31
Традиционная лекция академика Андрея Анатольевича Зализняка о лингвистических итогах археологического сезона 2017 года состоялась в Московском государственном университете.
Сезон начался не очень обнадеживающе. В течение тех летних месяцев, которые обычно наиболее урожайны – июня и июля – были найдены лишь небольшие фрагменты берестяных грамот. Не было уверенности, что сегодняшняя лекция состоится.
Однако 22 августа была обнаружена грамота, которая, как уже тогда было понятно, оказалась совершенно замечательной, а в начале осени был открыт новый раскоп под названием Дубошин-2 (рядом с исследовавшимся много лет назад раскопом Дубошин-1). На нем было обнаружено 10 грамот: они относятся к XIV веку.
В этом году найдено 13 грамот в Новгороде и 2 в Старой Руссе. Это несколько выше среднего показателя XXI века (11 грамот в год), но, главное, гораздо выше среднего оказался процент целых грамот. Их оказалось целых 8. Возможно, мы наткнулись на усадьбу, жители которой позволяли себе не рвать грамоты. Часть найденных документов складываются в серию с одними и теми же действующими лицами, что также бывает интересно.
Интерпретация новых берестяных грамот – результат работы группы лингвистов, прежде всего А. А. Зализняка и А. А. Гиппиуса, которые независимо работают над каждым текстом и потом «сводят» результаты работы.
Помимо грамот, в этом сезоне обнаружены некоторые другие артефакты, содержащие текст. Например, деревянная бирка XII века, предназначенная для запирания мешка с пушниной, на которой имеется надпись устье Ѣмьцѣ. Эта дань была собрана в устье реки Емцы из бассейна Северной Двины, упоминание которой уже встречалось в надписях на схожих предметах. Нашлась цера с остатками воска, датируемая XIV веком. К сожалению, ее нельзя сравнивать с великой новгородской церой XI века: на ней читаются только два слова – это имена Максим и Офрем.
Однако интересен сам факт того, что новгородцы пользовались церами в такую позднюю эпоху, как XIV век. Ряд важных результатов получен в изучении древненовгородских надписей на стенах храмов: и в Софии Новгородской, и в ходе раскопок церкви Благовещения на Городище. Сейчас нет времени останавливаться на этих надписях, однако в декабре в Высшей школе экономики состоятся эпиграфические итоги года, в ходе которых с докладом о новых находках выступят А. А. Гиппиус и С. М. Михеев.
Те, кто внимательно следил за лекциями прошлого года, помнят, что остался небольшой должок: тогда прямо между двумя лекциями нашлись две грамоты, которые мы тогда разбирать не стали. Разбирать подробно их мы не будем и сейчас, у них нет того уровня общелингвистического интереса. Однако сказать о них необходимо, потому что обе они оказались редчайшими – одна так и просто уникальной.
Она нарушает решительно всё, что нам известно о берестяной письменности: впервые за 1200 уже выявленных берестяных грамот мы имеем дело с текстом, в котором действительно очень много ошибок. Когда-то считалось, что берестяные грамоты писали люди малограмотные или даже иностранцы, но теперь это заблуждение давно преодолено.
Здесь же действительно сплошные нарушения. Разгадка, по-видимому, в том, что автор страдал болезнью, которую мы сейчас называем дисграфией, и которая существовала и в древности. Например, написав один слог, он не мог остановиться и повторял его несколько раз: это типичнейший ее симптом. Другая грамота относится к числу редчайших берестяных документов, написанных чернилами, и является всего четвертым образцом чернильных грамот. Чернила сохранились достаточно плохо, удалось прочесть лишь половину текста, и это, увы, лишь проба пера.
Почти все грамоты этого года целые. Грамота № 1091 относится к XII веку и найдена на Троицком раскопе еще летом. Нет уверенности, что она действительно целая, но, скорее всего, это так.
| ѧнока | мацеха | ѧкиме
+ ѳома | стш жена | м-[х]а | мати микула
Эта грамота относится к категории «списки имен». Цель списка имен, если он лишен контекста, установить сложно. В этот список входят не только имена, но и термины родства: мацеха, жена, мати. Нетривиален вопрос о том, какая строка первая, какая вторая: крест стоит в начале второй строки, однако обычно именно с креста (знака благословения) начинается текст.
Не очень понятно, что такое Стш. Может быть, это Стеша – уменьшительное от Стефанида. Поврежденное имя далее читается как М(и)[х]а, оно неплохо известно в берестяных грамотах.
Перед нами явно не список имен для поминания: это какой-то коллектив людей, собравшийся ради некоторой цели. Возможно, тут представлено несколько семей: Фома и его жена Стеша, Миха и его мать, Янка и ее мачеха и еще отдельно двое мужчин – Яким и Микула. Одна из возможных целей, для которой могло собраться это равное представительство мужчин и женщин (по 4 человека) – участие в обряде крещения. Но это лишь гипотеза.
Отдельное замечательное обстоятельство заключается в том, что двух людей из этого списка мы знаем. Во-первых, Янка – автор берестяной грамоты № 731, обращенной к свахе Ярине: `Поклон от Янки с Селятой Ярине. Хочет-таки детище твоего (т. е. того, что ты имеешь, что ты предлагаешь). К празднику её хочет. Пожалуйста, срочно будь здесь. А я обещала ему свое согласие [на то, чтобы было], как ты сказала ему давеча: «Придешь — в тот же день сосватаю». А если у тебя там нет повойничка, то купи и пришли. А где мне хлеб, там и тебе’.
Речь идёт, конечно же, о согласии сына на предлагаемую Яриной невесту. Интересно, что Янка пишет письмо от лица собственного и своего мужа Селяты, однако далее говорит уже только от себя: муж «исчезает». Во-вторых, знаменитый Яким, написавший не одну, а целых 37 грамот, это абсолютный рекорд для авторов берестяных писем, обладатель очень характерного почерка: записки Якима мы опознаем по шести буквам. И для Янки, и для Якима усадьбы Троицкого раскопа XII века – это их место и время.
Лингвистический интерес грамоты заключается в том, что в ней все слова разделены вертикальными черточками. Такой последовательный прием мы встречаем впервые. Чтобы его оценить, напомним, что древнее книжное письмо не использовало словоделения, до его распространения в конце XVI в. оставалось почти полтысячи лет.
Между тем на бересте словоделение начинается чрезвычайно рано, уже в XI веке. Таких грамот меньшинство, но некоторое их количество есть в каждом веке. Вертикальная черта – самый редкий прием, фактически только в этой грамоте он проведен последовательно (иконически очень яркий прием: это некоторый «забор», отделяющий слово от слова). Чаще для этой цели используется двоеточие (в более ранних грамотах) и точка посреди строки (в более поздних).
Такая точка известна и в книжном письме, но там она делила не на слова, а на фразы, и такие точки известны в книгах всех веков. Межсловные точки появляются столь же поздно, что и наше с вами разделение пробелами. Фактически в истории русского книжного письма разделение пробелами появляется только с печатного «Апостола» Ивана Фёдорова 1564 года. Причем в то время, как старопечатные книги используют разделение на слова, рукописи еще не следуют этой манере и отстают лет на сто.
Если посмотреть шире – на всю Европу – оказывается, что имеется более древнее деление: между греческой и латинской традицией. Греческие кодексы I тысячелетия написаны безо всякого разделения на слова – так называемый прием scriptio continua в чистом виде. Возможны межфразовые точки, но не межсловные. При этом уже в древнелатинских надписях мы видим межсловные точки и даже непоследовательные зачатки пробелов. И далее западная традиция вводит пробелы достаточно рано: единственная сохранившаяся рукопись великой древнеанглийской поэмы «Беовульф», датированная примерно 1000 годом, написана с совершенно отчетливыми пробелами.
Немецкие рукописи XII-XIII веков уже бывают с пробелами, есть они и в Библии Гутенберга, и введение пробела Иваном Фёдоровым – прямое продолжение западной традиции книгопечатания. На этом фоне удивительно, что некоторые берестяные грамоты имеют систему словоделения, близкую к западной, уже в XI веке. Можно предполагать те или иные культурные контакты с Западом (на уровне купеческих связей или иные), повлиявшие на привычки, связанные с письмом.
Грамота № 1101 написана в XIV веке и происходит с уже упоминавшегося второго Дубошинского раскопа (первый оказался в своё время не так богат грамотами). Это замечательная двусторонняя грамота, на лицевой стороне ее целых 11 строк. Содержание этого текста достаточно однообразно: кроме списка имен, она содержит при каждом имени указание, кто сколько денег дал. Выписывать на доске мы ее не будем, представление о ее содержании дают такие фразы: «Иванко Кузьмин дал рубль. У Ортемия взят рубль», у других персонажей фигурирует не рубль, а полтина.
Интерес здесь представляют имена – не все они христианские календарные. В XIV веке дохристианских славянских имён вроде Славомир уже нет, люди носят те или иные осмысленные прозвища. Например, в грамоте упоминается давший рубль Шуст (прозвище, родственное современному «шустрый»), а также некто Притыка. До сих пор существуют русские фамилии Шустов и Притыкин, доказывающие реальность таких прозвищ.
Интересно имя Гюра, сохранившее древнее Г-, как в вариантах Георгий и Гюргий; это то уменьшительное имя, которое мы сейчас знаем как Юра. Федорко Башаров и Осип Мшилов носят христианские имена и отчества от прозвищ – имя Башар (фамилия Башаров существует и сейчас) имеет восточное происхождение, а Мшило связано с глаголом мшить «законопачивать щели мхом, утеплять». Прозвище Кукла является довольно ранним греческим заимствованием в русском языке (примерно в то же время, что и родственное ему слово куколь). Обратим внимание на такую фразу:
Минка Кулотин с Зарубою рубль дал день сей.
Минка – уменьшительное от христианского имени Мина. Кулотин – от имени Кулота, в виде Кулотъка известного и из самых ранних берестяных грамот, но род его, как видим, сохраняется и в XIV веке. Имя Заруба дало известную фамилию Зарубин. Наконец, словосочетание день сей никогда еще в древнерусских текстах не попадалось, словари его не знают.
Оно прозрачно соответствует древнему слову высокого стиля дьнь-сь — «днесь», «сегодня», где точно так же в винительном падеже, означающем время, выступают слова «день сей», только «сей» — в нечленной форме, просто «сь».
На обороте этой грамоты писец вывел половину алфавита, до буквы К, но потом бросил. Выписывание азбуки было нормальным времяпрепровождением грамотного человека, демонстрирующего свои умения.
Грамота № 1096 – XIV век. Это лишь фрагмент: сохранилась только адресная формула.
поклонъ ѿ климентѢя ı ѿ марь ı
къ пѧтку къ опарину
Перед нами уже другая эпоха, когда самостоятельность женщин уменьшилась: в отличие от письма Янки (№ 731), сначала идет имя Климентия, потом Марьи (явно это тоже муж и жена). Адресат имеет некалендарные имя и отчество: Пятко (из ряда «номерных» имен, когда детей, долго не думая, называли по счету появления: Шестак, Третей, Второй и т. п.; отмечено 11 раз в своде древнерусских имён Тупикова) Опарин.
Последнее образовано от прозвища Опара. Опара – это тесто, вылезающее из кадки; легко представить, какого человека могли награждать таким прозвищем. Прозвище известно в русской традиции, и соответствующая фамилия распространена. Казалось бы, из фрагмента больше ничего извлечь нельзя.
Однако вновь на помощь нам приходит сопоставление с уже давно известной, найденной 60 лет назад грамотой № 311, где фигурирует персонаж по имени Климец Опарин. Это письмо посадничьему сыну, боярину начала XV в. Михаилу Юрьевичу: «Господину своему Михаилу Юрьевичу крестьяне твои черенщане (жители села Черенское) бьют челом. Ты отдал деревеньку Климцу Опарину, а мы его не хотим: не соседний человек. Волен Бог да ты» (то есть на земле никто не решает, кроме тебя; хорошо известная формула).
Здесь перед нами сочетание тех же имен, и, скорее всего, перед нами семейная переписка Климентия (он себя называет официальным именем, а крестьяне, которым он не нравится, уничижительно – «Климец») Опарина с братом Пятком. Возможно, перед нами приглашение родственника в гости, как в известной грамоте № 497 того же века: «Поклон от Гаврилы Постни зятю моему – куму Григорию и сестре моей Улите. Поехали бы вы в город (то есть в Новгород; письмо отправлено куда-то за его пределы) к радости моей, а нашего слова не забыли бы (не оставили бы без внимания). Дай Бог вам радость. Мы все вашего слова не забудем (не забываем)».
Или грамота из Старой Руссы № 40, найденная в 2004 г. Это то же время, но в письме еще используется формула, которая была в XII веке, с упоминанием жены перед мужем, который потом «пропадает» из письма: «Поклон от Оксиньи и Онании к Родивону и сестре моей [Оксиньиной] Татьяне. Поезжайте в город [т. е. в Новгород — из Старой Руссы, где найдена грамота] к этому воскресенью: мне выдавать дочь, а сестре моей распоряжаться на свадьбе. А я господину своему Родивону и своей сестре низко бью челом».
Грамота № 1098 тоже целая. Это тоже XIV век.
поклонъ ѿ тереньтеѧ к оньтону и к моıсию
оужь к вамъ шлю третью грамоту а вы
ко мни не пришлете накладьного се
ребра ни рыбъ ныни не пришлете
к недили накладъного серебра ни
рыбъ ı слать ми по васъ би
риць а на ме се не жальте
Это уже не ласковое семейное письмо, все содержание которого сводится к «Дай Бог вам радость», а более характерное для Новгорода письмо о сложной ситуации, которую надо расхлебывать. Перед нами угроза злостным должникам, которые не присылают «накладного серебра», несмотря на уже третью грамоту, которую им отправляют. Значение «не присылаете» выражено совершенным видом: не пришлете; это стандартно употребляемый в таких случаях «презенс напрасного ожидания», реликтово сохранившийся и в современном языке (надо лампочку повесить, денег всё не соберём). В грамоте отразился поздний новгородский фонетический переход ятя в и: этимологический ять записан именно этой буквой (эффект ѣ → и ср. мни, ныни, недили).
Что такое «накладное серебро»? Оклад на икону? Нет, это более приземленная вещь. Все мы знаем, что такое «остаться внакладе» — остаться в убытке, потратиться. Наклад – это убыток, лихва, то, что «наложено» сверху, процент. В древности ударение было накла́дьное: обратим внимание, что Терентий пишет это слово дважды по-разному, то с ерем, то с ером.
Серебро, конечно, не металл, а одно из обозначений денег (с семантической точки зрения ср. фр. argent). Интересна форма рыбъ: сейчас мы бы сказали «рыбы», но в древнерусском языке слово это всегда было исчисляемым. Ныни значит «но уж теперь…». Если к воскресенью (недили) Онтон и Моисей не пришлют Терентию процентов и рыбы, тот грозит им биричем – официальным лицом (в более ранних грамотах это лицо называется «отрок» — конечно, в смысле не «младенец», а «младший офицер»).
Это выражено синтаксически так: «слать ми по васъ бириць», то есть инфинитивом с дательным падежом; ср. в современном языке: «провалиться мне сквозь землю», «мне скоро уезжать». Последняя фраза, также имеющая аналоги в таких угрозах: «Так что на меня не жалуйтесь». Но «на меня» написано как на ме. Можно было бы предположить, что здесь отразился фонетический переход из на мѧ, однако к XIV веку сочетания типа на мѧ уже ушли из языка; в этих контекстах клитические формы были вытеснены полноударными типа на мене. Следует полагать, что имела место своего рода гаплография в ряду похожих слогов: вместо на мене се не жальте писавший пропустил первое не.
Следующая грамота — № 1099 – тоже целая. Нас это уже не должно удивлять.
поклоно ѿ смена к офоносу
и ѿ мортки к осподину моѥму
цто половники посадени твоскии
а ныни постои за нихъ
Офонос – крупный феодал, к нему обращено несколько просьб о защите. «Половники» – это испольщики, крестьяне, каждый из которых делает половину работы на поле. Древнее ударение было на последний слог: половники́. Они «посажены» Офоносом на участке, и теперь за них надо «постоять» (им что-то угрожает, а что – корреспондентам известно).
Синтаксически фраза устроена буквально так: «что твои испольщики посажены, а теперь вступись за них», что вводило тему высказывания и означало: «насчет твоих испольщиков, которые посажены (на поле): вступись же на них». Имя первого автора Смен (новгородская форма от Семен), второго Мортка (уменьшительное от Морда; это слово обозначало также денежную единицу).
Интересно слово твоский: это слово значит «твои» и представлено в русских говорах, оно является точным соответствием слова свойский. Знак йота не обозначен: это может быть и фонетическое, и графическое упрощение. Уникальна адресная формула: вместо обычного «поклон от таких-то к господину (нашему) Офоносу» один автор шлет поклон просто Офоносу, по имени, а второй «к господину».
А. А. Гиппиус предположил, что таким изящным образом общая формула может быть распределена между двумя авторами; но всё же более вероятно, что Семен чувствует себя равным Офоносу, а Мортка по социальному статусу ниже их обоих и приветствует адресата как «господина».
Грамота № 1097. Автор этого письма «портит» нам картину строгой грамотности новгородских писцов, он допустил несколько погрешностей. Скорее речь идет не о недостаточной грамотности, а просто о неаккуратности или спешке.
ѿ миханла поклоно к офоносу и к тееретнию ѡсподине по
стоить в орюдии томъ за родника моѥго теретиѧ и за брата
на ѥго а цто буть имъ надоби а то имыдать
Это письмо уже знакомым нам Офоносу и Терентию. В первой же строке Михаил допускает детскую ошибку в собственном имени – рисует перемычку буквы И не в ту сторону, получается Миханла. Вместо «Терентию» написано «Тееретнию» (!). Он просит «постоять» в «орюдии томъ» (то есть «этом деле», суть дела для адресатов уже понятна). Написание рю вместо ру отражает колебание в твёрдости р, характерное для многих зон (полное отвердение в белорусском, на конце слов в украинском, в разных позициях в русских говорах и проч.). В графике, помимо эффекта ѣ → и (надоби), представлен и эффект е → ь (постоить = постойте).
Постоять нужно за «родника» (то есть родственника, вариант более обычного слова сродникъ); древнее ударение было родника́, как и в современном слове «родник», откуда «родится» вода. Родственника Михаила зовут также Терентий (и снова автор пишет это имя с ошибкой). Можно выстроить какие-нибудь гипотетические конструкции, при которых родственник и адресат – одно лицо, но вероятнее признать, что мы имеем в этом письме дело с двумя тезками.
В заступничестве нуждается «братан» этого второго Терентия. Древнее ударение было бра́тана; сейчас это слово вызывает у нас определенные эмоции (учитывая, какая сфера в наше время его захватила), однако в древности «братаном» назывался родственник – двоюродный брат или племянник. В обоих случаях речь идет о «не настоящих» братьях – или родство не ближайшее, или это сын брата, представитель другого поколения.
Последняя фраза значит «А что будет им нужно, это им и дать». В ней интересно точное воспроизведение произношения: написание буть вместо будеть означает утрату звука д и последующее стяжение гласных (известное и в современной разговорной речи: Схоите на следующей? и говорах). Оно уже неоднократно встречалось в древних текстах (например, буши вместо будеши), видеть в таких примерах описку (пропуск слога), как это раньше делалось, не следует.
Сначала получается буить, потом оно стягивается в долгое у (как в северных говорах работат, делат), которое уже может быть записано одной буквой, а потом и сокращается. Финальное имыдать (мы его не делим на слова во избежание записи слова им без немыслимых в орфографии XIV века финального ера и отдельного слова ы) отражает произношение и после твердого согласного на стыке слов как ы, что известно и в современном языке. Может быть, финальное дать немножко нас обманывает: если в нем, как в слове твоскии из грамоты 1099, пропущен йот, его можно читать как дайте. Это более просто синтаксически, хотя и «то им и дать» тоже, разумеется, возможно.
Теперь мы приближаемся к самым замысловатым грамотам сезона, которые мы разберем последними.
№ 1094. В ней представлен обратный эффект и →ѣ: вместо этимологического и пишется ять. Грамота целая, 6 строк.
челобѣтьѥ ѿ волоса г҃ину к ъфо
носу и к михалѣ первоѥ оу
бѣле сина моѥго а ныноцо вам
ѥне васѣлъке и ѥска а нынь ги҃
не ѡ томь пецалтесь а ѥще на м
ене похупаѥтсѧ
Это очередное послание к Офоносу: второй адресат назван Михала, это вариант имени Михаил. Имя автора — Волосъ; это не языческий бог Волос-Велес, а народный «полногласный» вариант от христианского имени Власъ, осмысленного как неполногласное под влиянием соотношений типа градъ-городъ. В адресной формуле интерес представляет также форма г҃ину.
В XIV веке слово господинъ уже читалось без г-: осподинъ (ср. такое написание, однако для него инерционно использовалась идеограмма г҃и). На первый взгляд может показаться, что перед ним нет предлога, хотя повтор предлога, особенно в бытовой письменности, был близок к автоматизму. В действительности предлог есть, но замаскирован общим правилом, предписывающим вместо к+г писать просто г.
Начало грамоты производит прямо-таки убийственное впечатление. «Сначала убил сына моего…» Кто, не сказано.
– А будет?
– Зависит от мощи толковательного искусства. Конечно же, убити в древнерусском часто значило не лишить жизни (хотя и такое значение было), а сильно избить, побить. Если в результате побоев человек скончался, говорили убити до смерти. О таком значении ярко свидетельствует берестяная грамота № 415: «Поклон от Фовронии Филиксу с плачем (стандартная формула челобитных). Избил (убиле) меня пасынок и выгнал со двора. Велишь ли мне ехать в город? Или сам поезжай сюда. Я избита (убита есмь)».
Далее идет сложный отрезок вам|ѥневасѣлъкеиѥска. В нем выделяется имя Васѣлъке (Василько); оно могло бы стать предметом отдельной лекции, который мы за недостатком времени опустим. Что такое вам|ѥне? Можно было бы выделить слово мене, но почему в нем йотация после первой буквы и что такое ва?
Приходится предполагать две описки или странности. Поэтому лучше считать, что в конце строки помещено слово вам, записанное без ера ради экономии места на краю, а в следующей строке слово ѥне, что значит «берёт» (ѥмлеть), с известным новгородским переходом мл’>н. В Новгороде есть текущий прямо по городу (частично забранный в трубу) ручей Гзень, который в летописях именуется Къземль. Известна эта замена и в данной основе; так, в берестяной грамоте № 227 имеется форма енюци в значении ѥмлючи.
Далее идет имя Иѥска или и Ѥска, в обоих случаях – уменьшительное от Иосиф (новгородское Есиф) в винительном падеже. С первым вариантом возможно чтение, при котором Иесько и есть сын адресата, но оно менее предпочтительно – как из-за разорванного вставленной фразой синтаксиса, так и из-за общей маловероятности варианта Иесько (в памятниках известно имя Есиф, но не Иесиф). Если Есько и сын – разные люди, то частица и перед именем уместна по смыслу.
Предпочтительнее такое чтение: «Сначала (Василько) избил моего сына, а теперь забирает вам (то есть собирается забрать, арестовать) и Еська». Перед нами жалоба феодалу на некоторое промежуточное начальство, стоящее между барином и крестьянами – управляющего или ключника. Есько может быть другим сыном Волоса, племянником, в любом случае нужным ему в хозяйстве человеком. Вот самое вероятное, но очень тяжело извлекаемое из этого текста значение.
Далее идет а ныноцо ‘а нынче, а теперь’. Конечное о объяснить несложно (е в это время уже переходит в о), сложнее с первым о, которое стоит на месте этимологического ятя: это индивидуальное развитие данного слова, что бывает со словами такого полуслужебного характера. Нынѣ перешло в ныне (ниже строкой записано нынь), е перешло в [‘о]; а далее это записано просто буквой о, игнорирующей мягкость.
Волос решил завершить письмо стандартной для крестьянских челобитных формулой «А ныне, господин, позаботьтесь об этом» (обращение то к одному, то ко всем господам). Интересна форма пецалтесь, где пали две гласные: -и в императиве и конечное –ѧ в сѧ. В императиве -и формально не является конечным, но дальнейшее –те воспринималось как постфикс, его прибавление уже ничего не меняло.
Но тут сердце автора не выдержало, и он решил еще сделать гневную приписку: А ѥще на мене похупаѥтсѧ! «А еще он (Василько) смеется (издевается) надо мной!». Заметим, что здесь тот самый перенос м=ене, который нам хотелось увидеть двумя строками ниже, и на сей раз с ним всё хорошо. Глагол похупатисѧ давно ушел из языка, как и древнерусское прилагательное хупавый «надменный, презрительный». Так Волос рассказал еще об одной обиде со стороны Василька.
Осталась только одна грамота – самая головоломная и сложная из всех, которую можно было бы разбирать треть этой лекции, но мы сократим ее обсуждение из-за недостатка времени. До конца мы ее еще не «освоили», вам предлагается предварительная версия. Это самая последняя грамота по времени находки.
поклоно ѿ лукерии кимакти коливка ѡстави
а рубили свои возми а потину пришли
кланисѧ про потиноу сварити а цо ремиѧ
поиди сама симо шлю ти бижа
любо сесру
пришли / охои
Грамота начинается понятной адресной формулой – «Поклон от Лукерьи» — после чего написано как не на русском языке: кимакти. Ни в русском, ни в каком из соседних языков нет ничего подобного. Далее идут слова коливка ѡстави: глагол «остави» понятен, для слова коливка отыскивается толкование – это уменьшительное от коливо ‘ритуальное блюдо для поминок, кутья’ (заимствование из греческого) в родительном падеже.
Итак, адресату предписывается оставить «кутейку». Значит, кимакти — конец адресной формулы, восстанавливаемый как къ маткѣ — «к матушке», с перестановкой букв К и Т и и как «скандирующим» элементом, разделяющим согласные.
Словоформа рубили похожа на глагол (в древнерусском у нее возможен и изысканный смысл «конфисковали имущество»), и это было первой версией, но по контексту это явно существительное. С учетом того же эффекта рубили можно прочесть как рубль или рубли (скорее первое, поскольку и один рубль был очень большой суммой, а в грамоте дальше упоминаются полтины); таким образом, надо «рубль свой взять».
Слово полтина (которую нужно прислать) дважды записано без –л-, далее идет ужасная форма кланисѧ, никакой грамматике не подчиняющаяся (нужно кланѧися). Наконец, следующие фразы очень темны по смыслу: кланисѧ про потину сварити а цо ремиѧ поиди сама симо шлю ти бижа (так кончалось письмо до появления приписки). По отдельности слова понятны (редкое слово ремье значить «поношенная одежда, тряпье»): «Проси про полтину сварить, а что до тряпок, иди сама сюда, шлю тебе на бегу».
Как можно варить полтину (а смысл сваритисѧ «ссориться» тут не подходит), при чем тут тряпки? И тут нам помог талант великого Алексея Алексеевича Гиппиуса, прекрасно знающего «изнутри», как жили эти люди, что думали и что могли сказать. В качестве параллели Гиппиус привлек грамоту № 689 того же времени (вторая половина XIV века), также посвященную поминкам и представляющую собой отчет душеприказчика о расходах по завещанию и устройству поминок:
«По завещанию взял рубль, а помимо завещания [еще] два с половиной рубля. После его смерти я дал полтину отцу [его] духовному Нестеру, а другую полтину Дмитру-чернецу. На солод я дал рубль и варил пиво к сорочинам…»
Гиппиус предлагает здесь видеть такую же ситуацию: по завещанию надо взять рубль и просить, чтобы на полтину сварили пива к сорочинам. Что же касается «тряпок», может быть, оставшихся от покойного, то их матушка должна привезти с собой. Впрочем, Лукерья оставила ей и другую возможность, отраженную в краткой приписке «на бегу». Гиппиус предложил читать эту приписку в два столбца и понимать как «Любо пришли сесрухои» («Или пришли с сеструхой»); творительный падеж тут выступает как беспредложный в комитативном значении, а буква в очередной раз пропущена.
Казалось бы, в этой грамоте много описок: ведь Лукерья писала ее «на бегу». Но нет, можно утверждать, что практически во всех «странных» местах возможно фонетическое объяснение: таким образом, она точно записала собственное произношение. Возможен фонетический переход кланяйся > кланейся > кланийся, после чего йот мог быть не обозначен. Метатеза тк=кт присутствует в берестяных грамотах; например, человек по имени Потка («Птица») в одном из писем именуется Покта.
Подобное варьирование известно в говорах; например, слово петкель («пестик», заимствование из мордовских), выглядящее так в рязанских говорах, в пензенских известно как пектель. Скандирование через и также является засвидетельствованным приемом: например, цоломи бию в берестяной грамоте № 311, где звучало [м’б’]. Поэтому написание рубили для рубль столь же законное средство, что и рубеле.
Написание потина (два раза) тоже, скорее всего, не ошибка, а результат развития w-образного л: [полт] > [поwт] > [поут] > [поот] > [пōт]. Вариант потора отмечен дважды в разных берестяных грамотах и раньше считался опиской; находка данной грамоты является аргументом в пользу его фонетической реальности. Ср. также укр. и бел. мова, польск. mowa из *mъlva; форма мовить известна и в русских северных (архангельских) говорах.
Слово «молния» имеет в Словаре русских народных говоров полдюжины вариантов; среди них молвия, к которому имеется и параллельная форма мовия. Таким образом, с большой долей вероятности у Лукерьи представлены не описки, а фонетически точное отражение диалектных явлений.
Фото: Ефим Эрихман
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML