Почему тяжело принять чужую добродетель

07.07.2018 2:52

Есть сектантский тип атеизма – когда людям непременно надо, чтобы верующие обязательно были дураками и негодяями, а религиозные убеждения и, особенно, организованные сообщества верующих, Церкви, не приносили ничего, кроме вреда. Но горячее желание, чтобы люди, с которыми я мировоззренчески не согласен, непременно были дурными людьми и не творили ничего доброго, может возникать и у верующего. Почему мы боимся чужих добродетелей – рассуждает Сергей Худиев. Почему тяжело принять чужую добродетель

Сергей Худиев

Недавно известный дизайнер Артемий Лебедев у себя в ЖЖ поставил вопрос: «Кстати, а что хорошего сделала церковь в нашей стране? Наша дорогая официальная православная церковь, я имею в виду. Всяких адвентистов седьмой воды на киселе не берем, они ради рекламы на что угодно готовы. Когда и кому в последний раз помогла православная церковь? Каких детей вылечила? Какую гуманитарную идею пропагандировала? Начала ли собирать носибельные вещи в специальных контейнерах в людных местах? Помогла ли сиротам? Хоть одно доброе дело кроме крещения и отпевания за деньги сделала церковь? Какое?»

Несколько страниц комментариев выявили разделение на три большие группы – верующие люди, которые подробно стали объяснять, что именно делает Церковь. Неверующие, или, во всяком случае, нецерковные люди, которые, однако, отмечали, что Церковь служит людям – кормит бомжей, собирает одежду для нагих, помогает сиротам, возвращает в общество наркоманов и заключенных. И третья группа – воинствующие атеисты, твердо уверенные, что ничего доброго Церковь не делает и делать не может, алчные попы рассказывают сказки, чтобы обирать глупых старух и жировать на их деньги.

И здесь интересно обратить внимание на то, что именно разделяет тех, кто признает добрые дела Церкви – и тех, кто их в упор не видит. Это может показаться неожиданным, но линия разделения проходит не по признаку веры. Не между верующими и атеистами. Есть атеисты, которые спокойно признают, что Церковь ведет большую благотворительную работу. Есть люди, верящие в Бога, которые этого ни за что не признают.

Здесь людей разделяет даже не способность поверить в Бога – а способность поверить в добродетель других.

Поясню, что я имею в виду. Как-то я читал автобиографию женщины, выросшей внутри культа, где ее учили, что их община – последний островок добра на земле, а мир вокруг полностью захвачен дьяволом, так что все «не-культисты» – люди непременно злобные, лживые и порочные. Для нее шоком, пошатнувшим все ее мировоззрение, был пожар, уничтоживший ее дом – вернее, не сам пожар, а то, что соседи – «не-культисты» пришли к ним на помощь и снабдили их всем необходимым. Это проявление доброты со стороны людей внешних, никак не связанных с культом, поставило убеждения, привитые ей с детства, под вопрос.

Именно вопрос о том, могут ли проявлять добродетель люди, с которыми мы мировоззренчески принципиально не согласны, и разделяет людей в этом случае. Для кого-то – и это может быть и верующий, и атеист – любые проявления человеческой добродетели являются поводом для радости и благодарности. Из того, что иноверец мировоззренчески неправ, никак не следует, что он непременно негодяй и неспособен ни к чему доброму. Христианин может с благодарностью признавать мудрость и добродетель в иноверцах и неверующих – и это будет вполне библейской позицией, потому что Писание неоднократно хвалит добрые дела, совершаемые людьми, которые не принадлежат к народу Божию.

Мы можем вспомнить, например, египетских повивальных бабок, которые саботировали приказ фараона об убийстве еврейских мальчиков (Исх.1:17), человеколюбивого сотника Юлия (Деян.27:3), жителей острова Мелит, которые оказали «немалое человеколюбие» Павлу и его спутникам, пострадавшим от кораблекрушения (Деян.28:2). Апостол Павел пишет, что сознание нравственного закона – это не признак принадлежности к Церкви, это признак принадлежности к человеческому роду (Рим.2:15). Если иноверцы или неверующие проявляют добродетель – это хорошо и утешительно, и заслуживает благодарности, как свидетельство благодати Божией, действующей в мире.

Но и в христианской среде бывает и другой, скорее сектантский подход – когда человек видит чужую добродетель как угрозу своим взглядам. В этом случае любое свидетельство о добродетельных иноверцах – или даже добродетельных католиках – воспринимается враждебно, с огорчением и недоверием, человеку становится важно, чтобы люди, не разделяющие принципиальных для него убеждений, непременно были людьми дурными.

Совершенно аналогично дело обстоит и среди атеистов. Как-то я читал статью одного британца в Times с характерным названием «Как атеист, я считаю, что Африке нужен Бог». Автор писал, что, по его опыту работы в Африке, наиболее эффективными в плане улучшения жизни местных жителей оказываются именно Церкви. Самые благонамеренные, искренние и хорошо финансируемые светские программы справляются гораздо хуже, потому что не могут дать людям мировоззрения, которое глубоко изменило бы их жизнь, ценности и привычки. При этом сам автор не верит в Бога – но признает пользу, которую эта вера приносит другим.

Есть и другой, сектантский тип атеизма – когда людям непременно надо, чтобы верующие обязательно были дураками и негодяями, а религиозные убеждения и, особенно, организованные сообщества верующих, Церкви, не приносили ничего, кроме вреда.

В англоязычном мире некоторое время назад, когда «новый атеизм» был на подъеме, можно было наблюдать интересное явление – известные атеистические мыслители защищали верующих от нападок со стороны «новых атеистов». Интеллектуальная честность побуждала этих мыслителей признавать, что картина, рисуемая, скажем, Ричардом Докинзом или Кристофером Хитченсом, просто неверна – религиозные люди сделали в истории и продолжают делать много добра.

То есть само по себе горячее желание, чтобы люди, с которыми я мировоззренчески не согласен, непременно были дурными людьми и не творили ничего доброго, может возникать и у верующего, и у атеиста – и признать, что Церковь может творить добрые дела (и делает это), еще не значит покаяться и стать добрым христианином. Это значит просто отказаться от сектантской идеологической ксенофобии.

Ксенофобии, за которой стоит болезненная неуверенность в своей собственной позиции.

Я не разделяю мировоззрение, скажем, буддистов – но это не мешает мне признавать, что буддисты могут быть добродетельными людьми и вести благотворительную работу. Да и сообщения о добродетельных атеистах – скажем, неверующих врачах, которые добросовестно служат своим пациентам – меня только обрадуют. Это никак не ставит мое мировоззрение под удар.

Если же чужая добродетель оказывается опасной для ваших взглядов на мир – что же, возможно, вы будете и счастливее, и ближе к истине, если попробуете скорректировать ваши взгляды.

Источник