4
Вчера стало известно о кончине лингвиста Андрея Зализняка. Коллеги, ученики и те, кому просто посчастливилось слушать его лекции, вспоминают ученого.
Анна Архангельская
Умер Андрей Анатольевич Зализняк…
Я пишу эти слова – и не могу поверить.
Нам казалось, что он так же вечен, как Древний Новгород. Нам казалось, что всегда будут его новгородские экспедиции (счастлив, кто знает, как это было), что каждый год будут его замечательные лекции (счастлив, кто мог присутстсвовать на этом удивительном торжестве научного духа, когда, казалось, мы все – пусть и на полтора-два часа – оказывались в Древнем Новгороде, окружённые шумной толпой его жителей, в которой некоторые из нас потихоньку учились видеть отдельные лица, некоторые наслаждались лёгкостью, с которой он вводил нас в их мир, некоторые могли поддержать разговор на высоком профессиональном уровне, но и остальные не чувствовали себя ни чужими, ни лишними на этом празднике мысли).
Мы привыкли прощаться с теми, кого, за нынешней суетой, иногда и видели-то раз в год: “В следующем году на Зализняке”.
И невозможно поверить, что этой радости больше не будет.
На первом занятии по древнерусской литературе я всегда рассказывала про Зализняка, про Новгородский кодекс, про раскопки, про эти лекции, звала на них студентов и говорила, что это, на мой взгляд, – самое замечательное посвящение в филологи, потому что там становится понятно, чем мы занимаемся и как это работает. И уже давно, на автомате, говоря о нём, я произносила: “Величайший современный лингвист, современниками которого нам посчастливилось быть”.
Однажды, в каком-то горячем обсуждении трудностей оформления совместителей в МГУ, я в запальчивости воскликнула: “Да, может, единственное, чем мы можем гордиться, – это то, что у нас работает Зализняк”.
Несколько лет назад я ходила на некоторую часть его спецкурса по акцентологии “Слова о полку Игореве” – и на некоторые места текста, казалось бы, не раз прочитанного и осмысленного, взглянула совсем другими глазами. Жалею, что мой сложный график жизни помешал мне прослушать курс полностью.
Меня всегда поражало, насколько легко он говорит о сложном. Это ведь, действительно, большое искусство: рассказать об истории языка так, чтобы было понятно не только специалистам, но и первокусникам, школьникам, технарям и естественникам, которые и собирались на его лекции, и слушали их в записи по всему миру. Мало кто так умеет, а у него это ещё и получалось совершенно естественно, непринуждённо, как само собой разумеющееся.
И вот сегодня мы все растерянно спрашиваем друг у друга: как же нам жить дальше без него. И никто из нас не знает ответа на этот вопрос.
Прощайте, Андрей Анатольевич! Нам будет очень Вас не хватать!
Мариэтта Чудакова
Это что-то ужасное..Умер гениальный лингвист – я всегда называла его “светлый гений России” (потому что были у нас и темные гении) – Андрей Зализняк.
С ясностью его ума мало кто мог посоперничать. Открыватель потрясающей страницы истории России, запечатленной в берестяных грамотах. В годы нашего с А.Чудаковым студенчества так возвышался над всеми, что власть дрогнула – и послала его (неслыханное дело тогда!) в Сорбонну. Да, смириться невозможно…
Лев Рубинштейн
Бывают такие современники, присутствие которых в одном с нами времени и пространстве делает само это пространство и само это время менее позорными, менее ничтожными, но более осмысленными, более достойными. Они, вроде как серебряная ложечка в сосуде с водой, самим фактом своего существования препятствуют гниению. Рядом с ними и нам кажется, что и мы, черт побери, чего-то значим в этом мире.
Андрей Зализняк был одним из таких современников. Светлая память.
Ольга Седакова
Две маленькие истории про Зализняка. В 60-е, в тот короткий период, когда талантливых молодых людей оправляли на стажировку в европейские университеты (как сам Зализняк стажировался в Сорбонне), Бибихину тоже предложили Францию. Он отказался. По одной причине: “Там нет Зализняка”.
Другая история. Умирая от смущения, я, тогда аспирантка, спросила Зализняка, какую историю церковнославянского он мне посоветует. Я думала, что спрашиваю что-то вроде: не знает ли он хорошей французской грамматики?. А.А. ответил : “Нет такой истории (от кирилломефодиевских текстов до славянского синодального периода), и быть пока не может. Ни одна часть этой истории еще не описана”.
Алексей Лидов
Год великих потерь… сегодня ушел из жизни Андрей Анатольевич Зализняк.
Кажется, только вчера умер Вячеслав Иванов. Кстати, последний раз виделись с Андреем Анатольевичем на заседании памяти Иванова в ИМЛИ в ноябре этого года.
Нет смысла говорить о заслугах человека, которого еще сорок лет назад считали “великим”, и который стал для всего мира предметом искреннего восхищения, воплощением всего лучшего в русской гуманитарной науки. В любом случае об этом можно прочесть в энциклопедических статьях на разных языках, а сейчас и в бесчисленных некрологах.
Хочу сказать о другом, о личной потере, поскольку я знал его всю жизнь (родители были дружны). Помню в детстве с большим интересом разглядывал “легендарного Зализняка”, про которого говорили, что он знает более двадцати языков. Этот факт плохо умещался в детской голове.
Потом десятилетия встреч, как правило, на днях рождениях его дочери и моей подруги с двухлетнего возраста. Пожалуй, главное впечатление за все годы – ни одной фальшивой ноты, естественность и точность реакций, ощущение подлинности в каждом слове и жесте.
Когда случился скандал с “новгородскими церами” (Зализняк прочел древнейший текст-палимпсест, который больше никто прочесть не мог), я решился при встрече его спросить, и он искренне и просто минут сорок рассказывал о процессе чтения “нечитаемого текста”. И я верю, что он его прочел, кто бы что ни говорил, потому что это Зализняк, и придумывать он не может. И это открытие одно из его великих достижений, с которым он навсегда останется в истории мировой науки и культуры.
Думается, наша обязанность найти подтверждение факту существования этого важнейшего и уникального текста. Это, на мой взгляд, будет лучшим памятником Андрею Анатольевичу. Светлая память и Царствие Небесное!
Владимир Раевский
Сегодня не стало академика Андрея Зализняка, лингвиста, крупнейшего специалиста по берестяным грамотам.
С ним посчастливилось встретиться однажды – в Новгороде, он тогда тоже был счастлив, нашлась очередная берестяная грамота – да какая! Понятная, остроумная, читаемая как смска. По крайней мере, это Зализняк так умел их читать.
И нам удалось снять совершенно уникальные кадры – помимо того, что Зализняк радуется, как ребёнок, на них впервые с 13 века звучат слова того требовательного новгородца, который набросал нам в 2016-й записку. Благодаря академику Зализняку и его коллегам нам открылся секретный ход, потайная дверца, кроличья нора – она ведёт через толщу семи веков, в удивительный мир новгородского Средневековья, и от этого захватывает дух – вот и я никак его не переведу, спасибо вам, профессор.
Сегодня не стало академика Андрея Зализняка, лингвиста, крупнейшего специалиста по берестяным грамотам. С ним посчастливилось встретиться однажды – в Новгороде, он тогда тоже был счастлив, нашлась очередная берестяная грамота – да какая! Понятная, остроумная, читаемая как смска. По крайней мере, это Зализняк так умел их читать. И нам удалось снять совершенно уникальные кадры – помимо того, что Зализняк радуется, как ребёнок, на них впервые с 13 века звучат слова того требовательного новгородца, который набросал нам в 2016-й записку. Благодаря академику Зализняку и его коллегам нам открылся секретный ход, потайная дверца, кроличья нора – она ведёт через толщу семи веков, в удивительный мир новгородского Средневековья, и от этого захватывает дух – вот и я никак его не переведу, спасибо вам, профессор.
Опубликовано Vladimir Raevskiy 24 декабря 2017 г.
Евгения Холодова
Вы понимаете, Андрей Анатольевич Зализняк был подарком, чем-то совершенно незаслуженным нами тут на земле и совершенно невозможным и невероятным. Лёгким, радостным, гениальным, так запросто делящимся своим со всеми, кто нуждался.
Он приходил в школы, читал публичные лекции, он не сидел просто в своём, он делился, легко и радостно (хотя, конечно, его вынуждали все эти фоменко с носовскими своим антинаучным бредом, но и за это им спасибо, за то что из-за них у нас появилась возможность увидеть и услышать Андрея Анатольевича, который вышел им ответить, сказать своё слово против их, и уже в этом проявилась его необыкновенная искренность и скромность, потому что кто они и кто он, но ему было важно защищать истину, и он спокойно её защищал перед теми, кто был готов слушать и слышать).
Его не страшно было ни о чём спрашивать, как иногда, бывает, задаёшь вопрос, а тебе в ответ такое, что краснеешь до корней волос: Андрей Анатольевич никогда не заставлял краснеть.
Он отвечал так, что ты понимал, что твоё любопытство не стыдно и незнание твоё не стыдно, но знать – хорошо и прекрасно, и туда тянуло невероятно, он тянул, своей открытостью, радостью, лёгкостью, увлеченностью, гениальностью, показывая, сколько там всего и сколько там можно искать и находить. И вот живёшь, и знаешь, что там, у него, есть интереснейшая жизнь, в которую он открывает двери не только посвященным, но всем, кто захочет.
Он радовался каким-то замечаниям и ответам на лекции так, будто ты сделал какое-то открытие, и он показывал, насколько это всё интересно и бесконечно увлекательно. Он делился щедро тем, что у него было. А было у него невероятно много. Так много не бывает.
Самое восхитительное для меня в нём именно эта его простая человечность, открытость, искренность, его улыбка в сочетании с его невероятной гениальностью. Его улыбка и его глаза, полные детской совершенно радости открытия и интереса к миру. И правда, казалось, что он будет всегда, настолько он был невероятен, настолько он был чудом, настолько он выходил за рамки привычного и обычного.
Детям я неустанно рассказывала про Андрея Анатольевича Зализняка, пересказывала его лекции, показывала фотографии. Все мои классы про него знали… Да я всем про него рассказывала всегда, и взрослым тоже, рассказывала, как Сашка, который учился тогда в МИФИ в ответ на моё упоминание имени Андрея Анатольевича уважительно закивал: конечно, его все программисты знают, без него бы никак. И я радостно рассказывала, вот, мол, зачем для жизни изучать лингвистику.
И это тоже о Зализняке: его наука не просто наука, она в высшей степени живая, она про жизнь даже больше, чем сама жизнь, в ней переживания, радости, печали, страдания, взлеты, падения, но нет равнодушия. В его трудах и правда дышит почва и судьба, дышит так, что трудно не задышать с ними в унисон.
Мы жили в одном времени с великим человеком. И осиротели.
Сергей Зенкин
Андрей Анатольевич Зализняк учил меня целый год, после поступления в 1972-м на отделение структурной лингвистики МГУ.
От старославянского языка, который он нам читал, стонали студенты русского отделения, как в старину гимназисты от латыни; а у нас это был праздник знаний, потому что Зализняк вместе с мертвым языком преподавал еще и теорию языкознания (практическую – такая бывает), и искусство культурологического комментария – например, к Евангелию, которое он в те малорелигиозные годы объяснял с безупречной светской эрудицией.
С тех пор я помню его именно таким – молодым, блестящим доктором наук, с непринужденными и иногда забавными манерами; за привычку прислоняться спиной к классной доске моя соученица Ирина Олехова сочинила о нем стишок: “И что напишет на доске, / Потом прочтем на пиджаке”.
На втором курсе я ушел со структурной лингвистики и потом встречал немало других великих ученых, но он был первым.
Илья Красильщик
Интересно, есть ли вообще в России какие-то еще лекции, как те, которые делал Зализняк, когда раз в год в огромной поточной аудитории люди висят на люстрах и слушают каждое слово — и не потому что даже осознают величие момента, а просто потому что очень интересно.
Ужасно рад, что видел это. И очень грустно.
Марцис Гусунс
Когда умер Есин, я проверил жив ли Зализняк. На последнее письмо от 6 ноября я так и не ответил – письмо длинное и каждое слово как обычно отчеканенное и я обдумывал формулировки ответа, но чересчур долго. Когда Зализняк согласился быть моим научным руководителем, я ведь тоже тогда затянул и вместо года (как он просил) защита состоялась через восемь лет.
Я планировал издать его “Очерк грамматики санскрита” и среди прочего вел переписку насчет указателя к нему. Теперь уже посмертное издание. ААЗ писал: “Мой очерк стоит вовсе не в ряду с Уитни или Рену, а в одном ряду с замечательной 90-страничной книжечкой Майрхофера. И в этом ряду он достаточно хорош. А при претензии на вхождение в один ряд с Уитни и Рену он немедленно становится убогим.”
Я неспешно подбирал фотографию с которой закажу гравюру и подумал – буду проездом в Москве и сделаю новую при случае, ведь 120 лет – это самое малое, что может прожить ААЗ. Месяц назад под руку попали его правки к моему переводу Наля красной ручкой и я снова вспомнил занятия с Андреем Анатольевичем, разные аудитории в МГУ, где проходили занятия древнеперсидским, санскритом, арабским и древнерусской акцентологией.
Если я хоть что-то смыслю в языкознании, то исключительно благодаря ему. Мы встретились в 2004 г. и с тех пор я заразился санскритом и заболел лингвистикой, хотя до этого уже занимался санскритом с Н.П. Лихушиной.
Я узнал что такое гениальность в языкознании. Я познакомился с разными академиками, но они были лишь умны, а искра таланта, разведенная в лесной пожар гениальности, была только у него. Где-то рядом Иванов, Топоров и, в более узком смысле, Елизаренкова и Майрхофер. Никого уж нет.
Он дал метод. Он учил строгости. Он посмеивался, когда я говорил, что хочу издать книгу по санскриту без опечаток – поймав его в очередной раз в субботу утром перед занятием в коридоре гумкорпуса. Он был вторым человеком после Скворцова, который живо заинтересовался моим “Обратным словарем санскрита”. Словарь построен по образцу словаря ААЗ и был только один человек на свете, который мог оценить его по достоинству.
Зрение ААЗ падало, он уже не смог прочесть все, но ясность, ясность его не покидала – ничего сенильного в нем не было. По крайнее мере я не смог обнаружить.
Сегодня утром, после очередных занятий по его “Конспекту” у меня возник вопрос по аббревиатурам и я, наконец, созрел написать ответ и за одно задать вопрос, на который я так и не смог сам ответить. Полчаса назад я поставил фоном Leonard Cohen и пошел в подвал травить мышку. Раздался телефонный звонок. Я проверил, но Дмитрий Сичинава не ошибся.
Разве не достаточно ушло близких за один лишь конец этого года? Пепел, вместо меня – горстка пепла. Супруга оберегала его от внешнего мира, но не смогла. С внучкой в руках и в тесном своем кабинете-библиотеке – так я его запомню. Царство небесное.
Спасибо тебе, что дал поверить в себя.
Александр Марков
На 1 курсе получил “четверку” по Введению в языкознание, потому что начал ответ на один из вопросов: “Учение о принципах словоизменения в русском языке, созданное такими классиками науки XIX века, как Ф.Ф. Фортунатов и А.А. Зализняк…”.
Я понял свою ошибку потом, но почему-то все равно казалось, что Зализняку нужно общаться с Платоном и Григорием Нисским, и выяснять, как изменяемость имени определяет его значение, его значимость, значительность. А.А. Зализняк совершил много великих открытий, но это умение перейти от знака к знанию, показать, что значительность не создается просто употреблением значительных слов – это величайшее для меня открытие. Какое горе. Светлая память.
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML