Надзирательницы плетут Ане Павликовой косички, и я совсем не понимаю, чему умиляются описывающие это: когда твоей дочери плетут косички тетки из СИЗО – это ужасно. Ужасно пить чай и ложиться спать, зная, что твой ребенок в камере, ужасно давать показания, когда тебя бьют, зная, что ты ни в чем не виноват.
Катерина Гордеева. Фото: Анна Данилова
Я никогда в жизни не была в гостях у семьи Павликовых. Даже не знаю, где они живут. Но я хорошо знаю, что в большой комнате у них стоял зеленый диван, теперь он разломан, а в комнате поменьше, там, где прежде жила девочка Аня – на стене были расклеены картинки с радужными пони. Я зачем-то знаю, что Аня ухаживала за хохлатыми попугаями, но не успела увидеть их потомство. Еще я знаю, что у Ани погиб слизняк.
Мне кажется, я вообще знаю про эту семью и эту квартиру слишком много для постороннего человека. Но мне некуда деваться. Я вижу, как из СИЗО, по видеосвязи, на суде о продлении своей меры пресечения выступает дрожащий ребенок с двумя косичками. И внутри меня лопается струна: у меня четверо детей и, судя по тому, что я вижу, ни один из них не застрахован от того, чтобы вот так вот дрожать по видеосвязи с судом.
Что вообще происходит?
Почему я должна жить со знанием о том, как здоровенные злые дядьки в масках ранним утром 15 марта 2018 года роняли клетку с Аниными попугаями, давили берцами слизняка, ударом ноги разломали диван, ходили по детским рисункам, орали на Аню матом, не давали Аниной сестре поменять кричащему малышу памперс, как, наконец, везли 17-летнюю девочку через всю Москву в СИЗО, а потом орали и мучали, мучали и орали. И так – целых 5 месяцев, пока у нас тут, снаружи, то выборы, то чемпионат.
Я читаю Анины письма и слушаю, как она говорит в суде. Я понимаю, как и почему Аня могла подружиться с Машей, я легко могу себе представить, как две девочки-подростка с утра до ночи обсуждают этих своих любимых зверей и придумывают, как однажды, в большом и светлом завтра откроют приёмник для бездомных животных и всех спасут.
Любой, кто имел дело с подростками, знает, как истово эти люди мечтают и как резко реагируют на любое несовершенство мира, на вранье и несправедливость. Особенно если врут и совершают подлости взрослые.
Не знаю, думали ли те, кто дал указание арестовать Аню, Машу и Руслана, сколько врагов они себе наживут в мире, где справедливость и правда ценятся больше всего. В мире подростков.
Наше мнение, кажется, никто не думал учитывать, раз все это происходит прямо под нашим носом, в многомиллионном городе Москве, где все вместе, обнявшись, интеллигенция и полиция, еще вчера так радовались чемпионату мира, где красивые бордюры, изящные липы и европейские кафе, где молодые мамы слушают лекции об осознанном родительстве, а молодые бабушки посещают тренинги, как любить и принимать себя в любом возрасте, где проходит пикник «Афиши» и семинары «Стрелки»….
Вот в нескольких километрах от всего этого надзирательницы плетут Ане Павликовой косички, и я совсем не понимаю, чему умиляются описывающие это: когда твоей дочери плетут косички тетки из СИЗО – это ужасно. Ужасно пить чай и ложиться спать, зная, что твой ребенок в камере, ужасно давать показания, когда тебя бьют, зная, что ты ни в чем не виноват. Ужасно жить так, чтобы смыслом твоей жизни стала чужая боль и, возможно, смерть. Я не могу себе представить, чем руководствовался провокатор ФСБ Александр Константинов по кличке «Руслан Д», когда втягивал подростков в свой телеграм-чат, придумывал за них организацию, такую, чтобы подходила под нужные статьи, и рапортовал начальству: файл разослан, можно брать.
Я понимаю, что теперь все эти горе-следователи, громилы-оперативники, в нужный момент закрывающие на все глаза прокуроры и безвольные судьи с унылыми голосами наверняка раздраженно цокают языком и закатывают глаза, натыкаясь то там, то тут на общественный гнев по поводу всего происходящего вокруг сфабрикованного против подростков дела «Нового величия». Я понимаю, если их потихоньку спросить, они ответят: «А че такого? Мы все по разнарядке делали, опасную молодежь выслеживали и ловили, все в срок, все по делу, че вы всполошились?»
И ответить тут, в общем-то, особенно нечего: каждый день в стране происходят незаконные аресты, пытки и несправедливые приговоры.
Но сейчас случай особый: это касается детей. У детей может не быть ничего, даже будущего. Но у них есть мамы. И нет на свете ничего страшнее, чем материнский гнев.
Российская женская порода, она во многом особенная. На женских плечах страна, в общем-то, вынесла весь двадцатый век: пока мужчин расстреливали и сажали, калеча и лишая надежды, женщины, стиснув зубы, тащили своих детей. И, надо сказать, вытащили.
Надежды мало, но вдруг вытащат и сейчас.
Ведь у мам не может быть политических, классовых, идеологических и прочих разногласий, если их объединяет что-то гораздо большее: материнство.
Разгневанные мамы, идущие отстаивать неприкосновенность своих детей, их свободу и жизнь – это огромная сила, с которой рискнет не считаться только слабоумный. Особенно в России. Потому что у России – женское лицо.