4
Шесть лет назад в эти дни страна оплакивала погибших в наводнении в Крымске, главный удар которого пришелся на 6-7 июля, и помогала выжившим. По официальным данным погиб 171 человек, пострадали более 34 тысяч. “Группа грязи”, кто и какую помощь оказал и получил, и чем стал Крымск для российского волонтерского движения - о том, как это было, вспоминают участники событий.
Максим Ефремов, руководитель волонтерского лагеря в станице Нижнебаканская в 2012 году
Максим Ефремов
После того как в Крымском районе произошла трагедия, на Воробьевых горах начался стихийный сбор помощи гуманитарной помощи для подтопленцев. Дополнительно помощь собиралась в Марьино. О сборе активно писали в соцсетях.
Я к тому моменту не имел никакого отношения ни к благотворительности, ни к волонтерству, но прочитал и поехал на смотровую площадку – больше, наверное, посмотреть. Но когда приехал на место, решил помочь с доставкой гуманитарной помощи со всей Москвы до смотровой. Технически это выглядело так: звонили люди, говорили «у нас есть гуманитарная помощь, сами не можем ее привезти, не могли бы вы к нам приехать, забрать?» – и мы ехали и забирали. И когда с последней машиной, полной гуманитарки, мы приехали часов в 12 ночи на смотровую, там уже почти никого не было – волонтеры уехали, всю собранную помощь увезли, оставшиеся нам сказали: «Куда хотите, туда и девайте».
Фото: Максим Ефремов / Facebook
Мы повезли ее прямо в аэропорт, откуда вылетал МЧСовский самолет в Крымск. Загрузили все, тут пришел какой-то генерал и потребовал выгружать – мол, у него летит машина телеметрии, и все тут. Но капитан воздушного судна сказал: «Ребята, давайте самое тяжелое, что у вас там есть – генераторы, это я заберу плюс одного человека в сопровождающие». С генераторами полетел журналист Роман Переверзев, а то, что осталось, мы с водителем второй машины загрузили в его транспортер, водитель позвонил своему руководству, и руководство сказало: мол, даем тебе выходной, дуй в Крымск и отвези все это прямо туда. Я бросил свою машину где-то около Домодедова и поехал с этим транспортером и гуманитарной помощью как сопровождающий, чтобы все адресно дошло до нуждающихся.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
Приехали мы ночью 10 июля. Прилетевший с бортом МЧС Роман Переверзев сказал, что в Крымске и так достаточно гуманитарной помощи, волонтеров и МЧСовцев, чтобы все разгрести, а станица Нижнебаканская, которая первая приняла на себя удар стихии, обделена вниманием. Потому мы поехали прямиком туда, ночью разгрузились, с утра я пробежался по округе, чтобы поснимать, что там произошло, и собирался с водителем ехать на транспортере обратно.
Посмотрел, поснимал, послушал истории про потоки воды, про детский плач в ночной тишине: местные жители рассказывали, что когда только пошла волна, они слышали ребенка, проплывающего мимо, и никто не мог ему помочь… И решил остаться.
С этого началась и моя волонтерская деятельность, и знакомство с благотворительными фондами.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
Поскольку в то время я был активным пользователем социальных сетей, то все, что я видел и слышал на месте, я тут же выкладывал в интернет, и это читали в том числе фонды. Не помню, кто первым откликнулся на мои посты – то ли фонд «Созидание», то ли «Предание», но я начал с ними общаться, мне постоянно звонили Лена Смирнова и Володя Берхин, руководители этих фондов, особенно в первые дни моего пребывания там, спрашивали, что нужно, и тут же это организовывали. Если была нужна вода – к нам в течение нескольких часов приходила фура с водой, нужна была еда или одежда – я звонил им, объяснял, высылал список, и они сразу же это находили, грузили в фуру в Москве и отправляли к нам. Периодически от них приходили автобусы с хозяйственным инвентарем для разборки завалов – бензопилами, лопатами и так далее.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
В первый день мы ютились в здании администрации – заместительница главы администрации нам отдала свой кабинет, сказав: «Ребят, извините, ничего другого нету, хотите – спите на моем столе». Потом, почитав мои посты, со мной связался питерский фонд, который направил в Нижнебаканскую из Питера около двухсот волонтеров. Я поговорил с администрацией, они посоветовали кафе, где нам могли бы обеспечить трехразовое питание, дали несколько площадок на выбор под лагерь в станице Нижнебаканской. Мы выбрали самую высокую – на горе, на Зеленой улице, где в этот же день разбили лагерь, пока еще небольшой, из нескольких палаток. И в дальнейшем все прибывающие волонтеры приезжали прямиком в наш лагерь, поступали под мое руководство и выполняли задачи, которые я перед ними ставил.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
Задач у нас было много, особенно когда стало много волонтеров, поэтому я разбил людей на группы, чтобы не все туда-сюда мотались, а максимально эффективно выполняли каждый свою работу. Одна группа занималась охраной лагеря и гуманитарной помощи. Другая, «группа грязи», помогала местным жителям вычищать муляку (муляка – это грязь, которая осталась после схода воды, доски, мусор и так далее). Еще одна группа занималась трупами – ходила выискивала мертвых животных, все, что плохо пахнет.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
Важнейшей задачей занималась группа мониторинга – они приходили в каждый дом, выявляли тех, кто действительно нуждался в помощи. Ведь как только стало известно, что будут компенсации и гуманитарная помощь, некоторые местные жители стали друг от друга, от соседей переносить к себе в дом мокрые ковры в муляке, испорченную мебель, ил, стали ломать свои стены, чтобы говорить, что им сломало стену волной. И были друзья и родственники представителей власти, которые даже не являлись подтопленцами, потому что наводнение их не коснулось, но тем не менее они были в списках на компенсации. Процентов тридцать от всех, кто кто в итоге получил помощь, на самом деле в ней не нуждался.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
И группа мониторинга волонтеров была создана именно для того, чтобы выявлять такие случаи. Она обходила каждый дом в районе затопления, смотрела, нуждаются люди или нет, или у них трехэтажный кирпичный особняк, как мне лично попались.
В августе я уехал из Нижнебаканской, а в сентябре вернулся по заданию фонда «Предание» – они обеспечили мне зарплату, переезд и проживание, потому что нужно было дораздать всю гуманитарку, которая была закуплена. Приехав, я первым делом пришел в местную администрацию, говорю: у меня есть гуманитарная помощь, мне нужны реально пострадавшие. Мне говорят: у нас есть многодетная семья, там восемь детей, их воспитывает одна мать, к тому же больная, жить ей осталось до понедельника, и они очень-очень-очень нуждаются в гуманитарной помощи, помогите им, дайте стиральную машину, холодильник и прочее.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
Я никому на слово не верил, все проверял сам. Приехал на место. Огромный кирпичный дом, перед которым была разборка битых машин – это один из бизнесов этой семьи, кроме того, местные мне сказали, что у хозяев еще теплица, где они выращивают розы и имеют с этого прекрасный доход. Детей растит не только больная мать, но и целая община, живут они все очень неплохо, купили дом за год до наводнения за 850 тысяч, а потом получили за него компенсацию 2,5 миллиона за дом и имущество – при том, что с домом все было в порядке, вода зашла и вышла…
Прошелся я по дому, вижу стоит какой-то куб, накрытый тряпками.
Говорю: «А что у вас здесь? Уж извините мое любопытство, имею право знать, что здесь находится». Они: «Да ничего такого». Поднимаю тряпки, а там стоит в коробке новая стиральная машинка. Я говорю: «А это что?» – «Это не наше, соседи дали, чтобы у нас постояло…»
Конечно, мы им ничего не дали. Выяснилось позже, что они получили мало того что эти два с половиной миллиона – Российский Красный Крест дал им еще стиральную машину, холодильник, газовый котел и плюс еще мимо проезжавшие волонтеры отдали им кучу лекарств, гуманитарной помощи, денег и всего что только можно было, слушая их душераздирающие истории о том, какие они несчастные люди.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
Многие приходили на склады попрошайничать, особенно турки-месхетинцы. Им выставляли коробку с новой одеждой с ценниками и ярлыками, они брали, распаковывали, все рассматривали, если что не понравилось – раз, и под ноги, прямо в грязь.
Были, конечно, и те, кто никуда не ходил и ничего не просил – они были заняты тем, что разгребали завалы в своем доме, делали ремонт и им было попросту не до того, чтобы куда-то ходить. И у нашей группы мониторинга была задача находить именно таких людей, которые действительно пострадали и нуждались.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
В пиковый период у меня в подчинении было триста шестьдесят пять волонтеров, они жили в лагере, ели три раза в день, у них одежда для разных работ, всегда был рабочий инструмент – и это все благодаря фондам. Если бы не они, ничего не было бы. Местная администрация почти никак не помогала, только просила.
Через неделю после моего появления там и после того, как образовался лагерь волонтеров, к нам приехали МЧСовцы.
– У вас здесь лагерь?
– Да.
– А что у вас есть?
– Все, что нужно.
– А питание?
– Да, есть кафе, где нас три раза кормят.
– А можно мы наших сотрудников к вам пришлем питаться?
– А у вас своей пищи нет? У вас должны быть полевые кухни.
– У нас сложности с финансированием. Давайте мы к вам придем?
И в итоге от нас больше спрашивали. Каждое утро мне звонили из оперативного штаба, спрашивали, сколько есть волонтеров, и второй вопрос был – чем вы нам сегодня можете помочь?
На совещании в оперативном штабе МЧС. Крымск. Фото: Максим Ефремов / Facebook
Когда мы восстановили мосты через речку, сделанные полностью нашими волонтерскими силами – варили их наши сварщики нашими материалами, – приехала пресс-служба МЧС отснять материал, как они восстановили все эти мосты, хотя они к этому вообще никакого отношения не имели.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
Один раз кто-то пытался отобрать один из наших складов гуманитарной помощи – человек прилетел на вертолете, сказал, что он от губернатора Ткачева, и заявил: «Ребята, у вас бутилированная вода стоит не на поддонах, а просто на бетоне, поэтому мы ваш склад закрываем». Но в лагере были журналисты различных изданий – они сразу прибежали с камерами, на требование прекратить съемку показали удостоверения, что они журналисты и имеют право снимать. И он отступил.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
Это случай из той же области, когда к нам шли фуры из благотворительных фондов, их по дороге останавливали сотрудники ДПС и пытались на них клеить наклейки «Единой России». И подобных историй было очень много.
Среди местных тоже были люди, которые, бросив все свои дела, занимались помощью тем, кто пострадал больше.
Был такой Руслан М., у него был «Форд-Транзит», фургон. Он, забросив свою работу, развозил гуманитарную помощь нуждающимся, советовал, кому стоит давать, кому нет, покупал за свой счет сигареты в лагерь, по три-четыре блока в день. У меня волонтеры всегда раз в неделю выезжали на море, когда-то помогала администрация – давала автобус, но когда администрация не могла помочь, он брал тех, кто хочет поехать, загружал в свой фургон и вез на ближайший пляж в Новороссийск или Анапу за свой счет. И таких людей из местных жителей было достаточно много.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
Там было много хорошего и плохого. Была и искренняя благодарность людей, которым мы помогали, особенно из незащищенных слоев – пенсионеры, учителя. Когда мы разгребали их дома, приносили гуманитарную помощь, мы видели их искренние слезы. Была одна семья, которой я уделял особое внимание, – пожилая пара детдомовских пенсионеров-инвалидов, у которых вообще никого не было. В тот момент, когда мы их нашли в одном из последних домов в Нижнебаканской, у них не было ни костылей, ни инвалидных колясок, и они ползали: чтобы добраться из дома в туалет, им нужно было ползти по земле. Мы их нашли, купили им трости, потом ходунки, чтобы они могли ходить. Их рыдания, когда мы им привезли гуманитарную помощь, конечно, дорогого стоили.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
Было достаточно много различных организаций и общественных деятелей. Кто-то на этом пиарился, кто-то действительно оказывал помощь. В первые неделю-две моего пребывания мы каждый день круглосуточно разгружали фуры с гуманитарной помощью, которые шли и шли отовсюду, как и волонтеры, которые приезжали чуть ли не с Дальнего Востока.
Российский Красный Крест раздавал гуманитарку – холодильники, газовые котлы и телевизоры. Но местные жители, с которыми я обсуждал эту тему, говорили, что были достаточно жесткие требования по получению этой помощи, ее давали не всем и в определенные сроки, как раз тогда, когда те, кто действительно занимался восстановлением жилья, делали ремонты и просто не знали об акциях РКК, у них физически не было возможностей об этом узнать, куда пойти и заявить. И были еще сотни людей, которых я вообще не знаю, но когда я, например, писал в фейсбуке, что кому-то нужно закинуть денег на телефон, кто-то их тут же закидывал.
Крымское наводнение было исключительным событием для российского волонтерского движения, на мой взгляд, мобилизовавшее волонтеров и благотворительные организации со всей страны.
И это событие повлияло на жизнь многих людей, решивших посвятить себя волонтерству. Из нашего лагеря в Нижнебаканской вышли многие волонтерские проекты, и после этой гуманитарной операции многие ее участники пересмотрели свои взгляды на жизнь.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
Раиса Лукутцова, председатель Российского Красного креста, руководитель штаба РКК во время наводнения в Крымске
Раиса Лукутцова
Российский Красный Крест по своему уставу и мандату является участником международного движения «Красного Креста и Красного Полумесяца», и на любую чрезвычайную ситуацию, которая происходит в России, реагирует сразу. Так же случилось и с наводнением в Краснодарском крае.
В первые дни этой трагедии в Российском Красном Кресте был создан оперативный штаб, который возглавила я как председатель РКК, и были намечены мероприятия, которые мы проводим при любой чрезвычайной ситуации. Сразу же был объявлен сбор денежных средств. Объявление было размещено на сайте Российского Красного Креста и на сайте Краснодарского регионального отделения. Далее на место выехал Евгений Стешенко, председатель Краснодарского регионального отделения, были подключены волонтеры Краснодарского регионального отделения для оценки ситуации на месте.
Крымск – одна из самых крупных операций в деятельности РКК. Для оказания помощи пострадавшим мы собрали просто астрономическую сумму, почти миллиард рублей, и этот факт, конечно, в первую очередь говорит о доверии населения к нашей организации.
Мы и в то время, и сейчас горды тем, что население нам доверяет, знает, что деньги, которые собраны, пойдут по назначению.
Дальше была составлена долгосрочная программа оказания помощи пострадавшим. Я несколько раз выезжала на место, встречалась с губернатором Краснодарского края Ткачевым, с заместителем губернатора, руководителем оперативного штаба Джамбулатом Хатуовым. Нашей целью было работать совместно с администрацией края. Первое, что было сделано, – составлены списки пострадавших, потому что это было главным условием – понимать, кому и как оказывалась помощь. Списки составляла администрация края, они контролировались правоохранительными органами, в частности, прокуратурой, а мы работали с тем, что нам давали. Так мы делаем всегда, потому что в нашу компетенцию не входит вопрос составления списков.
Наша помощь была самой разной, начиная от адресной помощи по спискам, и заканчивая медицинскими услугами.
Вся помощь распределялась на заседании президиума Краснодарского регионального отделения, и мы приняли решение закупить медицинское оборудование для больницы Крымска. И когда я в этом году была вместе с Советом по правам человека в Краснодаре, мне было отрадно отметить, что в больнице Крымска на медицинском оборудовании висят таблички, где написано, что оно закуплено на средства, которые собрал Российский Красный Крест. Тогда же было принято решение в пострадавших населенных пунктах построить офисы врачебной практики. Эти офисы до сих пор работают и, конечно, выполняют очень важную роль, оказывая медицинскую помощь населению на местах.
Мы оказывали помощь пострадавшим в наводнении в течение года. Был создан общественный совет в Краснодарском крае – и я считаю, что это правильно, что общественный совет проверял расходование денежных средств. Я отчитывалась по выполнению программы перед президентом Российской Федерации. Сумма была собрана достаточно большая, но мы с этой задачей достойно справились. В этом заслуга в первую очередь председателя краснодарского регионального отделения – Евгения Стешенко, наших сотрудников и волонтеров, без их огромной поддержки мы бы просто не смогли справиться с тем объемом работы, которую мы в то время сделали.
Фото: МККК / Ирина Савченко
То, что мы не отчитались за какие-то расходы по Крымску – это неправда. Есть блогеры, которые пишут, что у нас не было отчета. Зайдите на сайт Красного Креста и посмотрите отчет по этой программе. И точно так же Краснодарское отделение отчитывалось и перед теми людьми, кто жертвовал, и перед компетентными органами, когда были жалобы. Поэтому я с полной уверенностью и ответственностью говорю о том, что все деньги дошли до получателей этой помощи и за все деньги мы отчитались. Блогеры не всегда располагают достоверной информацией, а порой просто хотят себя пропиарить. Поэтому я вам еще раз со всей ответственностью как высшее должностное лицо Российского Красного Креста заявляю, что все деньги расходованы согласно решению президиума Краснодарского регионального отделения и в соответствии с потребностями в сложившейся ситуации. Было очень много проверок, которые не нашли нарушений.
Жители Крымска были в состоянии шока, наверное, как любые люди после трагедии. Что меня больше всего поразило – это состояние домов, жилья, по улицам текла жижа, и по ней плыли обломки деревьев, строений, куски крыш, какие-то осколки… Но при этом у населения не было растерянности по той простой причине, что администрация области и общественные организации, в том числе Российский Красный Крест, сразу откликнулись на эту страшную трагедию, и, наверное, люди почувствовали, что они остались не одни с этой бедой.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
Я считаю, что это было самым важным стимулом: люди понимали, что государство им поможет, тем более реакция на ситуацию шла в первую очередь от нашего президента, от правительства, сразу подключилось МЧС, и люди видели, что приезжают представители разных ведомств, министерств не просто чтобы посмотреть, а разработать план оказания помощи. Я видела представителей властей и Краснодарского края, и Крымска, и все относились к пострадавшим участливо, сочувственно, милосердно. Я была приятно поражена действиями заместителя губернатора – Джамбулата Хатуова, который лично руководил всеми операциями по оказанию помощи пострадавшим.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
Может, там и было что-то плохое, но за все те визиты, когда я была Краснодарском крае, я не встречалась с чем-то негативным ни со стороны чиновников, ни со стороны волонтеров, ни со стороны тех людей, кто готов был оказать помощь, ни, конечно, со стороны пострадавших. Они понимали, что им окажут помощь, и когда я была в Крымске в этом году, у меня было впечатление, что я попала совсем в другой город, с другой инфраструктурой, и только таблички напоминают об этой страшной трагедии.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
Володя Берхин, президент фонда «Предание»:
Владимир Берхин
Крымск очень удачно распложен: до него можно доехать из Москвы за сутки, из Питера за полтора-два дня. Он теплый, недалеко море, и во время наводнения было лето. Поэтому туда съехалось огромное количество людей. Плюс само событие было внезапным, с большим количеством жертв, очень ярким, была выразительная и страшная телевизионная картинка. Наводнение на Дальнем Востоке, например, было не таким, оно шло медленно и постепенно и почти без жертв: погибали в результате несчастных случаев при эвакуации, а так, чтобы людей несло водой десятками – такого не было, потому что наводнение ждали и готовились.
По телевизионной картинке казалось, что город Крымск с окрестностями вообще смыло с лица земли. И поэтому туда приехало огромное количество людей: кто-то действительно с желанием помогать, кто-то – чтобы словить хайп, кто-то покрасоваться на фоне наводнения, кто-то из любопытства, кто-то за компанию…
Фото: Максим Ефремов / Facebook
Никакой центральной координации там, конечно, не было и быть не могло – был оперативный штаб под управлением МЧС, но он совершенно не контролировал всю остальную волонтерскую вольницу. Поэтому там было несколько десятков отдельных групп, которые действовали сами по себе – сами находили пострадавших, сами организовывали им помощь (и некоторые хитрые местные жители получали помощь по несколько раз от разных людей и организаций). Было множество людей, которые просто прочитали в интернете, что-то загрузили в машину в Москве и поехали, вообще ни с кем никак не координируясь.
В результате много ресурсов, судя по всему, было истрачено зря – например, недавно была история, что в Крымске нашли склад неразобранной гуманитарной помощи. Туда отправили огромное количество одежды – опять же, из-за того, что Крымск близко, можно отправить фуру одежды-мебели дешево. Поэтому люди собирали всякое ненужное барахло и слали туда фурами, а волонтеры потом все это разгребали. На моих глазах из груд этого тряпья доставали подвенечные платья, туфли на каблуках, кружевное нижнее белье, ночные рубашки покойной бабушки и так далее. Потом всю зиму приходилось это закапывать и сжигать – и я видел эти костры тоже.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
Церковь также активно включилась в помощь – сначала собрала денег, потом не знала, что с ними делать, в итоге покупала дома тем из пострадавших, кому не могло купить государство, потому что среди них были иностранные граждане, многодетные семьи, которым государство не закрывало их потребности. Синодальный отдел покупал дома, и, надо сказать, по Крымску отдел отчитался очень хорошо, они молодцы, работали очень аккуратно и точно.
Я ездил в Крымск дважды – в августе и осенью, когда было ясно, что все работы заканчиваются, а деньги еще были, потому что люди на нервах и эмоциях нажертвовали много, и необходимо было их разумно применить. Кстати, мы там тоже многому научились – как собирать деньги и как их применять. Поэтому осенью мы покупали оборудование в поликлинику, инвалидные коляски. Это был ноябрь. А саманные дома бригада Кости Сарваниди сушила тепловыми пушками и обрабатывала противоплесневыми препаратами до зимы: саман – это смесь коровьего навоза с соломой, он прекрасно набирает воду, и если его просто покрасить сверху, то зимой он начнет деформироваться и гнить, и мы тоже это оплачивали.
Мне очень запомнилось посещение одного волонтерского лагеря в тот момент, когда там было какое-то очередное недопонимание с властями, которые там возникали регулярно, и было предгрозовое ощущение, что люди сейчас возьмут топоры и пойдут на штурм администрации.
И было чувство окопного братство, что мы все вместе, делаем правильное и нужное дело, но кто-то нам мешает.
Это было ночью, там реально начиналась гроза, и я это хорошо запомнил.
Еще запомнилась разница между телевизионной картинкой и реальной жизнью. Из Москвы казалось, что Крымск начисто смыло, из воды торчат печные трубы, среди которых бродят волонтеры и спасают котят. Приехал – оказалось, что наводнение, конечно, большое, но только в одной части города, а в другой даже не очень заметно, что что-то случилось. Ну, много ездит строительной техники, стоят какие-то странные палатки, а так все нормально: молодежь расслабляется с пивком, гуляют голоногие девчонки – все как положено в южном городе. И эта разница меня очень тогда поразила.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
Некоторые пострадавшие потрясли – одни в хорошем смысле, другие в плохом. Помню историю, как волонтеры пришли куда-то помогать, а местные мужики посмотрели на них как на полоумных и сказали – ну, не знаем, идите нам огород, что ли, вскопайте. Или вот еще эпизод: через несколько дней после наводнения на одной из пострадавших улиц люди играли свадьбу. Запомнились и те, кто, когда волонтерский штаб уже заканчивал свою работу, приезжали на такси и спрашивали: «А что у вас есть новенького?»
Было много всякого странного, глупого, красивого. Например, как рассказывал Митя Алешковский, однажды, когда они собирали пожертвования на смотровой площадке в Москве, внезапно подъехали автозаки, и волонтеры подумали: все, сейчас нас заберут, – а из автозаков вылезают улыбающиеся омоновцы и несут памперсы. И таких историй было много, это была такая юность волонтерства, вторая в истории России массовая волонтерская акция – первая была во время пожаров вокруг Москвы.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
Волонтеры там перезнакомились, поработали самостоятельно, им понравилось что-то делать на благо ближнему, и Крымск породил большое количество – в основном, конечно, они быстро умерли – волонтерских дружин. Они какое-то время существовали, а потом постепенно сошли на нет, просто потому что волонтерская работа в чрезвычайной ситуации и ежедневная – это разные вещи. Но не все, например, проект «Предания» «Люди в беде» возник в Крымске. Там же начал свою деятельность Костя Сарваниди, который сейчас работает в Русской гуманитарной миссии, занимающейся гуманитарными проектами в Сирии и в Косово, а когда он приехал в Крымск, он просто работал в одной компании – сотовом операторе.
В Крымске обкатывались новые технологии. Взять тот же отчет Синодального отдела: до этого не то чтобы считалось, что отчитываться не надо, но никто особо на эту тему не задумывался. А в Крымске была нервозная обстановка, потому что все друг друга обвиняли в том, что воруют, скрывают, люди были поставлены перед необходимостью хорошо отчитаться, что они и сделали. Была отработана технология с двумя складами, когда на одном лежит вода и всякие не очень ценные вещи, и из него раздают почти всем и все, чтобы не было информации, что волонтеры гонят пострадавших и не делятся гуманитарной помощью, а ценные вещи – оборудование, стройматериалы, техника – поступали на другой склад, и раздавались только после проверки, что человеку это действительно нужно. Правда, проверка была довольно формальной, но тем не менее.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
В общем, Крымск был массовой демонстрацией на всю страну того, что у нас есть сильное и способное к организованной деятельности волонтерское сообщество, и после этого власти пытались принять закон о добровольчестве, и два раза добровольческое сообщество сумело остановить его принятие в плохой редакции, потом его все-таки уже приняли, но в несколько улучшенном виде.
Среди волонтеров было очень много разных людей. Первым человеком, кого я встретил в Крымске, был журналист местной телекомпании, хипстер в реалиях 2012 года: бороденка, шляпа, какие-то непонятные штаны – но он героически и самоотверженно, что совершенно не вязалось с его обликом, работал вместе со всеми остальными волонтерами. В Крымск также волонтером приехал заслуженный адвокат России лет пятидесяти, у которого под Москвой четырехэтажный дом, но он наравне со всеми лопатой доставал муляку из подвалов. Там была девушка-бармен небесной красоты, которая сказала: «Вечером я ложусь спать с чувством, что сегодня сделала что-то хорошее – очистила столько-то метров подвала. А когда я ложилась спать в Москве, у меня в голове был только список коктейлей, которые я смешала за ночь».
Многие люди ощутили там эту радость осмысленной работы на благо ближнего.
Фото: Максим Ефремов / Facebook
И, кроме того, несмотря на все противоречия, там было братство, объединение. Крымск на какое-то время всех объединил – потом, конечно, все снова перессорились, – но там все были вместе.
Ксения Кнорре Дмитриева
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML
