15
Миллионы приемных детей по всей стране в соответствии с законом о тайне усыновления не имеют право получить сведения о своих кровных родственниках. Чтобы выяснить свою настоящую биографию, они вынуждены обращаться в суды, нанимать детективов, взламывать базы данных.
– Из старого письма, написанного маминой подругой, в 21 год я узнала о том, что меня усыновили. Я росла в интеллигентной семье кандидатов наук, а оказалось, что на самом деле я – дочка алкоголиков. Только через полгода я начала принимать эту историю как свою, а не думать о том, что это произошло с кем-то другим, – Марина Трубицкая вспоминает события, произошедшие больше 20 лет назад.
Слева одна из первых фотографий Марины, которую сделали приемные родители.
Как повлияло на нее расставание с кровной семьей, время, проведенное в детском доме, и жизнь с приемными родителями, она разбирается до сих пор. Сейчас Марина – мама троих детей, один из которых приемный. С прошлого года она работает консультантом горячей линии фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам», а девять лет назад создала в Сети «Сообщество взрослых усыновленных», чтобы помочь приемным детям разобраться в своих чувствах и желаниях, помочь приемным родителям лучше понять усыновленных детей, изменить мнение общества и закон о тайне усыновления.
До трех лет Марина росла в своей родной семье. Из раннего детства она помнит драки взрослых, маленького мальчика Колю, как она выпала из окна, а после со сломанной рукой лежала в больнице, как встречала Новый год в окружении множества детей. Родители пили, и их лишили родительских прав.
В детском доме Марина пробыла полтора года. Приемная семья забрала девочку, когда ей было 5 лет. Это новые родители назвали ее Мариной, а раньше она была Ритой, и как меняли имя, она тоже помнит. О ее раннем детстве в приемной семье была такая легенда: родители рассказывали, что уезжали на год в командировку, оставили дочку у друзей, но те плохо за ней смотрели, и поэтому пришлось определить ее в круглосуточный детский сад. А правильное имя маленькая Марина просто не могла выговорить. Много лет она верила в эту историю.
Марина в детском саду.
Тайна усыновления раскрылась в 21 год, а приемный папа Марины умер, когда ей было 19. Поговорить с мамой она не решилась и поехала к тете. Та подтвердила, что сестра с мужем действительно удочерили девочку, а мальчик Коля, которого помнила Марина, – ее брат.
– Я переживала за судьбу брата, думала, вдруг он вырос в детдоме, решила, что найду его, – рассказывает Марина. – Первым делом обратилась в детский дом, откуда меня забрали, но директор нашел в архиве только мои данные, о Коле ничего не было. Чтобы получить информацию в опеке, нужно согласие приемной мамы. Целый год я скрывала от нее, что тайна раскрылась, но теперь только она могла мне помочь, у меня не было выбора.
Мама сказала, что никогда не видела, чтобы я так сильно плакала. Она объяснила, что при усыновлении сомневалась в нужности тайны, потому что когда они забирали меня, я была достаточно взрослая, а значит, ранние детские воспоминания останутся, но в опеке ее убедили, что сохранение тайны усыновления – на благо ребенка.
После того, как мама Марины дала согласие на раскрытие информации о кровных родственниках, опека сообщила родителям Коли, что его ищет родная сестра. В своем первом письме он написал, что догадывался о том, что приемный, и рад, что Марина нашла его. Коля живет в Белгороде, и уже 18 лет брат и сестра ездят друг к другу в гости в разные концы страны.
Первая встреча Марины Трубицкой с родным братом Колей после усыновления, Владивосток, март 1999 г.
– Я не забуду никогда нашу первую встречу. Я впервые поняла, как это, когда люди внешне похожи: мы стояли с братом напротив зеркала и удивлялись нашему сходству. Конечно, мы выросли в разных семьях, в чем-то наши взгляды на жизнь отличаются, но это не важно. Главное, что мы есть друг у друга.
Марина не слишком активно искала информацию о кровных родителях, делать это было ей страшно и тяжело. В последний свой приезд Коля придал ей сил, и она позвонила тете – сестре кровной матери, телефон которой был у Марины уже год. Дозвониться не удалось, Марина написала письмо, тетя перезвонила, очень волновалась, называла ее Ритой и пригласила в гости. Недавно Марина с мужем вернулись из поездки к кровным родственникам.
– Родственники рассказали о прошлом моей семьи, в котором есть и плохое и хорошее: ошибки и трудная судьба моих родителей, тяжелая жизнь прабабушки и прадедушки в довоенное и военное время. Знать историю своих предков – бесценно. Я не понимаю, зачем и почему я была лишена законом этого сокровища.
Тайна усыновления не защищает права ребенка, как написано в законе, а лишает его части себя, отнимает историю рода.
Много лет в душе у меня были страх и пустота. О встрече с кровной семьей я рассказала приемной маме, и она порадовалась за меня, ответила: «Хорошо, что теперь ты знаешь свои корни».
Марина со Степаном в Доме ребенка, 2005 г.
После того, как Марина узнала о том, что приемная, она стала пытаться разобраться в своих чувствах в отношении усыновления и в том, что произошло в ее жизни. Она читала в интернете всевозможную информацию об усыновлении, приемных семьях, отказниках и детдомовцах.
Так она попала на конференцию по усыновлению на 7ya.ru, после участия в которой поняла, что хочет помогать находить приемных родителей детям. Марина присоединилась к волонтерской деятельности проекта «К новой семье» и выкладывала анкеты на сайт «Усыновление в Приморье» отдела охраны прав детей по Приморскому краю.
– Каждый день я пересматривала сотни фотографий и вдруг увидела мальчика с внимательным взглядом и потеряла сон, – вспоминает Марина. – Этим же вечером, когда муж пришел с работы, показала ему фотографию Степы, а он ответил: «Давай заберем». Мы с Димой еще на одном из первых свиданий договорились, что усыновим ребенка. Тогда у нас не было своей квартиры, жили у родителей, но все проблемы оказались решаемы. Как раз закон подходящий вышел, что можно в съемное жилье ребенка забирать, мы пошли и сняли квартиру. Степа много раз спрашивал, почему мы выбрали именно его. На что я ему отвечаю: «Сердце подсказало, полюбили». Рационально это невозможно объяснить, увидели его и не смогли пройти мимо.
Знакомство со Степаном в Доме ребенка, 2005 г.
Когда Степу забрали в семью, ему было почти 4 года. Ничего, кроме Дома ребенка, он в своей жизни не видел и первые месяцы просил отвезти его обратно. Там был его дом. Поехали Трубицкие только через год – передавали волонтерскую помощь. Тогда Степа уже, наоборот, сначала убедился, что едут они только в гости. Воспитатели были рады его видеть и тому, как он изменился. Дали ему на память книжку и мячик.
– Сказать ребенку о второй матери тяжело. Я обязательно собиралась рассказать, но трудно подобрать слова. Так что у меня был этот барьер, как у многих приемных родителей, – говорит Марина. – А потом в детском садике воспитательница рассказала о приемных родителях, и это меня подтолкнуло. Я пересматривала со Степой его первые фотографии, в том числе из Дома ребенка, объясняла, что он родился у другой женщины, она не смогла быть его мамой, поэтому мы стали родителями. Первый разговор самый трудный, потом будет легче.
Вся семья Трубицких в этом году.
Сейчас Степе 16 лет. Несколько лет назад Марине в социальной сети написала его родная сестра. С тех пор они переписываются и обсуждают, когда будет возможность встретиться. Сестра живет на другом конце страны.
С прошлого года Марина Трубицкая работает консультантом горячей линии фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам». В 2008 году она сделала в «Живом журнале» страницу «Сообщества взрослых усыновленных», позднее создала группы в основных социальных сетях. Цель «Сообщества взрослых усыновленных» – помочь приемным детям и замещающим родителям лучше понять друг друга, изменить мнение общества и закон о тайне усыновления.
– Когда открывается тайна усыновления, самое сложное – это слом представлений о себе. Мне понадобилось полгода, чтобы только начать принимать то, что со мной произошло, – говорит Марина. – Да, у меня были воспоминания, но я каким-то образом пряталась от них. Может быть, подсознательно считала, что жила в новой семье и с прошлой жизнью это несовместимо. Хотя мысли о том, что я была в детском доме, приходили. В 11 лет предъявляла родителям претензии, что это они меня сдали в детдом. Представляю, как им было неприятно такое слышать. И как раз тайна усыновления мешает детям и родителям эту тему обсудить.
Родители, которые хранят тайну, таким образом выстраивают стену между собой и ребенком. Вроде бы эта стена должна защищать жизнь семьи от плохого прошлого ребенка, только вот вместе с этим прошлым замораживается и часть личности, консервируется не только плохое, но и хорошее.
Когда Марина узнала о том, что приемная, ей будто открылся новый огромный мир. Марине трудно описать свои ощущения, но она говорит, что это похоже на жизнь в противогазе, а потом ты снимаешь его и дышишь полной грудью. С тайной ты защищен, ты не плачешь, но и радоваться в полную силу не можешь. Раскрытие тайны позволило ей поплакать о плохом и порадоваться хорошему, то есть получить себя полностью.
– Марина, какая история, связанная с тайной усыновления, вас особенно потрясла и зацепила?
– Несколько лет назад я получила письмо от Инны из Симферополя, которая только в 44 года узнала, что ее усыновили. Она писала, пребывая в страшном отчаянии: «…у меня была дичайшая истерика, обзвонила всех родственников, выяснилось, что знали все, кроме меня. Даже мои друзья были в курсе. И молчали все. Всегда. И главное – молчали папа и мама. Пять лет назад умер папуля, с которым, как я полагала, у меня была космическая связь, настолько мы чувствовали друг друга. Всему хорошему, что есть во мне, я обязана ему. Я похоронила своих деток когда-то, я пыталась рожать, были выкидыши, мертворожденные, делали ЭКО не раз. Уже на этом поставлена давно точка. Но я знала, что у меня есть братья, сестры, племянники – какая-никакая, пусть двоюродная, но кровь. А оказалось, нет ничего и никого. Мне страшно жить теперь. Я одна. Что теперь, как теперь? Я горю в огне».
Человек считал себя частью семьи, и вдруг все рухнуло. Жестоко подкладывать тайной такую бомбу.
Многие приемные родители полагают, что незачем портить ребенку детство разговорами об усыновлении и лучше сообщить обо всем как можно позже: после совершеннолетия или даже после рождения детей. Но во взрослом возрасте такое известие может шокировать гораздо сильнее, потому что рушится выстроенный всей жизнью образ твоего мира, а детской адаптивности уже нет.
Первый год Марины в приемной семье.
– При каких обстоятельствах усыновленные чаще всего узнают, что растут или выросли в приемной семье?
– Кто-то от посторонних, кто-то от приемных родителей, и далеко не всегда это запланированное и продуманное бережное раскрытие. Немало рассказов в сообществе о случаях внезапного и травмирующего раскрытия тайны от самих усыновителей во время семейного скандала. Кто-то рассказывает, что тайну раскрыли родственники после смерти усыновителей, в некоторых случаях прямо на похоронах, и для них это было двойной травмой.
– В каком возрасте и как лучше всего рассказать ребенку правду? И нужно ли рассказывать подробности, если кровная семья крайне неблагополучная?
– Многие приемные родители часто спрашивают: «Ждать, пока ребенок начнет задавать вопросы, или говорить самим?» Я согласна с психологами, которые рекомендуют рассказывать ребенку его историю простым языком или как сказку с 3-летнего возраста и показывать фотоальбом с самыми ранними фотографиями – до его жизни в семье.
Тему усыновления родителям нужно поднимать самим, чтобы дать понять ребенку, что эта тема не запретная в семье. Даже если ребенок не захочет говорить именно сейчас, он будет знать и чувствовать, что сможет задать вопросы, когда у него появится желание.
Да, быть приемным – труднее, чем быть родным, это не одно и то же, но такая ситуация сложилась в жизни ребенка, этого нельзя изменить.
Есть сложные ситуации, когда приемная семья не знает, как рассказать ребенку, что его мать наркоманка или проститутка, что он родился в результате изнасилования и прочее. Я рекомендую прочитать книгу «Как рассказать правду усыновленному или приемному ребенку» Бетси Кифер и Джейн Скулер, в ней приведены примеры разговоров в самых тяжелых ситуациях.
В 2012 году в сообществе написал Алексей из Казани о том, как узнал о своем усыновлении: «У меня было чувство, что я в одночасье потерял все, что знал. Все родственные связи, близкие и далекие, перестали иметь для меня смысл. Понимаете, ведь каждый в процессе роста слышит эти слова: «Ты так похож на своего папу/дядю/брата». Или смотришь на своего деда и удивляешься той насыщенной жизни, которую он прожил, и ощущаешь к этому причастность. Теперь у меня словно все это отняли…»
В процессе поисков информации о родителях он узнал, что мать родила его в тюрьме, после освобождения из заключения оставила в больнице, затем его усыновили. Ему не давали доступ в архивы, он нанял детектива и через год написал снова: «Моя биологическая мать умерла в 2007 году в психбольнице. За прошедшее с моего рождения время была два раза осуждена. У меня была сестра, видимо сводная (у нас различаются с ней отчества), судьба ее также незавидна – состояла на учете в наркологии, занималась проституцией, умерла в 2008 году от передозировки морфином».
На вопрос, не жалеет ли он о поисках, Алексей ответил мне: «Я думаю, что результат, пусть и печальный, лучше, чем неизвестность». И я тоже считаю, что, какой бы ни была правда, знать ее лучше, чем не знать. Реальность пережить легче, фантазии мучительны, и они, как правило, еще более страшные. Я сама узнала о родителях очень печальные факты, но узнала и то, что вызвало уважение к ним и сделало их образ живым и реальным для меня. Эти поиски и информация о моей семье дали мне больше сил, устойчивости, больше самоуважения, уверенности, терпимости и понимания. Конечно, каждый усыновленный должен сам решить – готов ли он к любым результатам поисков и есть ли у него силы в данный момент, чтобы идти по этому пути.
– Чего боятся приемные семьи, которые категорически за сохранение тайны?
– Главный страх приемных родителей: «Будет искать кровную семью, а если ищет, значит, хочет нас сменить на тех». Я не устаю повторять, что желание найти родственников не связано с несчастной или счастливой жизнью с усыновителями, это, прежде всего – поиск себя. Чаще всего усыновленные хотят узнать, почему от них отказались, кем были их предки, на кого они похожи, какова их медицинская и генетическая наследственность, есть ли у них братья и сестры.
Марина Трубицкая на встрече альянса «Приморье без сирот» для приемных родителей и интересующихся усыновлением, г.Владивосток, 2015 г.
Каждый приемный ребенок имеет право решить сам, что он хочет: не узнавать ничего о своем происхождении, узнать минимум основных фактов или, если есть силы, выяснить все, что возможно, или даже попытаться наладить отношения.
Но приемным детям следует осознать, что это они много лет мечтали встретиться с матерью, а, вполне вероятно, она все это время хотела забыть этот факт и для нее появление ребенка перед лицом – возврат в ту жуткую ситуацию, при которой она отказалась от него. И, возможно, ее первой реакцией вовсе не будет радость от обретения, и обеим сторонам потребуется время.
Приемным родителям лучше не забывать, что ребенок – не собственность, при всей любви к нему.
Усыновление и рождение – все-таки не одно и то же. К усыновлению прилагаются особенности, с которыми лучше не бороться, а учитывать.
Нельзя заставлять ребенка выбирать между такими хорошими приемными родителями и нехорошей кровной семьей, не надо ревниво бояться любого интереса. Приемный ребенок – дитя двух семей.
– А какова задача «Сообщества взрослых усыновленных» и почему вы его создали?
– В интернете много усыновительских групп и форумов, пишут там в основном родители, обсуждают сложности воспитания и адаптации приемных детей. Я с 2003 года была на таком форуме и, когда рассказывала истории приемных детей, которые хотят найти кровных родственников, сталкивалась с тем, что многие приемные родители не готовы об этом слышать.
Марина в детском саду.
Я получала комментарии о неблагодарности и неправильности таких детей. В такие моменты я понимала, почему приемные дети на усыновительских форумах не пишут: это же какие нужны железные нервы, чтобы выдерживать поток неприятия и обвинений. В своем сообществе я стараюсь создать атмосферу поддержки усыновленных, чтобы они могли рассказать о любых своих чувствах и переживаниях, не встретив при этом осуждения.
Никто никогда не узнает, что на самом деле чувствует усыновленный, если бесконечно ему внушать то, что он обязан чувствовать, по мнению окружающих, и отказываться слушать что-то другое.
– Почему у приемного ребенка есть потребность быть услышанным?
– Потому что часто приемный сам не понимает чувств, которые испытывает к кровным родителям, приемной семье, к самому себе. Объяснить то, что происходит в душе, используя привычные в нашем обществе шаблоны, невозможно. Я сама долгое время говорила, что мне не особенно нужна и важна кровная мать, но, наверное, это скорее было желание соответствовать социальным ожиданиям.
В России тайна усыновления укоренилась с 40-х годов, и многим непонятны мотивы и цель поисков кровной семьи. В среднем общество спокойно и одобрительно принимает, только когда ребенок говорит: «Кровные родители мне не нужны, у меня есть единственные приемные». Но такое социальное ожидание от приемных детей идет вразрез с теми чувствами, которые они на самом деле испытывают.
Облегчить внутренний конфликт можно, общаясь с другими приемными детьми, чтобы понять, что ты не один какой-то ненормальный и неблагодарный, и то, что ты чувствуешь, – это не уродство какое-то, а так чувствуют очень многие приемные дети. И эти чувства имеют свои объяснения и закономерности.
Мне пишут усыновленные со всего мира: просят помочь найти родственников, сориентировать в юридических вопросах, многим нужна психологическая поддержка. Усыновленные из России за границу, не знающие русский, не могут разобраться даже в собственных документах, и им нужна помощь.
– Как приемные дети могут найти своих кровных родственников?
– В России это сделать непросто. В соответствии со статьей 139 Семейного кодекса запрещено разглашать тайну усыновления без согласия приемных родителей. Многие дети боятся испортить отношения в семье, поэтому не обращаются к родителям с такой просьбой.
Марина, ее муж и дети, 2016 г.
Помимо этого нередки случаи, когда усыновившая мать считает себя единственной, для нее та, которая родила, – никто. Такая усыновительница не рассказывает ребенку о его происхождении, а если вдруг он узнает сам, она ни в коем случае не дает согласие на раскрытие информации.
Некоторые юристы предлагают разрешить доступ только после смерти усыновителей. Но, во-первых, нехорошо ставить такую зависимость. К тому же через много лет гораздо сложнее или вообще невозможно найти сведения и установить факты. А во-вторых, на данный момент и после смерти усыновителей взрослые приемные дети, порой уже сами имеющие внуков, нередко получают отказы в архивах, если там именно так понимают закон о разглашении тайны против воли усыновителя.
В сообществе с 2010 года писал Анатолий: «Я родился в 1941 году, по документам в городе Ливны Орловской области, на руках у меня свидетельство о рождении с надписью «повторное, восстановленное». Меня усыновили в 1957 году в Москве. Я хочу найти своих настоящих родителей, но не могу этого сделать. В организациях, в которые я обращаюсь, ссылаются на тайну усыновления и не выдают документы. Моя приемная мать жива, ей 91 год, но она категорически против рассказов об усыновлении». На данный момент мать Анатолия умерла, так ничего ему не рассказав, он продолжает поиски, пока безрезультатно.
Замечу, что таких проблем нет у детей под опекой и у выпускников детских домов. Если ребенка никто не усыновил, сведения о кровных родителях остаются в свидетельстве о рождении и в личном деле. А усыновленные дети, чтобы выяснить настоящую биографию, вынуждены обращаться в суды, нанимать детективов, взламывать базы данных, но и это не всегда приводит к обретению прошлого.
– Какую работу вы ведете в своем сообществе, чтобы повлиять на закон?
– За последние годы мы отправляли письма и запросы куда только возможно: председателю Союза женщин России Екатерине Лаховой, заместителю председателя правительства Ольге Голодец, депутатам Неверову и Мизулиной с просьбой внести в закон норму, позволяющую усыновленным с 18 лет запрашивать в загсе, органах опеки и попечительства, архивах информацию о кровных родителях и других родственниках.
Вопрос на эту тему озвучили на прямой линии с президентом в 2013 году. Но ответы опять же в большинстве случаев если и были, то только формальные – цитаты из существующих законов. Тем не менее, очень важно, чтобы усыновленные собирали подписи, рассылали письма государственным деятелям, занятым вопросами семьи и детства. Таким образом мы показываем, что это серьезная проблема не одного человека, а большого количества людей. Усыновленных в России сотни тысяч, но большинство из них молчат о своих проблемах. Чтобы что-то изменить, нужно, чтобы наш голос был слышен.
В феврале 2012 года Государственная Дума рассматривала законопроект, который в частности должен был внести изменения в Уголовный кодекс РФ, касающиеся тайны усыновления. Предполагалось, что после смерти приемных родителей наказание будет следовать за разглашение тайны против воли совершеннолетнего усыновленного.
На этом этапе ассоциация усыновителей и усыновленных постаралась донести до Госдумы свои предложения к этому закону – чтобы у совершеннолетних усыновленных был доступ к документам о своем происхождении. Осенью 2012 года закон приняли, но там не было ни слова о тайне усыновления.
В 2014 году было сообщение от Алексея Рудова, помощника первого зампреда Комитета Госдумы по делам семьи, женщин и детей Ольги Баталиной, что рассмотрение законопроекта по отмене тайны усыновления уже стоит в плане Госдумы на конец ноября 2014 года. Участники «Сообщества взрослых усыновленных» собирали подписи для изменения этого закона, но этот вопрос в Госдуме отложили и, насколько я знаю, до сих пор к нему не возвращались.
– Есть ли надежда, что закон изменят?
– Маленькими шагами ситуация меняется в лучшую сторону. В прошлом году впервые в России Конституционный суд признал тайну усыновления не абсолютной, после чего Хамовнический суд Москвы разрешил загсу разгласить данные, связанные с усыновлением Георгия Грубича, который был еще ребенком перевезен из охваченной гражданской войной Испании и усыновлен в СССР.
Он умер в 2006 году, так ничего и не узнав о своей кровной семье. Дочка и жена Грубича решили во что бы то ни стало выяснить его происхождение и на могиле в скобках написать настоящее имя.
В контексте мировой истории законы о тайне усыновления существуют относительно недолго. И я, как и многие другие усыновленные, надеюсь, что традиция сохранения от ребенка тайны его происхождения постепенно уйдет в прошлое.
C 2013 года в России стала обязательна подготовка будущих усыновителей в Школе приемных родителей. Там специалисты объясняют, как и почему тайна усыновления может навредить психологическому здоровью ребенка. Эти советы основаны на исследованиях взрослых приемных детей, и в результате все больше усыновителей решают растить ребенка, не скрывая от него его происхождение. Это делает само усыновление более открытым и способствует росту устройства детей-сирот в семьи.
Фото из личного архива Марины Трубицкой
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML