2
От автобусной остановки «Храм Сергия Радонежского» ведут указатели. Прямо, налево, снова прямо до детской площадки. Слева над забором возвышается надпись «Мобильные душевые». Там за зеленым ограждением находится «Ангар спасения», куда бездомные люди могут обратиться за помощью.
— Некоторые каждый день приходят за новой одеждой. Вон видите, за ботинками пришел. Он и вчера приходил, и завтра придет. Молодой, а не работает. Здесь забирает ботинки, а потом их либо продает…
Подходит высокий худой пожилой мужчина в синей куртке и тростью указывает на очередь перед пунктом выдачи одежды. Люди выстраиваются друг за другом вдоль белого вагончика с зеленой крышей. Таких вагончиков в «Ангаре спасения» несколько, в них расположены душевые, прачечная, склад с одеждой, парикмахерская, кабинет соцработника, медпункт и рабочие места других сотрудников «Ангара». Вагончики установлены по периметру квадратного двора, в центре которого вскопана большая клумба, где пока еще ничего не растет.
Ежедневно в «Ангар» приходят более ста человек. Кто-то проводит здесь весь день до закрытия. Некоторые приходят, только чтобы поесть. Кому-то нужна одежда. Одновременно тут обычно собираются около 60 человек. Большую часть времени люди сидят в синей палатке-шатре. Внутри нее — несколько рядов пластиковых стульев, на которых можно подремать. На входе в палатку уже накрыли столы: выставили баночки с быстрорастворимым пюре. Скоро обед.
— Я считаю, что нужно так делать. Выдавать бомжу справку о том, что он бомж. Чтобы он мог в любое место, как это, прийти и получить помощь. Но до этого соцработник должен выяснить, что он и правда бомж. И одежду выдавать по этой справке. Записывать в журнал: если вчера приходил за ботинками, то новые получишь через неделю.
К одежде мой новый знакомый относится трепетно.
— Недавно взял чистую рубашку, — показывает мне ярко-голубой воротник. — Еще футболку сменил. Ходил в ней три недели, и спина стала чесаться. Побоялся, вдруг вши.
Пожилого мужчину с тростью зовут Борис. Ему 66 лет, из них более 30 он живет на улице. На ладонях и пальцах рук слезает кожа.
— У меня недавно была двусторонняя пневмония. Видимо, слишком много антибиотиков кололи, — он задирает штанину и показывает, как шелушится под коленом кожа на правой ноге.
Борис родился в Самаре. Жил в детдоме, с шести лет начал сбегать оттуда, но его всегда возвращали. После детдома уехал в Москву, поступил в институт культуры в Химках и жил в общежитии. Отучившись, он уехал в Тульскую область, куда его направили работать в сельском Доме культуры.
— Там была комната, куда сносили все старое оборудование: магнитофоны, колонки, гитары. У меня была зарплата в 120 рублей, мало было, и я без спроса продал все это. За это меня посадили в тюрьму. Когда вышел и стал искать работу, мне отказывали. А когда стал искать какой-то помощи, мне говорили, что мы сидевшим не помогаем. Жилья не было, работы не было. И я стал жить на улице.
13 лет назад на Курском вокзале Борис встретил Анатолия. Он родился во Владимирской области. Когда мать умерла, брат выгнал его из дома. За кражу Анатолий попал в тюрьму, а когда вышел, продолжил жить на улице. Сейчас ему 33 года. Борис называет его сыном.
— А своя семья у вас есть?
— Да откуда? Не сложилось как-то. Был молодым, мне это не было нужно. А сейчас…
Ночуют они в подъезде в Новогиреево, а днем приходят в «Ангар спасения» поесть и за одеждой. Анатолий все это время сидит на улице на металлической скамейке рядом с палаткой, где выдают еду. Передвигаться он может только с костылем: у него был перелом ноги, но гипс он сломал и снял. Теперь нога сильно болит. Он коротко стрижен, одна половина лица сильно опухла и стала фиолетовой.
— Деньги, которые мы просим у прохожих, мы тратим только на лекарства, — рассказывает Борис. — Некоторые просто покупают то, что нужно, в аптеке. Так даже лучше. На выпивку деньги не трачу, но если кто-то наливает, то не отказываюсь. Отрицать, что могу выпить, я не буду. Еще подворовываю в магазине. То раз колбаски немножко возьму, то хлеба. Никто меня за это в магазине не останавливает. Не сажать же меня в тюрьму за хлеб! Охранники понимают, что я это не от хорошей жизни делаю.
Сначала «Ангар спасения» был местом, где бездомные могли переночевать. Теперь это центр дневного пребывания: здесь люди могут созвониться со своими родными и близкими, могут поискать, если умеют, в интернете вакансии, восстановить документы. В «Ангаре» можно поесть, получить консультацию фельдшера, взять чистую одежду и помыться в душе.
Недавно здесь открылась и прачечная. Сейчас там установлены шесть стиральных машинок и три устройства для сушки. В течение дня могут постирать вещи до 20 человек. Люди уже пользуются, но ажиотажа нет.
— Для бездомного выглядеть хорошо — очень важно. Чтобы их не выгоняли из транспорта, из каких-то общественных мест, куда они приходят решать свои проблемы. Для них испачкаться — это целая трагедия. Мы с вами испачкались — пришли домой и постирали. А у них дома нет и постирать негде, поэтому они очень дорожат своим внешним видом. У нас есть и парикмахерская. Правда, штатного парикмахера нет, поэтому стригут либо волонтеры, либо сами подопечные, у которых есть навыки, — рассказывает священник Олег Вышинский, сотрудник «Ангара спасения».
Чаще всего за помощью в «Ангар спасения» обращаются люди 30-50 лет. Большинство из них — это транзиторные бездомные, то есть временные: сложная жизненная ситуация застала их здесь, в Москве, а где-то у них есть родные и дом.
Это произошло с Аннаберды. Ему 23 года. На улице он живет чуть больше недели.
— Многие переспрашивают, когда я говорю, как меня зовут. Поэтому стал называть себя Костей.
Аннаберды родился в Туркменистане, в Москву приехал, когда поступил в институт гостиничного бизнеса и туризма при РУДН. Учеба закончилась, он нашел работу и стал снимать квартиру. «Был администратором в отеле “Лотте”, в “Ритце” делал подбор персонала по хаускипингу, все было отлично, — рассказывает Аннаберды. — Потом у меня умерла бабушка, и нужно было уехать на 40 дней в Туркменистан. Пришлось уволиться с работы. Когда я вернулся в Москву, хозяйка квартиры, где я жил, сказала, что нужно съехать. Дала мне три дня на поиск нового жилья. Денег не было, все накопления я потратил. Так я оказался на улице».
Когда Аннаберды позвонил матери, она сказала: «Я тебе сейчас ничем помочь не могу. Подожди до конца апреля». У друзей он остановиться не может, потому что многие с родителями живут и родители могут не так понять.
— Пока со мной все это не произошло, у меня было много друзей, звали всегда куда-то: «Брат, пойдем погуляем». А потом «пуф» — и они все куда-то исчезли. Бывает, я к ним днем прихожу: искупаться, одежду постирать, в приставку поиграть. Вещи все я оставил у них, чтобы с собой рюкзаки и чемоданы не таскать. Когда я оказался на улице, я стал гуглить, где найти помощь бездомному, и наткнулся на «Ангар спасения». Одежда у меня есть своя, прихожу сюда, чтобы поесть и поспать днем, а ночью я гуляю. Тяжело очень. Мне говорили, что есть ночлежка на станции «Перерва» в Люблино, но я поспрашивал у людей, и мне сказали, что там плохо. Воняет, кровати не дезинфицируют после того, как кто-то там поспал. И я решил, что лучше я буду по ночам гулять, а спать днем.
— В ночлежке на «Перерве» нужно хотя бы раз побывать каждому, — в наш разговор вклинивается мужчина. Он стоял рядом и слышал, о чем мы говорим. — Потому что это как… Вы когда-нибудь видели картины Босха?
— Да, — отвечает Аннаберды.
— Грязь и вонь. Бомжи и больные.
— Конечно, там воняет. Потому что туда приходят те, кто живет на улице. Кому некуда пойти, — в беседу вступает Борис. — И ночлежка, и «Ангар» созданы для таких людей, а не для домашних.
— Ну и вали туда. Тебе там самое место. Кто ты там? Ветеран всех войн…
Спор прекращает Дмитрий, сотрудник «Ангара спасения».
— Мужики, хорош. Что тут за дебаты? Расходимся.
— Видите ту блондинку. Это Мария, — ко мне снова подходит Аннаберды и обращает мое внимание на женщину, которая выбирает себе джинсы. — Она в Германии жила и работала, знает немецкий и английский. У нее там дети остались, а она теперь здесь.
Мария идет в мою сторону, пакет с одеждой, которую она взяла в пункте выдачи, рвется. Темно-синие джинсы не помещаются и так и норовят выпасть. Я пытаюсь ей помочь, но она отказывается и аккуратно ставит пакет рядом с деревом.
— Я москвичка, до 2005 года жила здесь, работала фотографом. Когда мне было 18 лет, у меня умерла мама — покончила жизнь самоубийством. Отчим пил. У меня бабушка жила в Германии вместе с тетей. В 19 лет я уехала туда по программе Au Pair работать няней. Поработала пару месяцев и переехала к тете в Берлин. Там я вышла замуж за немца — за документы.
В 2009 году Мария родила сына, но не от своего мужа, а от другого мужчины. В 2010 году с мужем она развелась. Мария хотела второго ребенка, и в 2011 году у нее родилась дочка. Она жила с детьми без их биологических отцов, получала на них пособие, работала. Закончила там среднюю школу. В 2014 году Мария решила начать делать им второе гражданство (российское), чтобы вывезти их сюда. Она всегда хотела вернуться обратно, но отцы не разрешали.
— Год назад отец моей дочери пытался ее отнять, — рассказывает Мария. — Я не состояла с ним в браке, просто захотела второго ребенка и, так сказать, попросила его. Когда дочка родилась, я не вписала его в свидетельство о рождении. У нас с ним был такой уговор. А спустя шесть недель он сам вписался в ее свидетельство о рождении. Начались суды. Биологический отец хотел, чтобы дочка жила с ним и его женой.
В прошлом году у Марии умерла бабушка и тетя. Тогда же умер дедушка ее сына (отец ее бывшего мужа).
— Дедушка вписал моего сына в завещание на дом, хотя и знал, что он ему не родной внук. Мой бывший муж заставлял меня написать отказ. Я этого не сделала — и тут все эти немцы против меня всполошились. Написали на меня всякие заявления, отобрали у меня сначала дочь по решению суда, а потом стали сыном заниматься.
О наследстве узнал биологический отец мальчика и стал искать Марию. Она сдала на время сына в дом ребенка, а сама обратилась в консульство. Там Марии сказали, что по загранпаспорту она может уехать в Москву и там написать заявление в МИД. Мария так и сделала. В середине октября 2018 года она была в Москве, написала заявление в МИД, а потом отправилась в Петербург, чтобы нервы подлечить. 8 апреля 2019 года она вернулась обратно.
— Ни жилья, ни регистрации у меня нет. Мой отчим выписал меня из квартиры, где я была прописана, и запрещает возвращаться туда. Сейчас я живу в хостеле, пока еще хоть какая-то денежка есть.
В «Ангар спасения» Мария приходит поесть и за одеждой.
Что сейчас с ее сыном, она не знает. Дочь живет с ее биологическим папой и его женой. Она хочет их вернуть, но не знает, как самой здесь выжить.
— У меня в жизни много плохого было. Ну, хоть снег не идет.
На следующий день я прихожу к 10 утра.
— Кому нужно постирать? — в палатку входит руководитель «Ангара» Роман Скоросов. – Валечка, вы хотели? Пойдемте.
Роман подводит женщину к старшему, который провожает ее в белый вагончик за мобильными душевыми. Прачечная в «Ангаре» открылась 1 апреля.
— Для нас это все тоже в новинку. Возможно, представляется, что все приходят, открывают машинки, вещи туда кладут, засыпают порошок… Но нет. У нас есть старший, который руководит этим процессом. Он спрашивает, кто хочет постирать вещи, сам берет у человека вещи, осматривает их и сам стирает, а потом возвращает их сухими. Пока мы так работаем.
Валентина стирает вещи уже второй раз. Одежду она получила здесь, другую брать не хочет, она ей нравится.
— Я приехала из Иваново. Устроилась на работу в ЖЭК. За мной на Марксистской был закреплен дом, я убирала подъезды. Еще подработку давали: дворником работала.
— А почему в Москву приехали?
— В Иваново, во-первых, платят мало и не всегда выплачивают вовремя зарплату. А я еще и в таком возрасте, мне 58 лет. Уже стараются не брать на работу. А здесь взяли.
— А где вы жили?
— В общежитии, когда устроилась на работу, дали. Документы потеряла, когда поехала в Иваново оформлять пенсию, чтобы получать не только социальную, когда не хватает трудового стажа, а именно за отработанное время.
Оставшись без документов, Валентина обратилась в «Ангар спасения». Сейчас ей их восстанавливают.
— Когда получу их, поеду в Иваново, оформлю пенсию — и опять в Москву, снова работать. Почему нет? Пока здоровье позволяет.
В Иваново у Валентины остались собака и кошка. Семья ее здесь, в Москве.
— Со снохами я не нашла общий язык. Мне мама всегда говорила: «Жена всегда победит свекровь». Получилось так, что они победили. С внуками я общаюсь, но жить с ними не могу.
— А внуков у вас много?
— Первый сын был женат пять раз. Младший сын женился недавно. Так что у меня девять внуков и три внучки. У сыновей разница в возрасте — девять лет. Вроде братья, но что-то не складывается. Общаются только потому, что их жены общаются.
Мимо нас проходит сотрудник «Ангара» Алексей.
— Алексей, я могу покушать?
— Конечно.
— Я пойду покушаю, пока одежда стирается, хорошо? Вы не голодная?
Валентина скрывается в палатке, а я подсаживаюсь на металлическую скамейку вроде тех, что стоят в коридоре в поликлинике, к мужчине в кожаной фуражке. В руках у него отвертка с разными насадками. Он перебирает их, пытаясь подобрать нужную, чтобы починить очки.
— Интересные у вас очки.
— Складные, да только сломались. На клей бы посадить, — показывает мне сломанную дужку.
Пока мы греемся на солнце, я узнаю, что его зовут Александр. Отчаявшись починить очки, он прячет их в маленький чехол, а тот — в один из многочисленных карманов своей куртки.
Александру 63 года, он живет в городе Бельцы в Молдавии. В конце марта он приехал в Нижний Новгород, чтобы повидаться с сыном, который должен был выйти из тюрьмы. На вокзале в Нижнем Новгороде у Александра украли деньги и телефон. У узбеков на рынке он нашел работу: разгружал товар и помогал по мелочи. Спал на том же вокзале, где его обокрали. Спустя восемь дней он смог накопить деньги на билет в Москву. Сына на тот момент уже депортировали в Молдавию. До того, как сесть в тюрьму, он проживал на территории России нелегально.
— Когда я приехал в Москву, я сделал себе табличку: «Помогите вернуться домой». Просил милостыню у Храма Христа Спасителя. Мне подсказали, что можно обратиться за помощью сюда. Я здесь первый день сегодня. Сказали, что купят мне билет домой.
Он поправляет фуражку с надписью FAR. Позже я узнала, что значат эти буквы — Революционные вооруженные силы Кубы (исп. Fuerzas Armadas Revolucionarias de Cuba). А пока не выдержала и спросила:
— Откуда у вас такая фуражка?
— Когда я служил в Сирии, я познакомился с кубинцем. И мы с ним обменялись фуражками.
— А как вы в Сирии оказались?
— В 75-м году я ушел в армию. Учебку я проходил в Петербурге, а потом нас увезли в Чехословакию. Я был разведчиком. Оттуда нас отправили сначала в Югославию, а потом в Сирию.
В 77-м году служба закончилась.
— Перед дембелем нам командир, хороший был мужик, сказал: «Сделайте себе наколки — тогда вас больше трогать не будут».
— Что он имел в виду?
— В горячие точки не пошлют. По наколке легко вычислить. Я набил себе имя жены, — Александр закатывает рукав, и я вижу на левой руке, чуть выше запястья, полинялую голубую надпись «Иннушка». — Моя первая любовь. Мы с ней еще в школе вместе учились: она в восьмом классе, а я в десятом. Сейчас ждет меня дома. Вы вот можете одним словом сказать, что такое любовь?
— Сложно так сразу ответить. А вы можете?
— Конечно. Это забота. Ведь если заботишься, значит, любишь.
Спустя полчаса после нашего разговора Александру купили билет. Он вернется домой.
Фото: Ефим Эрихман
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML