5
Что революционного происходит в стоматологии сегодня, можно ли развивать науку в регионах, оправдан ли «стоматологический туризм», почему доктор не уехал из Краснодара и зачем все две премии отдал в помощь больным детям – Олег Цымбалов рассказывает «Правмиру».
Свою первую операцию стоматолог Олег Цымбалов провел тридцать лет назад. Сейчас он заведует хирургическим отделением краевой стоматологической поликлиники, преподает в Кубанском медицинском университете.
В 2016 году профессор завоевал первое место во Всероссийском конкурсе «Врач года» в номинации «Лучший стоматолог». Свою государственную премию в полмиллиона рублей Олег Цымбалов сразу передал в благотворительный фонд «Край добра» – для лечения шестилетней Риты с острым лимфобластным лейкозом требовался дорогостоящий препарат.
А через год он получил премию в сто тысяч рублей за новую книгу и, не раздумывая, вновь отдал ее в фонд – для реабилитации 4-летнего Яна с повреждением головного мозга, из-за которого мальчик не мог говорить.
– Олег Владимирович, что нужно сделать, чтобы стать лучшим стоматологом страны?
– Честно вам сказать, я вообще не знал, что существует такое почетное звание, поэтому не могу сказать, как этого достичь (смущенно улыбается). Меня просто попросили подать документы на конкурс «Лучший стоматолог края», подготовил, отправил.
Прошло достаточно много времени, мы с женой собираемся на свадьбу нашего хирурга, и вдруг звонят из министерства и говорят: «Поздравляем!» В зобу дыхание перехватило от такого известия. Жена тоже остолбенела. Пришли на свадьбу, рассказали хирургам. Тем для обсуждения прибавилось.
Олег Цымбалов
– А почему вы решили всю премию отдать в благотворительный фонд?
– Ну, никто не рекомендовал, и тем более никто не заставлял… Просто, когда стал лауреатом, был вдвойне удивлен, что диплом первой степени обеспечивается еще и достаточно большой суммой в 500 тысяч рублей. Я отдавал себе отчет, что это не сэкономленные деньги, не итог какого-то задуманного и удачно реализованного проекта, пусть даже долгосрочного. Эти большие и несколько неожиданные деньги могли быть и не получены. В конечном итоге премия – это материальный эквивалент моих результатов по улучшению качества лечения больных. Но за это я и стал обладателем почетного звания «Лучший врач России», что для меня очень большая честь. Поэтому в душе закрутились мысли о том, что для кого-то эти деньги могут быть в буквальном смысле жизненно важными.
И я позвонил руководителю нашего краевого благотворительного фонда Яне Сторожук и узнал, что одной девочке с лимфобластным лейкозом срочно нужен новый препарат из Германии, потому что другие лекарства ее организм уже не воспринимал. Был риск, что она умрет то ли от лейкоза, то ли от фармакологических побочных эффектов, и стоимость нужного препарата составляет именно премиальную сумму.
Как-то сразу все в единую мозаику сложилось, стеклышко к стеклышку: и 500 тысяч, и эта девочка. И уже на тот момент это решение было не на каком-то интуитивном уровне: я уже понимал, что она будет жить, если найдутся деньги, а они же есть, вот! Поэтому сразу решил отдать эти деньги.
– Как отреагировали коллеги, знакомые?
– На мое удивление, все с пониманием восприняли этот поступок, и в семье, и на работе.
Рита. Фото: kuban24.tv
– А через год вы снова получили премию и снова отдали ее в фонд. Как так получилось?
– Дело в том, что у меня вышла книга «Дентальная имплантация при заболеваниях пародонта», она стала известна и интересна специалистам на всероссийском уровне. За важность проведенных исследований и полученных результатов для теории и практики в стоматологии мне была присуждена премия администрации Краснодарского края и денежная сумма в 100 тысяч рублей.
И на тот момент мне уже не нужно было никакой мозаики. Мы сразу созвонились с руководителем фонда, и опять нашелся ребенок, которому требовалась эта сумма для лечения.
– А почему не было других вариантов, куда потратить сумму?
– Нет, варианты как раз были, но выбрал я тот, который выбрал. А в части того, насколько он был правильным, время подтвердило это. Девочка Рита осталась жива. Не так давно смотрел репортаж о ней, живет, играет, развивается, такая здоровая и хорошенькая уже. А когда мы встречались, она была после химиотерапии, маленькая, худенькая, без волос.
– Расскажите про вашу встречу!
– Когда пришел препарат и уже заканчивался курс лечения, меня пригласили к Рите. А у нас детская больница находится рядом с клиникой, где я работаю. Мы встретились, поговорили, мама поблагодарила, поплакала, я ушел. То есть все хорошо – она осталась жить.
Рита после лечения. Фото: kraydobra.ru
– Значит, они плакали?
– Ну да, было такое. Но уже не от горя.
– Вы рады, что помогли ее спасти?
– Я рад не тому, что я помог ее спасти, а безмерно рад тому, что она осталась жива!
Цепочка «узнать – сделать – вылечиться – остаться живым» вся реализовалась. Знаете, деньги приходят и уходят, а жизнь человеческая остается.
Поэтому у меня не было сомнений, как поступить со второй премией.
– Вас теперь называют благотворителем?
– Знаете, я всегда восхищался теми людьми, которые могут совершать такие поступки, всегда думал, что это какие-то инопланетяне, люди из других миров. (Улыбается.) И мне кажется, благотворительные фонды как раз и существуют для того, чтобы помогать людям в сложных жизненных ситуациях, иногда в буквальном смысле, когда нужно срочное лечение.
Новогодний вечер. Благотворительный фонд «Край Добра». Фото: Facebook / Олег Цымбалов
Но если выражение «благотворитель» адресовано ко мне, то… оно как-то режет слух, может, мое поколение немножко не так воспитано. Мне кажется, что выражение «человек, делающий добро» звучит более симпатично. Но естественно, никто на улице пальцем не показывает, что «идет благотворитель» (улыбается).
– На ваш взгляд, какая благотворительность сложнее – когда надо потратить свое время или деньги?
– Я думаю, что и первый, и второй вариант хороши. Хотя некоторые считают, что, отдавая деньги, человек не искренен. Но это абсолютно неправильная позиция, ведь в любом случае человек делает это безвозмездно, это все равно помощь. А уж если говорить цинично, то чтобы заработать такое количество денег, часть которых можно подарить, требуется не меньшее время. Точно так же ничем не хуже посвящать свое свободное время помощи в заботе, ухаживании. Для меня оба этих способа важны, точно так же, как и все формы благотворительности.
Фото: kraydobra.ru
– Поход к стоматологу все равно остается для человека стрессом и одним из самых пугающих занятий?
– Все страхи, напряжение, борьба с самим собой, чтобы заставить себя пойти к стоматологу, – это страхи детства. Когда-то человеку было больно на приеме у стоматолога. Мне, кстати, повезло: никаких негативных воспоминаний не осталось, хотя в 60-е годы о каких технологических инновациях в стоматологических кабинетах можно было говорить!
Сейчас, конечно, такого уже нет, стоматология находится на революционном пути развития.
Современные молодые люди в большинстве своем лишены этих страхов и, наоборот, уже требуют: «Поставьте мне стразы, исправьте прикус и т.д.».
Хотя бывает, что и дети, и даже взрослые убегают из кабинета.
– А что такого революционного происходит в стоматологии?
– С точки зрения технологий и их внедрения, я бы сравнил стоматологию с кардиологией, трансплантологией, генной инженерией, молекулярной биологией. Все очень быстро познается и используется. Уже много клиник в России по уровню оснащенности и степени решаемых задач сравнимы с известными зарубежными лечебными учреждениями.
Появились уникальные пломбировочные и слепочные материалы, лечение под микроскопом, цифровые технологии с использованием внутри- и внеротового сканирования, изготовление коронок и вкладок на станках по цифровым данным, планирование дентальной имплантации, когда можно предвидеть конечный результат.
Когда я начинал работать, были крайне популярными стальные и золотые коронки и только начали появляться металлокерамические, но все старые специалисты говорили, что это не очень хороший продукт – сложно делать, надо сильно обтачивать зубы – лучше золото. А кто сейчас золото ставит? Для всех стандарт – белая красивая улыбка.
Я с восторгом к этому отношусь и думаю, что все новые перспективные технологии однозначно будут приживаться в клиниках. Но не следует забывать, что все вышеназванное отражает лишь новые технические решения и материалы, и по сути это ремесленничество самого высокого уровня. Никто не отменял умение выслушать пациента, используя новые психологические разработки, необходимость глубоких и широких теоретических и клинических знаний у врача, большого опыта.
Фото: yuga.ru
Только в совокупности можно достичь высоких качественных результатов лечения. Сейчас новое направление – долгосрочное сотрудничество с пациентом, чтобы он был партнером в процессе лечения, все понимал и предвидел результат, если, конечно, речь не идет о неотложных, экстренных состояниях.
– Какую задачу в стоматологии вы сейчас пытаетесь решить?
– Для меня одна из проблем – отсутствие идеального костно-пластического материала, и мы с коллегами сейчас работаем над одним материалом из серии биоцементов, который мог бы приблизиться к нужным параметрам по цене, качеству, безвредности, стойкости и т.д. Говорить о результатах, а тем более об успехе рано, но работа ведется.
– А почему вы выбрали эту профессию?
– Сам пытался ответить, но не смог. Для кого-то выбор специальности обусловлен живым примером, но у нас в семье, даже среди самых дальних родственников, никогда не было ни одного стоматолога. Откуда взялось желание – непонятно. Учась в школе, закончил заочную всесоюзную школу по математике, в школе был призером различных олимпиад – городских, краевых по физике, химии, математике.
Однако в 9-м классе уже был точно уверен, что стану стоматологом, ходил на подготовительные курсы в институте. И помню, когда пришел в приемную комиссию медицинского института и принес всю эту кипу грамот – тогда их нужно было показывать – мне сказали: «Молодой человек, а вы не ошиблись институтом?» (улыбается). Вроде не ошибся.
– Помните вашу первую операцию?
– Это был 1982 год, когда я еще был студентом. Два раза в месяц проходил научный кружок, на одном занятии занимались теорией, а на втором – ассистировали в поликлинике или стационаре. И вот тогда я впервые оказался в операционной. Манипуляции, которые делали хирург и анестезиолог, вид спящего пациента – все это сильно впечатлило, и тогда я решил, что стану не просто стоматологом, а стоматологом-хирургом.
Олег Цымбалов
– Есть мнение, что стоматологическая операция не так драматична в сравнении с, допустим, полостной операцией. И часто встречается выражение «стоматологическая услуга». Как вы к этому относитесь?
– Да, некоторые воспринимают стоматологию как дисциплину не особо важную, к сожалению. Раньше, когда я учился, для меня было святым и понятным выражение «медицинская помощь». Но в 2000-х годах всплыло понятие «медицинская услуга», сродни услуге в парикмахерской, автосервисе и так далее. С моей точки зрения, понятие «услуга» существенно отличается от понятия «лечение», это не совсем правильно, но как есть…
Разумеется, в стоматологии летальность невысока, но есть другая сторона вмешательств, о которых мало говорится, и, наверное, хорошо, чтобы не культивировать страх. Например, есть вероятность поражения лицевого нерва, из-за чего человек становится социальным инвалидом, утрачивает речь, теряет возможность есть, общаться с людьми. И еще вопрос – что драматичнее: потерять часть кишечника или оказаться изгоем общества? И это лишь один из примеров.
– А от чего зависят эти последствия?
– Большинство ошибок не связаны с уровнем мастерства хирурга. Они могут возникнуть при атипизме, индивидуальных особенностях пациента. При многоэтапной операции риск всегда выше. Но постоянно разрабатывается ряд диагностических методов, которые помогают хирургу в предотвращении осложнений, и эти риски оговариваются на этапе планирования, а решение остается за пациентом. Он должен подписать свое добровольное информированное согласие.
– Актуальный для многих вопрос: какая анестезия лучше – общая или местная?
– Врачу, конечно, проще, чтобы был наркоз – пациент спит спокойно, а врач работает, но если анестезиологический риск превышает риск для здоровья пациента, то в итоге решение принимает анестезиолог. Допустим, у пациента обширная флегмона с захватом глубоких пространств, которая представляет угрозу для жизни, и, естественно, речь о том, делать ли общее обезболивание, не идет. В некоторых случаях и зуб удаляют под наркозом, но это уже чаще психологическая проблема.
Всегда нужно выбирать те решения, которые в минимально негативной степени скажутся на пациенте и при этом будут приносить максимально эффективный результат. Но не всегда бывает все гладко, случаются и экспромты.
Фото: Facebook / Олег Цымбалов
– Ваши операции – долгие?
– В стационаре некоторые операции, такие как костно-реконструктивные, удаление новообразований с одномоментной пластикой, иногда длятся больше 9 часов. В амбулатории сложные оперативные вмешательства могут длиться 4-6 часов, но это редко.
Уже около 10 лет я не оперирую в стационаре – только в амбулаторной операционной, но как профессор и заведующий отделением часто консультирую пациентов со сложной патологией по просьбе наших хирургов и пациентов, а также участвую в операциях в качестве второго хирурга. Но это ерунда по сравнению с объемом административной работы.
– Вы не хотели куда-нибудь уехать из Краснодара, в столицу, например?
– Было очень много серьезных предложений, связанных с изменением места жительства, в том числе и за рубеж: в Европу, Америку. Но почему-то всегда на тот момент находились приоритетные причины, чтобы остаться, а может, я их так рассматривал, чтобы никуда не поехать. И я очень рад, что с переездом не сложилось.
– Почему рады?
– Я люблю тот микроклимат, в котором живу и работаю, тех людей, которые меня окружают… Да даже могилу мамы, если уеду, кто будет за ней смотреть?
А если говорить о возможностях заниматься наукой и внедрять технологии, то не вижу причин, чтобы не делать эти вещи здесь. Да, может быть, та или иная технология будет внедрена на месяц позже, чем в столице, но от этого ничего не случится. А придумывать что-то новое можно в любом месте.
– А как же уровень оснащенности и финансирования, который в столицах наверняка на порядок выше?
– Естественно, уровень оснащенности научно-исследовательской базы в Москве и Петербурге гораздо выше, чем в Краснодаре. Но возьмем, например, Академгородок в Новосибирске – уже спорный вопрос.
И надо понимать, что медицина и стоматология как ее составляющая часть – это прикладная наука, и она преследует цель – чтобы какая-то идея, обоснованная теоретически, была или отклонена, или нашла свое воплощение в здравоохранении. Поэтому говорить, что все плохо на периферии, несправедливо и необоснованно. И я думаю, что все зависит от человека: вот он что-то придумал, а дальше – насколько для него важно решить эту задачу.
Фото: Facebook / Олег Цымбалов
– Учитывая, что цены в регионах ниже, люди ездят лечиться туда. На ваш взгляд, оправдан ли стоматологический туризм?
– В финансовом отношении это, наверное, оправдано. И даже, например, пациенты приезжают из Европы в Россию для лечения зубов, потому что априори европейские стоматологические цены заведомо выше российских в силу объективных причин. Приезжают из Америки, Франции, Норвегии, Польши, из азиатских стран, но география при этом абсолютно не показательна.
Но в пределах территории России цена на стоматологические услуги зависит не от региона, а в основном от качества предоставляемой помощи, уровня технической оснащенности и используемых технологических подходов. Поэтому, если «стоматологического туриста» это абсолютно не волнует, тогда почему бы и нет.
Кроме того, иногда по самым разным причинам результаты могут не устроить или что-то случится постфактум. И тогда «стоматологический туризм» трансформируется в далеко живущего стоматолога.
Если к этому добавить даже самый элементарный фактор из множества существующих – уровень гигиены полости рта, который во многом влияет на долгосрочность стоматологического лечения – кто, как и когда будет его контролировать в динамике после «стоматологического туризма»? Тем не менее если есть спрос, то есть и предложение.
– А это правда, что у вас «стоматологическая» семья?
– Жена у меня стоматолог-терапевт, три сына. Младший еще учится в школе. Средний учится в ординатуре по хирургической стоматологии. Старший закончил ординатуру, работает врачом стоматологом-ортодонтом и хирургом. Оба работают у меня в хирургическом отделении. Не могу сказать, что они выбрали эту специальность абсолютно самостоятельно. Но, как говорится, «per aspera ad astra» – «через тернии к звездам». Мне кажется, что пока они вполне довольны сделанным выбором.
Беседовала Надежда Прохорова
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML