задаю один и тот же вопрос: «А какую последнюю книжку вы прочитали?» И они отвечают: «Ой, мне не до этого». Я знаю немало случаев, когда человек читал, а потом читать бросил, бывает такое, в том числе даже филологи иногда переключаются на кино, например.
Но я знаю очень мало случаев, когда человек в школе не читал, после школы не читал и вдруг в 40 лет его пробило.
Все-таки чтение идет из семьи и из школы. Если школа не выпускает читателя, если ребенок дома не видит, что родители время от времени проводят свободное время в обнимку с книжкой, он вряд ли будет читать, потому что у него это не формируется как модель поведения, он не считает, что это норма, когда мама лежит с книжкой. Поэтому демонстративное чтение взрослого – это отчасти еще и долг перед детьми.
Михаил Павловец: Все. Вся русская классика достойна перечитывания, начиная с Пушкина и Грибоедова. С тех пор, как русская литература стала европейской по своему уровню, она не оскорбляет ни ум, ни чувства, напротив, она возвышает.
Леонид Клейн: Перечитывать стоит, начиная с Пушкина, все. Другое дело, что, например, как раз Пушкину повезло меньше всех. Ясно, что можно по нескольким причинам перечитывать великую троицу – Достоевского, Толстого и Чехова, но что вы будете перечитывать у Пушкина? Представить себе взрослого человека, который просто так читает стихи Пушкина, мне сложно. «Евгений Онегин»? – но это одно произведение, а что еще? «Капитанскую дочку»? Вы давно ее прочли и поняли. «Повести Белкина»? Это полтора часа, что там перечитывать?
Мне кажется, для перечитывания Пушкина во взрослом возрасте нужны комментированные сборники, допустим, его писем, потому что когда читаешь их во взрослом состоянии, то возникает ощущение, что ты разговариваешь с умнейшим, прекраснейшим, современнейшим собеседником.
Но у Пушкина есть масса вещей для взрослого чтения, которые в школе не проходят, – его критические статьи, поздняя лирика, поэтому Пушкина нужно не перечитывать во взрослом возрасте, а начать читать, и это очень интересная проблема, потому что Пушкина знают все, но к нему возвращаются гораздо меньше, чем, например, к тому же Толстому и Достоевскому.
Мы легко можем взять в отпуск том Чехова, но том Пушкина – вряд ли.
Леонид Клейн: В Москве огромное количество лекториев, читательских клубов, литературных встреч и т. д., есть и лекции, и обсуждения, и диспуты, и показы фильмов, и встречи с писателями… Это и есть лекарство от читательского одиночества.
Михаил Павловец: В интернете есть, например, ресурс imhonet.ru, где вы прочитываете книжку и обсуждаете ее с теми, кто тоже прочитал, обмениваетесь мнениями, ругаетесь, спорите и т.д., и таких виртуальных площадок немало. Наши дети так просто уже существуют в двух реальностях. Нам кажется, что они отвлекаются от реальности в своих смартфонах – а на самом деле они живут здесь и там одновременно, и там у них тоже жизнь, переживания и т.д. И мы тоже потихоньку в это втягиваемся. Поэтому да, с одной стороны интернет-ресурсы, а с другой стороны – откуда это одиночество?
Школа не справилась с задачей приобщения к чтению. Школа, особенно массовая, сосредоточена на подготовке к экзаменам, и родителей обычно не интересует, чему детей будут учить, у них одно: «Вы к ЕГЭ подготовите или нет? Подготовите? Ну и ладно». А вот клубы, центры, лектории учат читать.
Я читал лекцию о Маяковском на крыше завода «Флакон». Это была одна из самых сумасшедших моих лекций, потому что между отдельными кусочками лекций девчонки и мальчишки, профессиональные актеры, читали стихи, и девочки в бальных платьях играли Deep Purple на виолончелях, а в это время люди пили «сангрию». И я получил огромное удовольствие, но при этом планку не снижал – я рассказывал про «Облако в штанах», про звук в поэзии Маяковского. И я видел молодых людей примерно 25, которые пришли послушать лекцию, выпить «сангрии», послушать стихи и музыку и поговорить об этом. И этого становится все больше и больше.
Нужно создавать вокруг свою среду. Мы живем в том мире, который сами для себя придумываем. И поэтому такое одиночество легко преодолимо, главное – создавать вокруг себя эту сеть, искать людей, с которыми можно поговорить, в том же фейсбуке. Рухнули школьные стены, и выяснилось, что литература вокруг нас, мы с вами живем в свободном пространстве чтения. Ведь чтение везде: в метро читают фрагменты текстов, по радио, в библиотеке, и библиотека сегодня – это не пыльное книгохранилище, а место, откуда уходить не хочется.
Город – это не место, которое мы пересекаем по дороге с работы домой, город – это театр, кино, библиотека. Мы приходим в кафе, и там стоят книжки. Я очень оптимистично смотрю на это, потому что вижу, как происходит возрождение чтения. И, может быть, школа, посмотрев на все это, позавидует и тоже будет учиться разрушать школьные классы и стены, которые отгораживают нас от чтения, разбросает мешки по зданию, где так удобно читать полулежа, положит туда книжки, и тогда дети тоже захотят читать не только то, что в списках, а что-то, что действительно зацепит ребенка. Мы в очень хорошее время живем.
Леонид Клейн: Важно, чтобы вы могли восторгаться и спорить сам с собой и с кем-то не только по поводу, скажем, Анны Карениной и Вронского, но и про то, как получается так, что выдуманные, никогда не существовавшие персонажи вас волнуют.
У Набокова есть совершенно потрясающее стихотворение про Толстого, где он говорит о том, как Толстой оживлял своих персонажей. Читая, вы можете получать удовольствие совсем другого уровня, когда вы, с одной стороны, будете думать про Анну Каренину, сочувствовать ей и т.д. – это, как говорят филологи, «наивно-реалистическое прочтение», оно хорошее и нормальное, – а с другой стороны, когда вы будете думать, как это сделано, у вас появится совершенно другая оптика для чтения этой книги, и это совершенно другой уровень наслаждения эстетического.
Михаил Павловец: Это можно сравнить с тем, что есть те, кто ходит на футбол просто потому, что он знает, что если мячик оказался в тех воротах, то, значит, это гол, а есть люди, которые знают, что такое офсайд, положение «вне игры», которые понимают смысл таблицы, смысл замены и так далее. Они тоже любят футбол, но любят его немножко на более высоком уровне, и их удовольствие может быть более сложного порядка.
Первая лекция из цикла «Школьная классика для взрослых» состоится уже 17 октября и будет посвящена «Евгению Онегину». Билеты и подробную информацию можно найти по ссылке.
Полную видеоверсию лекции можно посмотреть на сайте лектория.
Фото Ефима Эрихмана
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML