Алексей Леонов рассказывает, как ему удалось выжить при выходе в открытый космос и почему он не кричал "Да здравствует коммунистическая партия Советского Союза!"
«60-е. Разгар холодной войны. Две супердержавы, СССР и США бьются за первенство в космической гонке. Пока СССР впереди, на очереди – выход человека в открытый космос» – таков анонс исторического фильма «Время первых», премьера которого состоялась 6 апреля. Фильм снял режиссер Дмитрий Киселев, а в главных ролях – Евгений Миронов и Константин Хабенский. Главный герой, космонавт Алексей Леонов, был консультантом картины. Фильм есть фильм. Что на самом деле случилось в момент выхода в открытый космос, рассказывает Алексей Леонов.
Перед стартом был договор, что я должен докладывать на землю обо всем, что я делаю, работать, как минер: гайку открутил – сказал: «открутил гайку», не пошла гайка – сказал: «не пошла». Но скафандр и на сегодняшний день ни в одной стране нельзя испытать на реальное воздействие окружающей среды. На тренировках я поднимался на высоту 60 километров, лежал в кресле, и задача была чисто психологического порядка: я должен поверить, что скафандр меня защитит на случай разгерметизации. Все. Если бы я вышел из кресла, я бы почувствовал деформацию, понял бы, где проблема и ничего не стоило бы скафандр перешить, тогда того чрезвычайного случая мы бы избежали.
Итак, в реальных условиях, на 8-й минуте я почувствовал, что фаланги пальцев вышли из перчаток, а ступни спокойно болтаются. Я сразу думаю: что же я буду делать? Через 5 минут я должен входить в корабль, а мне еще смотать фал (трос длиной около 5 метров), соединявший меня с кораблем, на фале установлено кольцо, а это кольцо я должен надеть на защелку, иначе я не войду в корабль. С такими перчатками, одной рукой я это сделать не могу. Я был в безопорном состоянии, держался только за счет правой руки.
И вот я болтаюсь, и одной рукой начинаю сматывать фал. Это была очень тяжелая физическая работа, а на дыхание и вентиляцию у меня всего 60 литров кислорода – как этим распорядиться?! Даже сейчас прошло столько лет, я не могу понять, как я это сделал, но кроме меня там никого не было.
В конце концов я взял в правую руку кинокамеру, сунул руку в шлюз, бросил туда камеру, схватился за леер, и тут возникла идея – идти в шлюз головой вперед. Когда я сбросил давление из скафандра, я почувствовал свободу, пошел внутрь шлюза, а там надо развернуться в любом случае. Важно было проверить как закрылся люк, не попало ли что туда. Люк мог отказать, так как при глубоком вакууме идет усиленная отдача смазочного материала и электродвигатель не работает. Был сделан специальный вороток, которым я должен был закрывать люк. Все-таки я развернулся, хотя было страшно тяжело, и все это время я молчал. Я слышал только слова командира Паши Беляева, который следил по датчикам, прикрепленным к моему лицу, за состоянием сердечно-сосудистой системы: «Леша, не торопись!»
Когда я приземлился, то Сергей Королев первым делом спросил меня: «Почему ты не доложил о том, что произошло? Почему ты сам перешел на давление, которое загоняло тебя в зону закипания азота?»
Я спокойно говорю: «Засекайте время, я вам расскажу. У меня проблемы со скафандром, что бы вы стали делать? Вы бы создали комиссию, это уже минут пять, раз создали комиссию, то надо избрать председателя. А время идет, у меня 30 минут жизни – или в одну сторону, или в другую. Вы бы меня начали спрашивать, потом совещаться, вышли бы с докладом, вынесли решение, а я уже умер. Я просил вас засечь время, смотрите, я уже умер!
А что бы я кричал перед смертью? Я бы не кричал «Да здравствует коммунистическая партия Советского Союза!», так как у людей, когда наступает состояние гипотермии, нарушается функция речи. Человек не понимает, что делает, и доходить до этого было не в нашу пользу, поэтому я и молчал. Единственное, что вы могли бы мне сказать – сбросить давление и перейти на второй уровень, а я это знаю, я этому научен».
И тут Сергей Павлович говорит: «Леша прав».
Фото Марии Темновой