6
Богадельни – места для ухода за больными и пожилыми людьми, как правило, при монастырях – снова появляются в российских регионах. Церковь таким образом отвечает на вызовы эпохи, когда общество стареет, а пожилые все чаще остаются в одиночестве и не могут о себе позаботиться. Журналист Ольга Алленова побывала в богадельне, открытой в Пензенской епархии, и узнала, кто туда приходит и зачем.
Она живет в этой комнате третий год. Одна. Крупная, даже какая-то по-деревенски большая, круглая, мягкая. На голове платочек.
Из окна виден заснеженный двор монастыря, где порой промелькнет в метельной мгле черное монашеское платье. На стенах комнаты картины, на полу ковер.
Когда я вхожу в комнату, Александра Васильевна читает молитвослов – брошюру с крупными буквами. Она снимает очки, а губы еще плавно что-то шепчут.
– Что говоришь-то? Глуховата я, – она машет рукой, приглашая подойти ближе.
– Я сама из Пензенской области, из поселка, – рассказывает мягко, плавно, в ответ на мои вопросы. – А живу тут, как королева. И кормят, и поят. Растолстела тут, а как похудеешь? Кормят тут от души.
Она кивает головой на сестру милосердия в белом, с красным крестом на апостольнике.
– Она вот закормила. С нее и спрашивайте.
Сестра, шутя, грозит ей пальцем и уже мне: «Я побегу, с ужином разберусь».
А Александра Васильевна, глядя в свой молитвослов, продолжает отвечать на мой вопрос, как она здесь оказалась.
– Шестнадцатый год, зима, живу одна, набила сумку в магазине, а идти не могу, давление двести, на третий этаж подымаюсь, тяжко мне. Так разозлилась я на себя, зачем, думаю, мне этот скворечник, надо купить избу, на земле. Ну и продала. А внучка моя дом построила, под Пензой. Дом-то построила, а на отделку денег не хватило. Как узнала, что я квартиру продала, так давай ласкаться: «Бабулечка, мы тебя никуда не отпустим, с нами жить будешь, комнату тебе дадим, обижать не будем». Денег попросила на ремонт, я и дала. Миллион у меня был, 800 тыщ ей отдала. Год промаялась у них там, и все, бабулечка не нужна стала.
Она складывает руки на груди, голос становится резче, обиженнее.
– К детям меня перестали подпускать. Я детей-то как люблю. А она мне говорит: «Не для твоих рук я рожала». Плачу – злится. Молчу – опять плохая. Говорю ей: «Купи ты мне комнату, раз я мешаю». А она меня давай оскорблять разными словами, что я всех мучаю, такая я сякая. Тут у меня панкреатит, скрутило меня, хорошо хоть скорую внучка вызвала.
Три недели она лежала в реанимации, выписали ее с новыми диагнозами: острый панкреатит, сахарный диабет, артроз, бронхиальная астма.
– Посадили меня на инсулин – и домой. И опять живем. Я каждый месяц им по 10 тыщ отдаю с пенсии, а ничего хорошего не вижу. Ни тапочек нет у меня, ни ночнушки. То кричат, то не замечают. Звоню как-то родственнице, жалуюсь, а зять услышал, внучке сказал.
Внучка пришла, шваброй замахнулась, я рукой закрываюсь, она швабру бросила, а в меня табуреткой кинула. Я упала, плачу, стыд-то какой.
Александра Васильевна прикрывает рот рукой, слезы текут по щекам. Я прошу ее успокоиться и не продолжать рассказ, но она почти кричит: «Да ты что, деточка, я хоть поговорю с тобой, душа болит!»
Она снова оказалась в больнице. Соседка по палате послушала ее рассказ, поговорила с кем-то по телефону и говорит: «Шура, иди в богадельню. Там чисто, не бьют и хорошо кормят».
– А я ей говорю: «Да что ты, Саша, я же не монашка, я и молитв не знаю. Всю жизнь коров доила, не видела из-под них Бога». А она дала мой телефон монашкам, мне и звонят. Поговорили. Потом пришли они ко мне – игуменья и сестра Надежда. Сказали, если совет какой-то меня одобрит, то возьмут. Пока я в больнице лежала, совет одобрил. Выписали меня домой, а я боюсь! Как внучке сказать? А вдруг побьет? Не отпустит? У меня еще сто тыщ на книжке оставалось – на похороны себе я отложила. А как не отпустит меня из-за денег этих? И вот я ночью тихонько сумку собираю, утром звоню в такси, вижу, что машина подъезжает, я выскакиваю из дома в одних тапках и бегу. Водитель спрашивает, куда, мол, бабка, бежишь. А я ему: «Езжай скорей, бежать надо, сынок». Сюда привез он меня, тут меня приняли. Комнату дали. Вот и молюсь уже потихоньку, в храм хожу. Увидела Бога-то.
Она ласково усмехается, откладывает книгу, встает, оправляет халат.
– Всю жизнь работала, троих детей одна подняла. А теперь с одним туеском сюда приехала. А тут у меня хоромы вишь какие. Ковры. А с детьми я судиться не буду. Взрастила и ладно.
Возвращается Надежда, зовет меня в трапезную.
Александре Васильевне не хочется меня отпускать. Слезы в ее глазах уже высохли, она держит меня теплыми ладонями за руку и говорит быстро-быстро:
– Ты, дочка, посиди еще. Мне и поговорить не с кем. Тут все такие, у всех своя боль. Дочка старшая один раз приходила. Внучка пришла, скандал устроила. А я сказала – не пойду отсюда. Тут теперь мой дом. Пускай я им теперь не нужна, я их вырастила, жизнь им дала, долг мой отдала. А здесь другие долг отдают за моих детей. Ничего. Ничего. Сестры милосердия здесь для нас стараются. И все, что вы делаете, делайте от души, как для Господа, а не для человека. Это из послания апостола Павла. Вот так они стараются тут работать.
Богадельню в честь иконы «Всех скорбящих радость» в Пензенской епархии открыли три года назад при Троицком женском монастыре. «Здесь в монастыре было много трудниц, которые старели, болели, нуждались в уходе. Покойная игуменья и решила открыть для них приют, – вспоминает старшая сестра милосердия Надежда Ермошина. – Одна мирянка дала денег, с тех пор она нам и помогает: дает половину всех денег, которые нужны. Только имя свое запретила называть».
Рассчитана богадельня на 26 мест, но сейчас здесь 18 женщин. «У нас круглосуточный уход, сестры работают и днем и ночью, рук не хватает», – поясняет Надежда.
За ночную смену – с 19 до 5 часов сестра милосердия получает 500 рублей. Работа не для заработка, а скорее по призванию. Пожилые жительницы богадельни отдают за проживание, питание и уход 75% своей пенсии – как в любом другом социальном учреждении. Надежда говорит, что в среднем себестоимость содержания одного человека – 30 тысяч рублей. «Но это мы экономно живем: осенью заготавливаем соленья-варенья, крупы монастырь нам дает. Самые большие расходы связаны с лекарствами. Это мы покупаем сами».
Сюда принимают не всех – только тех, кого рекомендует комиссия от епархии. В комиссию входит врач, игуменья, священник, духовник богадельни и крупные благотворители. «Людей с активными психическими расстройствами мы не берем, – говорит сестра милосердия, – у нас для этого просто нет рук и врачей. А с деменцией принимаем, конечно, у нас почти все тут с деменцией». Для того, чтобы лечение оказывалось бесплатно, живущих здесь женщин зарегистрировали в богадельне. Врач к ним приходит из обычной поликлиники. «Если Аннушка сегодня закашляла – значит, вызываю врача, – говорит Надежда. – Он послушает, лечение назначит, мы лекарства купим, лечим. В больницу кладем по острой необходимости. Если наша бабушка в больнице, значит, с ней там наша сестра милосердия. А иначе никак – за стариками ухода в больницах нету».
– Щец будете? – духовник богадельни, глава социального отдела епархии отец Александр Горшенев по-домашнему приглашает к столу. Основное место его работы – домовый храм святителя Луки при Пензенском онкологическом диспансере.
В трапезной тепло, светло, у иконы горит лампада, пахнет свежей выпечкой. Надежда демонстрирует маринованные огурцы собственного приготовления, к чаю подают пирог с абрикосовым вареньем. Я спрашиваю, отличается ли наш ужин от того, которым кормят жительниц обители, Надежда весело отвечает: «А вы походите, поспрашивайте».
Вера Ивановна, маленькая седая женщина с крючком в руках. Она вяжет салфетки, воротнички и шапочки, это ее хобби. Рассказывают, что осенью, когда ее забрала скорая из-за сердечного приступа, Вера Ивановна просила врача: «Вязанье мое дайте, я же не довязала». Из больницы она вернулась с кардиостимулятором и в первую неделю обвязала ажурными шапочками всех сестер милосердия.
Три года назад вместе с единственным сыном Вера Ивановна уехала из родной деревни – дом развалился, строить было не на что, сын инвалид.
«Приехали мы в монастырь, игуменья меня благословила. Сына взяли в мужской монастырь, а меня сюда. Из дома я в одном платье приехала, а тут меня одели, и комнатку дали, и нитки покупают, а я вяжу».
Гулять она не ходит – боится упасть, зимой скользко.
– Ну иногда хожу в храм, а так батюшка-то к нам все время ходит. Летом гулять хорошо, а зимой воздержусь. Я толстая стала, тяжелая, ем много. Фрукты у нас не выводятся, выпечка каждый день, дома так никогда не ели.
Еще одна комната. Татьяна, тонкая, бледная, похожая на монахиню, лежит в кровати и читает. Надежда говорит, что у Татьяны – особый творческий режим, ночью она читает и пишет. Татьяна писатель. Всю жизнь она мечтала стать монахиней, но ее ревматоидный полиартрит стал проявляться очень рано, и в 90-е в одном далеком монастыре ей сказали, что им нужны работники, а молитвенники понадобятся позже. Татьяна их понимает: «Монастыри стояли разрушенные». Последние годы она жила при мужском монастыре в другом регионе: «Ко мне приходила женщина из деревни, помогала мне. Но я понимала, что болезнь прогрессирует, и мне скоро нужен будет постоянный уход. Владыка узнал, что здесь открыли богадельню, и благословил меня переехать сюда».
Кисти рук деформированы, но Татьяну это не останавливает. «Дайте мой компьютер», – просит она, и Надежда подает ей подушку с дощечкой, тетрадь и гелевый стержень. При помощи этих инструментов она и пишет свои книги о Церкви, паломнических поездках и вере. Ручку больно держать, а гелевый стержень мягкий.
Татьяна что-то пишет на обложке книги и подает мне. «На память возьми. Почитай. Если захочешь – напиши мне».
В соседней комнате живут две пожилые сестры-монахини. Надежда провожает меня к ним и громко представляет, но просит не беспокоить их вопросами: «Они монахини, келейницы. Им лет-то уже много. Чего только не повидали, и гонения на Церковь, и репрессии. Но уже давно молчат, не говорят ни с кем».
Это уже настоящая келья – с молельным красным углом, раскрытой Псалтирью, множеством икон. Две кровати. Одна из сестер уже полгода лежит, ее лицо тонкое и бледное, как у ангела. Вторая, Анна или Аннушка, как называет ее Надежда, – в черном жилете и платке – с трудом встает. Отец Александр подходит к каждой сестре по отдельности и благословляет их – сестра Анна обеими руками бережно принимает его благословение. Потом подходит к сестре, молча на нее смотрит и крестится. Кажется, кроме двух этих людей, она никого больше в этом мире уже не видит.
Сегодня в Русской Православной Церкви открыто более 60 богаделен, в которых сестры милосердия ухаживают за пожилыми людьми.
Автор – журналист Издательского дома «Коммерсантъ»
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML