8
Летчик-космонавт Юрий Лончаков, советник генерального директора госкорпорации «Роскосмос», об освоении дальнего космоса, любимом фильме «Туманность Андромеды», южном сиянии над Австралией, мечте поработать на Луне и звезде Героя России.
Юрий Валентинович Лончаков, летчик-космонавт РФ, Герой Российской Федерации, доктор технических наук, совершил три космических полета общей протяженностью 200 суток 18 часов 36 минут, дважды выходил в открытый космос, провел там 10 часов 27 минут. Был начальником ФГБУ «НИИ ЦПК имени Ю.А. Гагарина», в настоящее время – советник генерального директора Государственной корпорации по космической деятельности «Роскосмос».
– В Федеральной космической программе на ближайшее десятилетие есть задача полететь на Луну. Как идет подготовка?
– Действительно, такая задача стоит. Сейчас на орбите функционирует Международная космическая станция, в программе участвуют 15 стран. Мы осваиваем околоземное пространство, идет много научных экспериментов. Это делается для того, чтобы понять, как дальше осваивать окололунное пространство и вообще пространство нашей Солнечной системы, то есть, как мы говорим, дальний космос. Поэтому в Федеральной космической программе есть дальнейшее освоение окололунной орбиты, постройка лунных баз.
Сейчас Центр подготовки космонавтов имени Юрия Алексеевича Гагарина производит очередной набор в отряд космонавтов, поэтому я надеюсь, что ребята, которых мы сейчас отберем, будут работать на Международной космической станции не только по этой программе, но и в ближайшем будущем по лунной программе.
– Кто готовит космонавтов? И как попадают в космонавты?
– Конечно, должна быть мечта – это самое главное. Первый путь – это стать хорошим профессионалом, инженером. Можно окончить Московский авиационный институт, Бауманку, МГУ по одному из космических профилей. Второй путь – мы набираем военных летчиков, тоже ребят-профессионалов, уже имеющих опыт полетов.
Центр подготовки космонавтов имени Юрия Алексеевича Гагарина был образован в 1960 году, и первый набор был как раз из военных летчиков. Почему это было? Так решил генеральный конструктор Сергей Павлович Королев, и, действительно, решение было правильное. Это было показано временем, потому что военный летчик уже подготовлен к стрессовым внештатным ситуациям, которые могут произойти в тот или иной момент.
В 1960 году была отобрана первая двадцатка, как мы говорим. К сожалению, из той двадцатки осталось всего лишь три человека – Борис Валентинович Волынов, Валерий Федорович Быковский и Алексей Архипович Леонов.
Процесс отбора сложный – из военных летчиков и из тех, кто имеет высшее инженерное образование. Отбор жесткий во всех отношениях, с 1960 года уже 13 отборов было, и проще не стало. Конечно, совершенствуется аппаратура, на которой проводятся различные исследования – не только по медицинским, но и по психологическим, и по физическим данным.
Необходимо, конечно, подать заявление, в котором указывается род деятельности, образование, данные медицинской карты, чтобы не было никаких диагнозов. Сначала кандидат рассматривается заочно. Потом, если он подходит по образованию, здоровью, физическим данным, он приглашается на очный этап уже непосредственно в Центр подготовки космонавтов.
У нас существует комиссия, куда входят профессионалы из «Энергии», ЦПК, других предприятий космической промышленности, и каждый кандидат у нас тестируется. Потом на межведомственной комиссии принимается положительное или отрицательное решение. Это довольно-таки длительный процесс.
– Большой конкурс, много желающих?
– Конкурс довольно большой. Роскосмос продлил набор, сейчас он продолжается, поэтому желающие еще могут успеть.
– По возрасту, наверное, есть ограничение?
– По возрасту ограничение есть – до 35 лет, это уже потолок. Для чего это делается? Потому что это очень длительный процесс. Представьте, сначала идет отбор, затем полтора-два года общекосмической подготовки, где кандидаты в космонавты проходят подготовку непосредственно по системам космического корабля, по системам станции, спецтренировки – это полеты на самолетах, прыжки с парашютом, выживание в различных климатогеографических зонах, изучение различных направлений научной деятельности. Приходится вспоминать школьную программу – биологию, зоологию, то есть кругозор знаний очень широкий.
После курса общекосмической подготовки кандидатов также экзаменуют, при положительном решении им присваивается должность космонавт-испытатель, и дальше ребята два-три года занимаются в группах. После этого при положительном стечении обстоятельств кандидат назначается в экипаж и еще готовится два-три года.
Это минимум шесть лет подготовки, как вечный студент. Каждый день с 9 до 18, но бывает и до 20 и до 21. Поэтому можете представить, какой сложный этап подготовки надо пройти, чтобы начать работу в космическом пространстве.
– МЧСовец Денис Ефремов рассказывал, что не попал в отряд российских космонавтов, хотя в отряд американских астронавтов он прошел испытания, был один от России.
– Да, вот представьте: мы работаем на орбите в космической станции. Если что-то случится, там нам никто не поможет, поэтому должен быть запас по здоровью. Подготовка очень сложная, напряженная и в психологическом, и физическом, и интеллектуальном плане, поэтому мы должны быть уверены в кандидате – что у него есть жизненный запас сил, что он может поработать на орбите не раз, а два, и три, и четыре раза, потому что процессы подготовки длительные и дорогостоящие.
– А женщин набираете?
– Да. У нас конкурс открытый, женщины могут участвовать.
– Есть сейчас?
– Идет отбор, надеюсь, что будут кандидаты.
– В России, по сравнению с другими странами, мало женщин-космонавтов, как вы думаете, почему? Не идут?
– Нет, почему, многие женщины подают заявления, но, к сожалению, по определенным параметрам не проходят. А так желающие есть.
– На Луну вероятность полетов есть. А что с Марсом?
– Прежде чем лететь на Марс и прежде чем осваивать дальний космос, как я уже сказал, нам надо осваивать окололунные орбиты, построить базы. Для чего используется Луна? Это не только небесное тело для добычи каких-то сырьевых ресурсов, но еще и база для старта к другим планетам, потому что там гравитация в 1,5 раза меньше, чем на Земле, и это очень удобно для старта к другим космическим объектам Солнечной системы.
– Планируется там база или уже сейчас есть?
– Нет, не сейчас. По Федеральной космической программе ближе к 2030 году. Это процесс не близкий.
– Скоро все равно.
– Да, мы надеемся, что еще застанем это время. Конечно, хотелось бы и самим поработать.
– Вы говорите: представьте. Конечно, у нас представление только по фильмам. В последнее время вышло много замечательных фильмов про космос, особенно российских. У вас есть любимый?
– Есть. В юности я очень любил читать научную фантастику, и по «Туманности Андромеды» Беляева был поставлен фильм. Это мои любимые фильмы в детстве – «Туманность Андромеды», «Москва – Кассиопея», «Отроки во вселенной» – даже сейчас, когда их показывают, я с удовольствием смотрю. Это наше детство, наша юность, и мы на этих фильмах воспитывались. Это добрые хорошие фильмы, они заставляли мечтать, не то что заставляли, а именно давали толчок к мечте, это самое главное.
Я с большим удовольствием посмотрел фильмы «Салют-7», «Время первых» не только как профессионал. «Движение вверх», «Легенда № 17» – прекрасные фильмы. «Легенду № 17» я с удовольствием посмотрел, потому что я очень люблю хоккей, сам играл и до сих пор продолжаю играть. Поэтому очень здорово, что такие фильмы появляются. Спасибо режиссерам, актерам, которые создают сейчас такие хорошие добрые патриотические фильмы.
– Наши замечательные фильмы на реальных событиях основаны, но тот же «Марсианин», он все-таки ближе к фантастике?
– «Марсианин», наверное, ближе к фантастике, да. А фильмы «Салют-7», «Время первых» основаны на реальных событиях. Когда представляли фильм «Салют-7», актеры и режиссер приехали на Байконур и выступили перед космонавтами и сотрудниками. Они правильно сказали: «Ребята, вы – профессионалы, нам даже как-то страшно вам показывать, но это художественный вымысел, основанный на реальных событиях».
Наши Герои Советского Союза, дважды Герои Советского Союза, которые в то время летали на нашей станции «Салют», иногда относятся к картинам скептически, а я говорю, что такие фильмы нужны. Я как профессионал вижу, конечно, что там много вымысла, но это нужно для нашего поколения, для молодежи, для детей. Потому что это сложная, опасная работа, но в то же время очень нужная работа. Поэтому такие фильмы нужны обязательно.
– Вы трижды летали в космос. Расскажите о впечатлениях.
– Первый полет мне посчастливилось совершить на шаттле, это был международный экипаж STS-100. Я тогда был техническим директором при NASA, при центре Джонсона, планово был назначен в экипаж, полностью прошел подготовку по космическому кораблю, по Международной космической станции. Конечно, впечатления незабываемые, особенно когда это мечта с детства. И вот тебя посадили в корабль, ты уже пристегнутый, идут проверки всех систем космического корабля, и у тебя есть время осмыслить, где ты находишься и как это все произошло.
Представляете, вся жизнь мелькает как на пленке, и ты не веришь, что сидишь в этом кресле, что сейчас уйдешь в космическое пространство, будешь там работать, что твоя мечта осуществится после долгого пути к этому. Это незабываемый процесс!
Экипаж был замечательный, участвовали представители трех стран – американцы, канадец Крис Хэдфилд, итальянец Умберто Гуидони и я, один россиянин. Было много очень интересных задач, мы очень сдружились, когда готовились к полету, и до сих пор дружим и общаемся.
Когда мы вышли на орбиту, во-первых, командир Кент Роминджер поздравил нас, новичков – американского астронавта Джона Филлипса и меня: «Ну, поздравляю! Юрий, тебя поздравляю, Джон, тебя – вы стали космонавтами!» Потом мы сделали деактивацию оборудования, сняли скафандры, и меня подозвал Кент Роминджер: «Юрий, иди сюда». Я подплываю к иллюминатору, и там просто восхитительное зрелище: мы пролетаем над северной частью Австралии, и я первый раз в жизни увидел из космоса южное сияние.
– Южное?
– Я как морской летчик летал на севере, видел северное сияние. Но здесь из космоса я увидел южное сияние – такие переливающиеся столбы, это было восхитительное зрелище, я никогда этого не забуду. Это первое впечатление, которое я ощутил в космосе, увидев Землю, нашу красавицу.
– Какого она примерно размера? Потому что то, что мы видим на многих фотографиях, это, наверное, увеличение?
– Если говорить простым языком, есть глобус, мы знаем континенты, моря, озера, океаны, реки. А это в более увеличенных размерах. Все континенты угадываются, и все моря, и все остальное. Представьте, станция летает на высоте 400-450 километров, то есть это не так высоко.
– Но целиком Землю не видно?
– Нет. Целиком ее будет видно, когда мы будем осваивать Луну.
– Расскажите про семью, про родителей.
– Мама с папой – это мой идеал, они дали мне в жизни все. Когда были сложные ситуации, когда я болел, конечно, родители делали все, чтобы мне было комфортно. Мама у меня жива. Папы, к сожалению, уже нет. Папа – геолог, мама – картограф, тоже работала в геологическом управлении.
С детства я воспитывался в природных условиях, потому что папа был начальником геологической партии, и каждое лето я на три-четыре месяца уезжал в поле, в различные регионы. Дождь, снег, пауки, змеи, комары – все это было. Я благодарен папе за то, что он привил мне любовь к природе, любовь к людям, понимание дружбы.
Очень люблю своих родителей. Мама у меня, я считаю, это идеал женщины. У меня есть старшая сестра, и мама всегда нам давала тепло, уют, добро. Дай Бог, чтобы она подольше с нами пожила, воспитывала внуков, увидела правнуков.
– Вы сами из Москвы?
– Нет, я родился в Казахстане в Балхаше. Потом, когда я был маленький, мы переехали в Актюбинск, это северо-западный Казахстан, и там я заканчивал школу. Потом уже поступил в летное училище. С самого детства я много занимался спортом, в кружках – авиамодельном, радиотехническом. Очень увлекался фото и сейчас увлекаюсь. Играл серьезно в хоккей, сейчас тоже продолжаю. Дзюдо увлекался серьезно.
– Как родилась идея быть летчиком, космонавтом?
– У меня есть друг с детства Игорь Прокофьев, мы с ним до сих пор дружим, у нас была мечта о космосе. Мы с ним учились в школе юных летчиков имени Виктора Ивановича Пацаева при Высшем летном училище гражданской авиации (сейчас это военный летный институт), она до сих пор существует в городе Актюбинске.
В детстве мы сами строили телескопы, делали машины, занимались радиотехникой, участвовали в различных выставках науки и техники. Конечно, серьезно занимались спортом. Мы даже вставали на голову и пробовали, как это – вниз головой есть огурец или помидор, или что-то еще.
– Получалось?
– Получалось. (Смеется.) Мы же не знали, что такое невесомость. Мы только читали книжки. Полеты уже были, но мы этого не знали. Лазили по крышам со своим телескопом, который мы вместе делали, смотрели на небесные светила. Плюс делали специальный прибор из фотоаппарата, фотографировали звезды, солнечные затмения. То есть мы уже тогда знали, куда мы пойдем, про свою профессиональную деятельность.
– Потом вы поступили в училище и уже дальше узнавали про наборы космонавтов?
– Во-первых, как я сказал, мы учились в школе юных летчиков имени Пацаева, тогда же была десятилетка, и в девятом классе у нас была традиция – очередной выпуск школы юных летчиков ездил по летным училищам.
Тогда был Оренбург, Качинское, вертолетное Сызранское, Саратовское, Ульяновское – по этим училищам мы ездили, и каждый мог выбрать. Между прочим, и в Звездном городке мы были в то время. Мы всегда с Игорем вспоминаем, как мы были на экскурсии в Музее космонавтики, он до сих пор существует, замечательный музей, были на экскурсии в Центре подготовки космонавтов, и потом мы шли с ним по аллее, остановились и сказали: «Мы еще сюда вернемся».
Представляете, кто тогда это знал?
Но не было даже повода или мысли, что мы можем не пойти по этому пути. Сейчас, уже по прошествии стольких лет, я понимаю, что, наверное, не только мы свои усилия прилагали, но нас Сам Господь вел. Не наверное, а точно.
– Как вы к вере пришли?
– Военный летчик – сложная профессия. Есть много нештатных ситуаций, которые могут возникнуть в полете, поэтому, наверное, стечение таких обстоятельств привело меня к вере, было несколько критических случаев в летной практике.
Я крестился в довольно зрелом возрасте, мне было уже около 30 лет. Нас же в то время воспитывали атеистами и говорили, что религия – это опиум для народа, и не было возможностей про это почитать. А потом уже стали появляться книги. Я начал читать и про святых, и про различные чудеса, потом прочитал Евангелие. Постепенно шаг за шагом приходил к вере.
Наверное, основной шаг, который я сделал, был, когда я уже был командиром отряда космонавтов. Я приехал по приглашению в Троице-Сергиеву лавру и там первый раз познакомился с игуменом Иовом, сейчас уже нашим настоятелем храма Преображения Господня.
Игумен Иов
Я очень хорошо помню этот момент: он в очках, посмотрел на нас внимательно, хитро прищурив глаза, потом позадавал несколько вопросов, видимо, чтобы понять, что мы знаем о вере, о нашем Господе. Он провел нас с ребятами по лавре, мы посмотрели духовную академию и семинарию, в музей сходили, то есть было очень интересно.
Потом меня начало туда тянуть. Я позвонил батюшке, мы еще раз приехали и уже более глубоко поговорили, и так, шаг за шагом, мы с отцом Иовом сдружились. Это удивительный человек, очень светлый, добрый, но в то же время жесткий, настоящий монах, который посвятил себя подвигу православной веры.
Он не только для меня, но и для моей семьи является родным человеком. Отец Иов не только духовник, а еще и очень близкий друг.
– Игумен Иов рассказывал, что вы очень многих из отряда привели к вере. И сейчас уже традиция – молебен перед полетом, и он сам летает на Байконур.
– Да, у нас очень много традиций в отряде космонавтов. Одна из традиций, которую мы всегда соблюдаем, – 9 марта мы едем в город Гагарин на родину Юрия Алексеевича Гагарина. Там проходят мероприятия, мы выступаем перед школьниками, перед студентами, бываем в домике, где жили его родители, в музее, где они жили в войну.
Ездим на день памяти в Киржач, где Гагарин с Серегиным погибли. В этом году было 50 лет со дня их гибели, очень много народу было, возлагали цветы.
И появилась очень хорошая православная традиция в отряде, когда я познакомил отца Иова с космонавтами. Многие тоже сдружились с ним и стали приглашать на старт. Зародилась традиция, что каждый экипаж перед полетом приезжает в Троице-Сергиеву лавру, батюшка встречает, служит молебен, после небольшой трапезы провожает их дальше на Байконур.
После этого в большинстве случаев он прилетает на космодром, исповедует и причащает космонавтов перед полетом. Я скажу, что, когда рядом батюшка, это дает колоссальные силы и колоссальное вдохновение, это уже необходимость.
– В то время, когда вы были в космосе, с ним же можно было общаться?
– Да. Хорошо, что сейчас на орбите есть много разной психологической поддержки – есть своя фильмотека, и в небольшие минуты отдыха можно посмотреть старый фильм, немножко разрядиться; также есть IP-телефония, связь через спутники почти всегда есть, и мы можем позвонить родным и близким.
Я часто звонил батюшке, игумену Иову, мне всегда с ним приятно общаться, потому что он очень умный и грамотный человек. Он в свое время закончил Историко-архивный институт и много может рассказать по истории, посоветовать прочитать те или иные интересные книги. Действительно, я очень много с отцом Иовом общался, но еще и по поводу Священного Писания, он мне подарил на орбиту томик Библии и Евангелие. Они были в моей каюте, и каждый день я прочитывал несколько строк из Библии.
Какие-то моменты мне были непонятны, я себе это записывал и потом спрашивал: «Батюшка, как там? Как там?» – «Вот это так, это так». Этот процесс общения шел так интересно и познавательно, что в течение полета я прочитал всю Библию.
Было много тяжелых моментов в жизни, но после звонка батюшке, общения с ним на душе сразу становилось легче. Родные и близкие всегда рядом, ты с ними общаешься, но очень важно, когда есть и такой духовный человек. Мы же пытаемся воцерковляться, но много различных искушений – и работа, и мероприятия, и многочисленные командировки, и поездки, и именно священник наставляет тебя на путь не мирской, а духовный.
И ты понимаешь, что в этой жизни кроме работы очень важен духовный аспект, хотя то, что ты делаешь, важно и для тебя, и для твоей страны. Я считаю, что именно за счет православия наша Россия сейчас такая сильная.
– Вы же тоже принимали участие в строительстве удивительного храма в Звездном?
– Да, это тоже Господь так устроил. Наш общий друг Анатолий Николаевич Кузнецов, меценат, православный человек, строит храмы. Как-то он приехал в Звездный городок и спрашивает: «Почему здесь нет храма? Давайте построим». – «Давайте построим». И уже через 2-3 дня он привез проект, мы показали его батюшке, и начался долгий и упорный процесс создания храма.
Это было непросто, конечно. Надо отдать должное тогдашнему руководству Центра подготовки космонавтов – генерал-лейтенанту Циблиеву Василию Васильевичу, генералу Корзуну Валерию Григорьевичу, которые тоже включились в этот процесс. Были письма и Патриарху, и на самый верх, и общими усилиями мы добились того, что сейчас у нас стоит такой красавец-храм, я не побоюсь сказать, что он единственный в мире. Знаете, почему? Потому что большинство святынь, которые находятся в храме, побывали в космосе.
– Получается, столько крестных ходов было вокруг Земли.
– Фактически каждый экипаж берет какую-то святыню, отец Иов благословляет, и святыня улетает на орбиту.
– А вы с иконой Сергия Радонежского летали?
– Не с иконой, я с самим преподобным летал, с его мощами! Батюшка меня благословил, и для меня это была, конечно, огромная честь, тем более, что я очень люблю этого святого Земли Русской. Я так и говорю: я вместе с преподобным Сергием Радонежским полгода летал. Я действительно ощущал присутствие преподобного на орбите.
Потом уже, когда батюшка сказал: «Ты понимаешь, что полгода преподобный Сергий освящал Землю», – я задумался: действительно, так и есть. Станция за сутки делает 16 витков вокруг Земли. Представляете, 16 раз в сутки преподобный Сергий освящал Землю, делал крестный ход! Это удивительно!
– В интернете есть видео, где космонавты на корабле обсуждают свою работу. Один говорит, что вот думаешь, зачем в космос собрался? У вас было похожее состояние «зачем мне это надо»? Возникает же, наверное, и страх смерти, и чувство опасности? Как вы с этим справлялись?
– Мы профессионалы. Мы всегда говорим, что мы нормальные люди и слава Богу, что у нас есть чувство страха, чувство самосохранения, когда в критической ситуации человек может действовать правильно. Когда у человека это отсутствует напрочь, его вообще нельзя посылать ни в космос, ни на какие-то рискованные работы.
Да, естественно, это все присутствует, но мы прошли очень длительный процесс подготовки, и мы постоянно готовимся, то есть если мы находимся в полете на корабле или на станции, и произошла какая-то нештатная ситуация, мы до мельчайших подробностей, до секунды знаем, как действовать. Мы понимаем, что может произойти каждую секунду.
Можно сказать, что это чувство страха притупляется, потому что ты профессионал, и ты понимаешь, что страх – это страх.
Конечно, иногда ты начинаешь глубоко задумываться, что ты находишься на станции, обшивка всего в 2 мм отделяет тебя от полного вакуума. Или когда ты выходишь в космос, и только оболочка скафандра отделяет тебя от полного вакуума – конечно, ты это понимаешь. Но в то же время ты об этом не думаешь, потому что это работа.
Ты ее выбрал сам и сам пошел на этот риск, на эту интересную, романтическую работу, как мы говорим.
– Мечта выйти в открытый космос не у всех космонавтов исполняется. Вы были дважды – что в этом такого особенного?
– Выход в открытый космос мы считаем пиком профессионализма, потому что это очень сложная мужская работа. Представьте, скафандр – мини-космический корабль, который весит более 100 кг, где находятся все системы жизнеобеспечения, в котором ты шесть часов работаешь в открытом пространстве, ты в нем проживаешь сложный, напряженный и опасный промежуток времени. Конечно же, работа очень тяжелая.
Представьте, скафандр надувается до 0,4 атмосфер. Там, в основном, работают руки, ногами можно где-то зацепиться за поручни. Чтобы сделать какую-то работу, или установить оборудование, или протянуть кабели, или сделать какие-то технические действия, надо сжимать ладони и что-то брать. Чтобы сжать ладони, нужно приложить усилия. 0,4 атмосферы – это если мы возьмем жесткий ручной эспандер, который развивает кисть, примерно такое же напряжение.
– И так шесть часов!
– В течение шести часов! И бывает так, что когда заходишь в шлюзовой отсек, закрываешь люк, снимаешь скафандр, то пальцы просто не работают. Пальцы как крюки, чтобы закрыть клапан, такие усилия приходится применять! Это действительно очень тяжелая физически работа, 3-4 кг теряешь. Как говорят: «О, хорошая диета!» Я говорю: я посмотрел бы, как бы вы на этой диете поработали. Но когда ты выполняешь эту сложную физическую и психологическую работу, ощущения просто потрясающие!
Вот первый раз открывается люк шлюзового отсека, ты выходишь в открытый космос, и перед тобой эта красота! На станции ты смотришь на космос через иллюминатор, а здесь ты почти вживую с космосом общаешься, с вакуумом. Ты видишь Землю под собой.
И ночью, и днем Земля всегда прекрасна. Ты понимаешь – то, к чему шел, ты этого достиг – это потрясающе!
– У вас есть фотопроект «Я хочу показать вам Землю» – это ваше хобби?
– Нет, это не хобби. Мы сейчас пытаемся его продолжать. Началось все с мальчика Саши Гаврилова. Врач-терапевт Олег Татков занимался реабилитацией космонавтов и летчиков после полетов, в третьем полете мы с ним общались по почте, по телефону, он как-то говорит: «Слушай, в онкологическом центре столько больных детишек. Я познакомился с мальчиком, он мечтает о космосе. Но у него заболевание крови, сложная ситуация, ему не могут сделать операцию, потому что у него постоянно высокая температура. Он хочет тебе письмо написать».
Я говорю: «Конечно, пусть напишет письмо».
Он написал мне письмо, я ему ответил, сфотографировал Камчатку, Австралию, отправил картинки. У Саши был такой, в хорошем смысле, позитивный удар, что температура пришла в норму, и ему смогли сделать операцию. Мальчик выздоровел. Я после полета с Сашей общался, стараюсь и сейчас общаться. Он закончил успешно Ставропольский университет МЧС, сейчас работает. Я очень счастлив, что мог хоть какую-то свою толику внести в это дело.
Лончаков и Саша
Тогда возникла идея: через фотографии космонавтов показать людям, какая у нас прекрасная Земля. В первую очередь, конечно, детишкам в онкологических центрах, которые серьезно больны. Мы провели выставки в Челябинске, Москве, Барнауле, Питере. Хотим сейчас продолжать. Нас просят и за рубежом это сделать. Дальше Калининград, Дальний Восток.
Когда рассказываешь детишкам про космос, показываешь фильмы, слайды, они задают самые разные вопросы, интересные, замечательные. После этого все фотографии с выставки мы дарим онкологическим центрам. Я считаю, что это надо делать, это правильно. Все равно найдется такой ребенок, у которого есть мечта, он посмотрит и начнет бороться с этой заразой, с этой болезнью, и победит обязательно.
– Вы командир отряда космонавтов уже четыре года, получается?
– Я был командиром отряда космонавтов, потом был начальником Центра подготовки космонавтов до ноября 2017 года. Сейчас я советник генерального директора госкорпорации «Роскосмос».
– Какие изменения произошли за это время? Как бы вы оценили свою работу?
– Я доволен, мне не стыдно смотреть людям в глаза – это самый главный, наверное, критерий. Я был космонавтом-испытателем, потом летчиком-космонавтом, имеющим опыт полетов, командиром отряда космонавтов, начальником Центра подготовки космонавтов, – для меня это определенный, очень интересный, очень нужный этап жизни. Когда я руководил, я делал все, чтобы Центр «шел не в горизонте, а шел в наборе высоты».
Мы очень много сделали за это время: поставили виртуальные тренажеры; модернизировали гидролабораторию, где космонавты проходят тренировки; сделали свой мини-ЦУП. Это очень важно, как для тренировок молодых космонавтов, так и для детей, которые приезжают в Звездный на экскурсии.
Там в онлайн-режиме отображается вся информация: где летит станция, что ребята делают на борту и так далее. Вместе с командой сделано очень много. Я счастлив, что смог поработать в Центре. Сейчас я уже на другой должности и в другом статусе, и мне не стыдно смотреть людям в глаза, это самое главное.
– Отбор в космонавты жесткий, а почему уходят из отряда?
– Проблема в том, что организм у человека не вечный, есть определенный ресурс. При мне ребята ушли, к сожалению, они не прошли главную медицинскую комиссию и не смогли дальше работать в отряде. Уже после меня ушли двое, и сейчас один. Организм изнашивается, потому что перегрузки, стресс, психологическое воздействие, то есть все очень сложно. Почти в 100% случаев уход ребят по здоровью, конечно. Или иногда переходят на другие должности.
– А вы еще полетите?
– Я мечтаю. Я всегда любил спорт, поддерживаю себя физически. И интеллектуально тоже. Поэтому, конечно, мечта есть.
Я ощущаю еще в себе силы. Конечно, мечтаю о Луне, но не знаю, получится или нет, но очень хочется поработать на Луне. А вдруг? Это же мечта. Мечта – это здорово!
– Вы пережили такие события, как это в обычной жизни вспоминается?
– В обычной жизни мы говорим так: когда прилетаешь, то полгода тяжело. Представьте, хотя станция и большая – и российский модуль, и американский, и европейский, и японский – это размер футбольного поля, тысяча кубических метров жилого объема. Станция огромная, но все равно это закрытый объем.
Полгода тяжелой работы, трудно психологически, поэтому, когда прилетаешь, думаешь: «Так, ну, все, наверное». Потом проходит какой-то момент реабилитации, и через три, пять недель уже опять начинаешь смотреть на звезды. Мы профессионалы, это наша работа, поэтому мы к этому стремимся.
– Чем вы занимались на орбите в свободное время? Наверное, его было не очень много?
– Не очень много. В мой крайний полет (я говорю «крайний», потому что не последний, это и летчики, и космонавты так говорят) основной экипаж был из двух человек. Потом после нас экипаж состоял уже из шести человек, конечно, это более продуктивно.
Поэтому времени было очень мало, но когда было свободное время, мы дополнительно занимались различными экспериментами уже по своей инициативе. Я очень люблю фотографировать разные участки Земли, поэтому, когда есть время, я всегда беру фото- и видеоаппаратуру, лечу к иллюминатору и снимаю Землю. Это здорово – запечатлеть тот или иной уголок в различные времена года. Меня всегда спрашивают: «Какой самый красивый?»
Я говорю: «Ребята, нет некрасивых уголков Земли – и пустыни красивы по-своему, и леса, и горы, и реки, и озера. По-своему каждый уголок Земли прекрасен, поэтому планету нашу надо беречь».
– Новый пилотируемый корабль «Федерация» станет новым этапом?
– Это определенный шаг вперед, это новый этап, это корабль нового поколения. Поэтому надеюсь, что с работой этого нового корабля начнется другое направление и другой процесс освоения окололунного пространства, самой Луны и так далее. Мы все этого ждем. Это есть в Федеральной космической программе.
– Расскажите про свою семью. Как это – быть женой космонавта, какие качества необходимы?
– Наверное, сложно, так же, как и с летчиком. Я же пришел в космонавты боевым летчиком, уже с профессиональным опытом. Мы попали в период 90-х годов, когда пришлось сменить около десяти гарнизонов и поработать летчиком-испытателем, поэтому жена у меня пришла в процесс космонавтики уже закаленная (смеется).
Она всегда меня поддерживала, за что я ей очень благодарен и очень ее люблю, потому что она не просто жена, а еще и близкий друг, а это очень важно. Когда у людей, которые живут вместе, есть взаимопонимание, это очень важно, конечно.
– А дети?
– Сын, ему уже 28 лет, я очень горжусь своим взрослым сыном. Он тоже закончил высшее учебное заведение, сейчас успешно работает по своей профессии.
– Но он не космонавт?
– Нет, не космонавт. Он посмотрел на меня, сколько я в разъездах, сколько я тренируюсь и как выжатый лимон прихожу домой, сказал: «Папа, наверное, я не пойду в космонавты». (Смеется.) Он это все видел, это все было на его глазах. Но он выбрал себе достойнейшую профессию, ему нравится. Я очень горжусь своим сыном и очень его люблю.
– А какие сейчас традиции у космонавтов? Вот раньше смотрели фильм «Белое солнце пустыни».
– Почему раньше? И сейчас. Вот был такой случай. Я был в то время техническим директором NASA, и экипаж под руководством Юрия Усачева улетал на шаттле на станцию. Мы нашли кассету на английском языке, но в другом формате, и Юра не смог посмотреть «Белое солнце пустыни». Может, это стечение обстоятельств, но случайностей никогда не бывает. (Смеется.)
И вот, первый раз откладывают старт по метеоусловиям, потом по техническим причинам еще раз откладывают старт, потом я уже говорю: «Дайте кассету в NTSC посмотреть». Они где-то нашли, прислали, Юра посмотрел «Белое солнце пустыни», и вскоре они улетели. Случай это или не случай? Поэтому традиции мы соблюдаем свято, каждый экипаж перед полетом смотрит «Белое солнце пустыни».
– А какие у космонавтов шутки? Когда мы брали интервью у Георгия Гречко, он рассказывал, как какие-то искры они выдавали за инопланетян.
– Я вспоминаю одну историю. Кент Роминджер – замечательный астронавт, был командиром экипажа STS-100. Между прочим, он тоже морской летчик. И канадец Крис Хэдфилд морской летчик. И правый пилот в экипаже Джеф Эшби тоже был морским летчиком. То есть у нас все пилоты были – морская авиация. У нас есть интересная фотография: мы вчетвером стоим – американцы, канадец, русский – каждый в своей морской форме.
Перед полетом нас разыграли. Я уже говорил сегодня, что мы были два новичка – Джон Филлипс и я. Когда мы надели скафандры, проверили все, зашли на стартовую площадку, где мы уже должны были входить в шаттл, в космический корабль, Кент Роминджер всех заранее подговорил и нам говорит: «У всех удостоверения с собой?» Мы такие, раз. Я на Джона смотрю: «Джон, ты удостоверение получал?» Он говорит: «Какое удостоверение?» А Кент говорит: «Как?! Вы что, не взяли?! Вы что?! Нам лететь сейчас, а удостоверений нет?! Вас сейчас просто снимут с полета».
Меня аж холодный пот прошиб. Он, видимо, увидел наши лица, мы же просто в шоке были, и говорит: «Все, ребята, тихо, а то еще инфаркт вас схватит. Мы пошутили». Я говорю: «Ну и шуточки у вас!» Вот так над нами подшутили при посадке в шаттл, было такое. Шутники!
– Вы им как-то ответили потом?
– Ответили потом. (Смеется.) У нас дружба еще крепче после этого стала, это замечательные люди, замечательная страна. Поэтому я всегда говорю, что мне повезло в этой жизни пообщаться с нашими партнерами так близко в профессиональном плане.
– Когда вам вручили звезду Героя?
– Это было после второго полета. Корабль был первой серии, полностью компьютеризирован, и не знали, как он себя поведет при перегрузках, то есть все табло были цифровые, не аналоговые.
За испытание «Союз ТМА-1» мне вручили звезду Героя России. Экипаж возглавлял Сергей Викторович Залетин, это был международный экипаж, с нами был еще бортинженер бельгиец Франк Де Винне.
– О чем вы сейчас мечтаете, чего хотелось бы в ближайшее время? И чего вы пожелали бы нашим читателям?
– В первую очередь я мечтаю о том, чтобы был мир на Земле. Потому что понимаю, что сейчас в различных локальных конфликтах страдает столько людей. Это мы живем в сильной России, мы понимаем, что никто не затронет наши национальные интересы. Но когда я вижу, как в мире страдают люди, конечно, хочется пожелать, чтобы эти локальные конфликты, локальные войны исчезли с Земли.
Когда смотришь на Землю из космоса, она прекрасная, очень красивая. Мы сами уродуем Землю этими конфликтами, к сожалению, это так и есть.
Поэтому я хотел бы пожелать, чтобы мы все жили в мире – и русские, и американцы, и европейцы, и японцы, и китайцы, – все, кто находится на нашей маленькой Земле, такой совсем маленькой! Я очень надеюсь, что Земля наша будет дальше процветать, без войн и конфликтов.
Беседовала Тамара Амелина
Фото: Ефим Эрихман и из личного архива космонавта
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML
