2
Разговор о подростковых суицидах с семейным психотерапевтом Катериной Мурашовой возник случайно. Я привела примеры, когда эта трагедия произошла в благополучных семьях, где у детей были хорошие отношения с родителями, ожидая, что Катерина скажет – так не бывает, значит, что-то там было не так, – но она вопреки моим ожиданиям ответила: «Нет, такое может быть, и я все чаще слышу об этом – родители выстраивают в представлении ребенка прямую связь между хорошими отметками, поступлением в институт и блестящим будущим, и как только что-то вдруг не складывается, ребенку кажется, что все, жизнь кончена». Об этом, а также о том, как родители из лучших побуждений лишают ребенка возможности понять себя, мы и поговорили.
– Правда ли, что малейшее отклонение от заданного курса может стать для ребенка жизненной трагедией?
– В первую очередь это трагедия для родителей, потому что они считают, что у них все под контролем. Эту мысль они транслируют ребенку: если все делать правильно, то все правильно и получится. Но жизнь сложнее, и довольно быстро все становится не таким простым и гладким, и родители начинают паниковать, ребенок тоже, и в какой-то момент он может с этой ситуацией не справиться. Конечно, суицид – это крайний случай, в основном это выражается в невротизации.
– Один ребенок совершил суицид, когда ему учительница сказала что-то вроде «не видать тебе химического класса», и всех тогда потрясло, что такой ничтожный эпизод стал причиной такого страшного события.
– Он ничтожный для тех, кого это потрясло, а для ребенка он был совершенно не ничтожный, потому что рушилась сама основа его существования. Условно говоря, вы думали, что если вы будете соблюдать кашрут, субботу и еще что-то, вы непременно попадете в праведники, а вам сказали: нет, не обязательно. Так выстраиваются, а потом рушатся жесткие взаимосвязи. Если ты будешь хорошо учиться и слушаться родителей, у тебя будет хорошая работа, ты поступишь в институт, и у тебя все будет благополучно, иначе ты даже не будешь мести улицы, потому что все места заняты гастарбайтерами. У ребенка таким образом выстраивается стройная картина мира, но в какой-то момент она начинает рушиться, причем как со стороны мира, так и со стороны самого ребенка, потому что подросток не может вести себя, как запрограммированный робот – у него гормоны, то, се, и соответственно, предает сразу все: и мир, и я сам. Какая же это мелочь? Это очень серьезно.
– Вы говорили об этом явлении как о тенденции, о феномене последнего времени.
– Да, дети перестройки, у которых родители ушли из инженеров в «челноки», были подвержены всяким другим вещам, но этому – категорически нет. Для них мир не был устойчивым – он качался прямо на глазах изумленной публики. Тогда задачей было удержаться на качающейся палубе. Идея о том, что палуба неподвижна, никому в голову просто не приходила.
– Получается, что стабильность – это фактор риска, как это ни удивительно?
– Все с перехлестом – фактор риска. Рисовать ребенку картинку абсолютно неподвижного хайвея, гарантированного правильной жизнью, совершенно неправильно.
Катерина Мурашова. Фото: Михаил Терещенко
– Правильно ли я понимаю, что «оранжерейность» добавляет рисков, поскольку ребенок, не сталкивавшийся ни со страданиями, ни с утратами, ни с фрустрациями, встретившись с этим, может не выдержать этого, считая, что это невозможно пережить? Допустим, если девушка бросила, и первый раз в жизни ребенок страдает, может ли он покончить с собой, ощущая это невыносимым?
– Да. Так было, например, в семье Анатолия Мариенгофа, где его сын Кира покончил с собой из-за несчастной любви в 16 лет, будучи по всем отзывам совершенно потрясающей чистоты, красоты и прочих качеств подростком, который рос в очень благополучной семье: Анатолий Мариенгоф, несмотря на все свои закидоны, всю жизнь жил с одной женщиной, любил ее, и все было прекрасно. И, казалось бы… Разумеется, палуба должна качаться – никто не говорит про шторм, при шторме выращивание детей тоже имеет свои риски, но идея абсолютной неподвижности – это большой риск, потому что в какой-то момент палуба неизбежно качнется.
Я в лекциях всегда говорю родителям: вы можете делать со своими детьми все, что захотите, потому что это ваши дети – хоть с кашей съешьте, но когда вы определяете свою стратегию и тактику, нарисуйте для себя, для какого мира вы их готовите, с чем, как вы считаете, они столкнутся, а с чем нет.
Вы имеете право решать все что угодно, но для разного будущего им нужно дать разные наборы наук.
Например, если я считаю, что мой ребенок будет прогрызать себе будущее зубами, а я ничего не могу сделать, я бедная учительница, накопила денег и пошлю его учиться в Англию – это один набор навыков. Если я считаю, что мой сын унаследует мою портняжную мастерскую, то другой. Если мне кажется, что я уже украла достаточное количество денег у государства и моей дочери хватит, и совершенно неважно, что она будет делать, – это третий набор навыков.
– Как в это родительское уравнение вписать такую мало предсказуемую переменную, как подростковый бунт? Мы очень хотим загнать по гладкому шоссе нашего ребенка в светлое будущее, у нас уже все решено, уже место в институте готово, но вдруг подросток заявляет, что он не хочет в институт и решил пойти в армию?
– Если у вас действительно все готово, он может повзбрыкивать, но потом все-таки пойдет в этот институт. Другое дело, если этот институт не имеет к нему никакого отношения, а это чисто ваше решение, то он, скорее всего, бросит его на втором курсе, и что с ним будет дальше – действительно непредсказуемо, потому что этот институт ничего не дает его душе, а ей надо кормиться. И ее придется кормить, либо меняя партнеров, либо употребляя наркотики, либо пить водку, виски.
– А может, он с юности играл на гитаре, все считали, что это несерьезно, упихнули его со скандалом в институт, а он бросил его и пошел заниматься всерьез своей гитарой?
– Не верю, не видела я такого, чтобы ребенку все жизнь мостили гладкое шоссе, и вдруг он в институте взял и ушел играть на любимой гитаре. Видела, как пытались это делать, и видела, как обламывались. Дело в том, что дети, которым родители всегда расчищали дорогу и поворачивали их в нужном направлении, не умеют работать. И чтобы пройти этот сложный путь с гитарой, им нужно очень много всего потерять, быть к этому готовым, быть готовым прогрызать зубами боковой ход, преодолевать невероятное количество препятствий…
Бывает, что дети из благополучных семей сходят с подготовленной им дорожки. В моей юности была такая Патриция Херст, наследница огромной империи, и вдруг она куда-то сбежала, но она не музыку начала писать и не скульптуры ваять, а сбежала к какому-то анархисту и наркоману (Патриция Херст – внучка американского миллиардера и медиамагната Уильяма Рэндольфа Херста, изучала историю искусств в университете Беркли, была похищена и судима за разбойные налеты. – прим. ред.). Такого, чтобы ребенок, которому готовили место среди каких-нибудь финансовых аналитиков, сбежал писать музыку, я в жизни не встречала, только в литературе. Уходят скорее к анархистам, наркоманам, алкоголикам. То есть это побег в другую среду с выходом из своей, но без умения работать над конструктивной моделью своей жизни.
Нет гарантии, что жизнь ребенка сложится именно так, как вы предполагаете, но задача ее запрограммировать не стоит – надо понять, какое будущее вы хотите для своего ребенка, и в соответствии с этим дать ему соответствующий набор навыков.
Если родитель считает, что его ребенок никогда не столкнется с трудностями, что он его аккуратненько пересадит из школы для одаренных детей в какой-нибудь физический институт, а потом отправит на стажировку в Силиконовую Долину, и он там навсегда останется – понятно, что навыки драки в подворотне ему ни к чему – ему нужен английский язык и еще что-нибудь, а что-то не надо. А если родитель думает: когда в нашей стране было поколение, которому не нужно было защищаться? – тогда учим другому.
В будни кондукторы псковских автобусов — это особая статья и городская достопримечательность: женщины где-то от 40 до 70. В выходные — очень на многих маршрутах появляются девчата – старшие школьницы или младшие студентки.
Официантки? Нет, здесь работают только совершеннолетние, школьники и студенты колледжей в Пскове такой возможности не имеют. Курьеры? Да, кое-где; но Псков не Москва, спрос на эти услуги не так уж велик.
– Работаю компьютерным мастером, устанавливаю операционные системы и собираю компы, – говорит бывший одноклассник Кати, сейчас студент колледжа. – В месяц имею тысяч 10, если хорошо пойдет. Норм, я считаю! Но вообще-то мало кто у нас до 18 лет работает. Чаще где кто перехватывает, по случаю.
Выученная суровость
Денису и Кате посвящается
– Какие еще есть риски у детей, которые растут в семьях, где родители очень сильно вовлечены в их воспитание и развитие: математика с двух лет, английский с трех, а также бассейн для спины, рисование для художественного вкуса, музыка для гармоничного развития и так далее?
– В таких семьях основной риск в том, что ребенок себя не найдет. В тот момент, когда он начнет, как ему положено, задавать себе вопрос – чего же хочу я, он обнаружит себя в позиции ребенка из еврейского анекдота: «Мама, я замерз или проголодался?» В нем просто не сформируется умение слышать собственные желания и способности. И в последнее время таких детей стало очень много.
Классический вариант – когда ребенка так ведут, ведут, а потом в какой-то момент у родителей что-то щелкает, они садятся вокруг него с очень доброжелательными лицами и говорят: «Ильюшенька (или Анечка), ты уже большой, скоро конец школы. Теперь мы, люди, которые желают тебе добра и совсем не хотят тебя ни к чему принуждать, спрашиваем тебя: что же ты хочешь делать дальше? Чему ты хочешь посвятить свою жизнь?» В этот момент у очень многих детей начинаются невротические – в лучшем случае невротические, а в худшем почти психотические – симптомы. Почему? Потому что они предыдущими пятнадцатью годами своей жизни совершенно не были подготовлены к этому вопросу.
Родители всегда знали, что для них лучше, с кем дружить, чему учиться и так далее, и ребенок не протестовал. Он привык жить в этой ситуации, когда взрослые знают, что для него лучше, ему это было комфортно. Ему нравилось учиться, и школу ему выбрали ровно такую же – там тоже все знали, какие задачи нужно решать. Ему всегда говорили, как готовиться к тестам, и он честно готовился, и хорошо сдавал тесты, была иллюзия, что все получается. Вдруг ему говорят, что он должен где-то в себе найти ответ на вопрос, на что он собирается потратить свою жизнь. И родители сидят, ласково смотрят и говорят: «Мы ни в коем случае не хотели бы тебе ничего диктовать. Это твоя жизнь. Разумеется, мы со своей стороны сделаем все возможное, чтобы тебя поддержать, но ты скажи сам, что же ты будешь в этой жизни делать». Дальше шок наступает у родителей, потому что подросток, некоторое время честно подумав, говорит: «А я не знаю».
Тут у них физиономии становятся из благостных разочарованными: «Мы в него 15 лет вкладывали что могли, наизнанку выворачивались, запихнули его в лучшую школу, наняли ему лучших репетиторов, он закончил музыкальную школу по классу баяна, художественную школу по классу росписи маслом по хлебу, мы все тут убились насмерть, возя его в восемь кружков и зарабатывая на них, и теперь эта сволочь смеет нам заявлять, что она не знает, что собирается делать».
Естественно, прочитав это о себе в их лицах, ребенок испытывает сложную гамму чувств. Собственно, они все ее испытывают, и, как правило, у ребенка эта гамма переходит в невроз, а у родителей в глубокое разочарование. Потом они приходят ко мне и говорят: «Как такое может быть? Где мы ошиблись? Не было ни одного музея, в который мы бы его не сводили, не было ни одного его желания в области познания, которое мы бы не исполнили: если он говорил «хочу динозавров» – мы бежали к динозаврам, если он начинал засматриваться на звезды – мы срочно шли в планетарий, причем к лучшему экскурсоводу, когда он захотел хомячка, мы завели ему целый аквариум хомячков. Чего мы еще не сделали, чтобы он смог выбрать в многообразии мира свою дорогу? Почему он нам теперь заявляет, что он не хочет ничего и ничего не знает?»
А ответ простой: у них была изначальная позиция, при которой ребенок не самопроявляется. Поэтому ответ на вопрос «что делать, чтобы уменьшить риски у ребенка, в котором родители принимают большое участие», очень простой: не надо так сильно принимать в нем участие. Нужно жить своей жизнью, а ребенок подстроится.
Ребенок как биологическое существо, как детеныш млекопитающего, приспособлен к тому, что самка живет своей жизнью, а он следует за ней.
Мы же не гнездовые существа. Это у птиц так устроено: в тот момент, когда какая-нибудь малиновка выкармливает птенцов, она спит по два часа в сутки, а в остальное время ловит комаров, потому что у нее пять птенцов и ей надо всех накормить и за два месяца вырастить их до состояния, когда они сами смогут это делать. Поэтому два месяца она не живет – она непрерывно ловит комаров и спит она по два часа в сутки. Но после того, как они вылетели из гнезда, она реабилитируется. Мы не гнездовые, и большинство млекопитающих не гнездовые, и кормим мы наших птенцов не два месяца, а дольше. Но мы не можем спать по два часа в сутки. С таким напряжением прожить двадцать с лишним лет воспитания детенышей невозможно, а главное, абсолютно не нужно. Это антибиологично.
Детеныши млекопитающих приспособлены следовать за самкой или за обоими родителями – у тех видов, которые осуществляют воспитание совместно. Они приспособлены идти гуськом, и куда самка их ведет? Куда ей заблагорассудится. А когда самка начинает изображать из себя гнездовую птичку, во-первых, довольно быстро она выматывается, а во-вторых, если они все вместе собрались и 15 лет кормили ребенка комарами всей семьей, водя в восемь кружков, то их ждет неприятное разочарование результатом.
Фото: Dmitry Ryzhkov / flickr
– Есть ли ощущение, что в последние годы родители стали еще большими перфекционистами, контролирующими каждый шаг ребенка, или наоборот?
– Нет, мне, наоборот, кажется, что пик пройден. Период, когда все старались быть гнездовыми птицами, закончился, потому что пичужки перенапряглись.
Издательство «Самокат» показало мне книжку, которую они издали, называется «Мама на нуле». Книжка посвящена тому, как выйти из этого состояния, об этом рассказывают люди, которые были на нуле, кто-то еще, но у меня как у специалиста и как у матери, которая вырастила детей, только один вопрос: «Ребята, а кто вас туда загнал? Почему человек выбрал этот путь, почему он себя вообразил птичкой в тундре?»
– Вы можете объяснить, откуда взялось это поколение таких убивающихся насмерть мам?
– Да – это произошло тогда, когда исчезли все смыслы. Дело в том, что предыдущее поколение родителей или пыталось добыть мясо, или было занято другим: кто-то еще строил коммунизм, кто-то пытался служить науке и искусству, кто-то искал духовные пути и так далее, в общем, был целый спектр каких-то смыслов, и дети в них не входили. Потом эти смыслы разом исчезли. Коммунизм строить перестали. Мясо сначала совсем исчезло, а потом появилось. Цензура тоже пропала, крутить фиги в кармане стало не нужно. Но человек не может жить, полностью концентрируясь только на собственном пупе и кармане, поэтому люди огляделись: о, тут есть детки, в них можно вкладываться. Вот и вложились.
– Но многим это уже не доставляет радости.
– Конечно – если пишут книжки про то, как уйти с нуля. Это странно, когда человек берет собственного ребенка и об него убивается так, что ему потом надо реабилитироваться. Но у меня ощущение, что пик этого маразма пройден.
– Какую родительскую модель дети вынесут из своей семьи, если родители так убивались с ними с утра до вечера?
– Я думаю, кто как. У ребенка, выросшего в семье алкоголиков, как правило, двоякие отношения с алкоголем – он либо вырастает тоже употребляющим алкоголь, либо совсем не пьет. Очень трудно вырасти в алкогольной семье разумно употребляющим человеком. Думаю, здесь будет то же самое.
Выросший ребенок будет либо считать это единственно правильной моделью – «настоящие матери так и поступают, моя мама всю себя мне отдавала, водила меня в кружки, вечером со мной читала книжки, пела песни, танцевала танцы и занималась кинетическим песочком, и если я этого со своими детьми не сделаю, то я плохая мать», либо будет думать так: «Я помню, как все это происходило, как меня все это доставало, как мне все это было не нужно и как мне хотелось, чтобы меня оставили в покое, поэтому я буду делать все наоборот – там, где моя мама говорила «нельзя», я буду своим детям говорить «можно», там, где моя мама говорила «можно», я буду говорить «нельзя» – и тогда получится, что надо». Очень немного будет тех, которые смогут найти разумную середину.
– Чтобы ее найти, надо осознанно пройти этот путь в своей голове?
– Да, надо очень здорово понимать, что происходит. Отдавать отчет себе в том, что вы делаете, брать ответственность на себя и понимать, для чего вы это делаете, какие цели преследуете.
– Что делать, если мы получили уже этого готового подростка и ужаснулись тому, что он ничего не хочет и не знает, что он хочет?
– С этим ничего нельзя сделать. Основная работа по семейному воспитанию к окончанию средней школы завершена. Это не значит, что человек потом не будет меняться – разумеется, будет, и, возможно, очень существенно, в какой-то момент присоединится самовоспитание, но семейное воспитание к этому моменту почти закончено.
Единственное, что, наверное, можно сделать, это осознать, что произошло, и рассказать об этом ребенку. Не вешать на него ответственность еще и за это, а просто рассказать, как так получилось. Тогда, по крайней мере, у него будет информация, почему я тут сижу такой. Правдивая информация о том, что происходит, никогда не лишняя.
Но тогда надо самим родителям осознать, что происходит, потому что зачастую они начинают паниковать и обвинять самого ребенка, и обвинение звучит так: «Вспомни и скажи, чего мы для тебя не сделали?» Это продвинутые родители идут спрашивать об этом психолога, а непродвинутые спрашивают его прямо там на кухне: «Соседский Вася, чья мать за время его взросления четыре раза выходила замуж, родила еще от них детей и повесила их на Васю – он точно знает, что хочет быть инженером, и уже выиграл какую-то олимпиаду, которая ему позволит поступить в какой-то институт и стать инженером. Он знает, кем он будет. А ты не знаешь? Ты нам скажи, чего мы для тебя еще не сделали?»
Как вы понимаете, ответа на это нет. Ребенок прекрасно понимает, что для него сделали на порядок больше, чем для Васи, но при этом Вася почему-то совершенно четко знает, что он пойдет в институт и будет инженером-строителем, а у него ничего такого внутри нет совсем. И если оставить его наедине с этой картиной, то следующая его логичная мысль – «я вообще никуда не гожусь». Но если провести тот простенький анализ, о котором мы с вами говорили, и сообщить ему, почему так все получилось, то он поймет, что в этой истории не было злодеев.
– Каким еще образом очень любящие взрослые могут навредить ребенку?
– Еще одна важная вещь, которой любящие ребенка взрослые часто его лишают из лучших побуждений – это обратная связь: когда я делаю вот это, люди вокруг меня испытывают такие-то чувства, им это потому-то нравится или не нравится. Если вокруг него все на любое его движение испытывают сентиментальное умиление, что бы он ни сделал, то у него, конечно, образуется несколько искаженная картина его способностей, а также взаимосвязи его усилий и результата. Возможно, все вокруг годами истекают розовыми слюнями, но вы же понимаете, что рано или поздно он получит обратную связь и будет рыдать в углу. Кто-нибудь непременно скажет ему, что его рисунки не гениальны, или он сам об этом догадается, если у него высокий интеллект, или ему надоест слушать про этих динозавров.
Важно давать ему обратную связь в адекватном виде, то есть не говорить «ты великолепен» или «ты плохо спел», а показывать, что вы действительно со вниманием относитесь к тому, что он делает, и обращать его внимание на то, что получилось, а что не получилось, что вам нравится, а что нет. Например: «Это сочетание цветов мне понравилось, оно мне кажется интересным, а вот это – не знаю, что это, лошадь или швейная машинка – оставило меня абсолютно равнодушной».
Или: «Вообще, мне как-то не очень твои рисунки, но зато мне очень нравится, как ты танцуешь, особенно когда ты там выключаешь свет, здесь включаешь, заводишь музыку и тут, в проеме, твоя темная тень – если музыка тихая, я получаю совершенно искреннее удовольствие».
Ребенок идет и спрашивает: «Бабушка, а тебе нравится, как я танцую?» Бабушка отвечает: «Знаешь, когда я это вижу, как ты кривляешься в проеме, у меня одна ассоциация – черти в аду, больше никаких нет». Из этого ваш ребенок получает очень много информации.
Во-первых, он узнает, что людям нравится разное. Во-вторых, понимает, что то, что может радовать одного, второго может пугать. В-третьих, теперь знает, что для мамы можно вот так станцевать, чтобы сделать ей приятно, а бабушку можно так подразнить, и так далее, и так далее. Если ребенку будут говорить только «Ты молодец» или «Ты танцуешь некрасиво», – никакой информации оттуда он не получит. Родители часто путаются с ответственностью – они ее берут там, где можно не брать, и не берут там, где надо.
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML