0
На Западе Рождество празднуется как будто бы задом наперед: если в нашей традиции празднику предшествует Рождественский пост, ожидание, а отмечаем мы в дни святок, то в Европе ровно наоборот. Есть ли разница, когда отмечать Рождество, рождался ли Христос, чтобы мы ломали копья, почему очарование Церковью уходит и как люди затыкают Церковью потребность в счастье. Рассуждает протоиерей Андрей Кордочкин.
– В православной традиции Рождеству предшествует пост. Веселье, подарки появляются после праздничной Литургии. Даже елку многие наряжают только накануне. Вы, настоятель православного прихода в Испании, живете в окружении католиков. Рождественские базары, вертепы, песнопения звучат на улицах городов задолго до Рождества. Ощущают ли ваши прихожане в этом противоречие?
– Европа в большей степени, чем Россия, сохранила свои христианские корни. Я имею в виду, что христианские праздники являются праздниками не только небольшой группы верующих. Это праздники для всей страны, или для всего города, если речь о местном торжестве.
В свое время меня совершенно поразило посещение Толедо, где я оказался на празднике Корпус Кристи – Тела и Крови Христовых. Торжественную процессию, которая чинно шла через весь город, составляли группы, представлявшие университет, полицию, государственные учреждения, гражданскую гвардию. Очевидно, если ты хочешь вычеркнуть себя из этого праздника, ты вычеркиваешь себя из социума, а не только из самого праздника. Мадрид в Страстную Пятницу – мертвый город. В Страстную Пятницу в Москве не меняется ничего, город живет обычной жизнью.
Что касается Рождества, то в популярной культуре в Европе оно виднее, заметнее, чем Пасха. Вы совершенно справедливо заметили, на Западе Рождество празднуется как будто бы задом наперед.
Если в нашей традиции Рождеству предшествует Рождественский пост, время ожидания, приготовления, а сам праздник мы уже встречаем в дни святок, то в Европе ровно наоборот. Первые рождественские украшения появляются в конце октября – начале ноября. Спустя пару недель, а то и несколько дней после Рождества они исчезают вовсе.
Что касается календаря, то для испанцев, обычных католиков, нередко возникают вопросы – кто же мы, православные, такие? Почему празднуем Рождество через две недели после того, как его празднуют все остальные? Люди не очень помнят, что еще четыреста с лишним лет назад вся Европа жила по юлианскому календарю, а не по григорианскому.
Когда вопрошающим начинаешь напоминать о реформе папы Григория, о том, что она не затронула православный Восток, им становится немного понятнее. Бывает, что затем возникает вопрос – почему же есть православные, которые встречают Рождество по юлианскому календарю, а есть те, которые по григорианскому? Все это при желании можно объяснить.
– Ваши прихожане с такими вопросами не приходят?
– Нет. Для них празднование Рождества Христова 25 декабря по юлианскому календарю, которое выпадает на 7 января по григорианскому, является чем-то самоочевидным. Думаю, если бы возникла инициатива перейти на григорианский календарь (ведь есть общины нашей Церкви в Европе, которые живут по григорианскому календарю), то наша община первой оказала бы сопротивление.
– А есть ли в вашем приходе бывшие католики-испанцы?
– Есть. Их не очень много. Мне кажется, для испанцев путь католичества значительно сложнее, чем для англичанина или американца. Кроме православных испанцев у нас есть выходцы из Латинской Америки, есть семья из Бразилии, из Никарагуа, есть один человек из США.
Конечно, вопрос о праздновании Рождества по-настоящему встает в смешанных браках. Особенно там, где дети воспитываются в католической традиции. В этом случае мы призываем прихожан объединять семью, а не раскалывать. Призываем людей встречать Рождество Христово вместе за одним столом с родственниками 25 декабря, а затем, уже через две недели, еще раз с нами.
– То есть два раза?
– А почему нет? Ведь праздник совершается в вечности, а не в какое-то определенное календарное время. В определенный день и час, совершая богослужение, становимся причастными ему. Я не вижу никакой причины, почему человек не может пережить радость рождающегося Христа на протяжении двух недель.
Фото: Анна Данилова
– Последнее время почти каждый год люди ломают копья, спорят, призывают присоединиться к католикам и всем вместе отпраздновать Рождество в один день, потому что так веселее.
– Я не думаю, что «веселее» становится от того, что ты делаешь это в то время, когда делает это кто-то еще. Вопрос здесь не в том, какой календарь правильный, а какой неправильный.
Вопрос – когда встречает Рождество твоя община, к которой ты принадлежишь? Если 25 декабря по григорианскому календарю – пожалуйста. Если седьмого января по юлианскому – пожалуйста.
Не думаю, что Христос родился для того, чтобы люди ломали копья, в какой им день следует начинать празднование Рождества. Это нам только кажется, что мы, православные, начинаем праздновать его вместе.
Но люди, которые живут на Камчатке, начинают праздновать Рождество значительно позже, чем те, которые живут в Нью-Йорке. Вопросы синхронности я бы не ставил на первый план.
– Как только начинается пост, тут же возобновляются разговоры о том, что пост – это не про еду, а про смирение, терпение, научение молитве.
– Конечно, пост – это про все. В том числе он о готовности человека ждать.
– Обсуждаете ли вы со своими прихожанами, как нужно поститься? В Москве, например, об этом священники очень много говорят.
– Мне кажется, если человек живет в Москве, если он ограничен в бюджете, то уже смиряет свое тело. То, из чего делается здесь сыр, из чего делаются прочие продукты, которые продаются в магазинах, никто не знает. Мне кажется, сама московская жизнь человека во многом ограничивает.
Недавно я зашел в один столичный магазин и посмотрел, сколько стоит сыр отечественного производства. Незадолго до этого был в Мордовии, где люди получают зарплату в 12-14 тысяч рублей в месяц. Я не очень понимаю, как они могли бы позволить себе кусочек сыра, который стоит 500 рублей. Понимаете, когда люди находятся в таких рамках, призывать их к еще большему ограничению было бы, по меньшей мере, жестоко.
Каждый человек способен сам определить себе меру поста. Именно к этому я призываю на своем приходе. Люди поступают по своему разумению. Особенно это заметно, когда приходит время Великого поста. Наши прихожане, а большая их часть родом из Западной Украины, где дисциплина постов соблюдается значительно строже, чем в России, постятся без растительного масла. Многие ничего не едят в первые три дня Великого поста, а кто-то даже всю первую седмицу. Но ни в каком случае этот выбор не может быть навязан.
Мне кажется, есть определенная логика в том, что у нас не существует особого устава поста для мирян. Это не значит, что миряне должны поститься по Типикону. Это значит, что миряне, учитывая свои духовные и физические возможности, обстоятельства жизни, в которых они оказались, могут сами для себя выбрать ту меру, которая их укрепит, а не ослабит.
– Как воспринимают русскую традицию поста бывшие католики в вашем приходе?
– Кто-то с радостью, для кого-то это очень сложно. Вообще, католической традиции дисциплины поста как таковой не существует. Евхаристический пост предполагает воздержание от пищи и питья перед причащением один час, и даже Великим постом современная католическая дисциплина предписывает воздержание от мяса лишь по пятницам. На этом обязательная дисциплина католика-мирянина заканчивается.
– Пост – одна из строгостей православной традиции. Многие люди уходят из Церкви, объясняя это в том числе необходимостью соблюдения строгих правил. Понятно, что расцерковление связано и с другими обстоятельствами. Сталкиваетесь ли вы в своем приходе с чем-то подобным? Люди уходят из вашего прихода?
– Думаю, такие люди есть везде. Беда в том, что когда человек уходит, он делает это, не попрощавшись. Не всегда бывает ясное понимание, что случилось, почему человек вдруг исчез. В конечном итоге, объяснение заключается в том, что, находясь в Церкви и вне ее, мы не очень понимаем, что такое Церковь.
Нам кажется, Церковь – что-то существующее помимо нас. Это то, к чему мы можем присоединиться, и то, из чего мы можем так же легко выйти. Обратите внимание, о численности православных в России мы судим по результатам социологических опросов. Эту «значительную» цифру составляют те, кто сам себя называет православным. Но не только эти люди, мы сами перестали воспринимать Церковь как общину, как собрание верующих людей.
Большую часть людей из социологических опросов мы с вами не знаем ни по имени, ни в лицо.
Главное, у этих «подсчитанных» нет ощущения, что Церковь – живая община, семья. Почему? Да потому, что у нас у самих это ощущение бывает потеряно.
Мне кажется, если человек почувствует, что он и собрание людей рядом – есть Церковь, тогда поймет, что уходить ему некуда и не от кого.
Фото: Анна Данилова
– Многие посещают храм до тех пор, пока у них не появляются обязанности, пока священник вдруг не скажет: «Мы – община, и должны что-то делать вместе». Не все с этим согласны. В конце концов, «я пришел сюда помолиться и ограничивать мою свободу не позволю». Одни с такой мотивацией вообще уходят из Церкви, другие перебираются в иные приходы. А как в Мадриде?
– Мне странно это слышать, потому что в Москве очень много деятельных приходов, которые занимаются и помощью больным, и помощью заключенным, социальным служением. Призыв к действию все-таки не у всех вызывает неприятие и отрицание.
Христианская жизнь не может быть ограничена молитвой. Евангелие – это не только призыв к молитве. В нем выражены и другие ожидания, обращенные к человеку.
Другое дело – расцерковление. Как форма человеческого разочарования, оно всегда обусловлено в известном смысле очарованием. Это значит, что у человека был какой-то ложный образ, сформированный книгами, фильмами, еще чем-то. Образ, скорее всего, романтизированный, в котором слишком много розово-голубых пастельных красок. Слишком много книг о «чудесах в решете». Расцерковление совершается тогда, когда человек отказывается взрослеть, отказывается делать шаг вперед, хотя в том измерении, в котором он жил раньше, жить он больше уже не может.
– Многие приходят в церковь за психологической помощью. Насколько священник должен быть психологом, учитесь ли вы этому?
– Конечно, я что-то читал о психотерапии, но не могу сказать, что учусь. Если чему-то учиться, то нужно учиться всерьез, а это дело, как минимум, на несколько лет.
Мне очевидно, что опасность здесь заключается в возможном всезнайстве священника. Священник обязан понимать, что есть области, в которых он ограничен. Если к священнику приходит человек с переломанной ногой, логичнее его направить к травматологу, а не искать способ самому помочь пострадавшему.
Этот принцип относится не только к физической травме, но и эмоциональной и психической, которую мог получить человек.
Теми знаниями, которые в XX веке были открыты в области психологии и психотерапии, священник не имеет права пренебрегать.
Я убежден, что священник должен работать в связке с психологом, психотерапевтом, если нужно, даже психиатром.
Вообще, священник может многого достичь тогда, когда выходит за пределы своей компетенции и обращается за помощью к другим специалистам. Сложность бывает в том случае, если он находится не в Москве и не в Петербурге, а совершает служение там, где нет компетентных специалистов. Тогда он просто вынужден расширять свой кругозор, чтобы обеспечить необходимую помощь.
Конечно же, не стоит забывать и о том, сколько стоит в Москве сейчас работа психотерапевта и сколько стоит час общения со священником.
Также есть определенная культура отношения к психологии и психотерапии. Есть ситуации, когда человеку приходится преодолевать определенный барьер.
– Последние несколько лет многие священники нередко призывают отказываться от исповеди перед каждым причастием. Однако если люди относятся к священнику, как к бесплатному психологу, они в нем нуждаются. Отказывая в частой исповеди, не лишаем ли мы таких людей той самой помощи?
– Мне кажется, это вовсе не помощь, а ее суррогат. Часто человек нуждается не в исповеди и даже не в том, чтобы пожаловаться. Люди нуждаются в преодолении одиночества. Люди нуждаются в общении. Люди нуждаются в счастье. Люди нуждаются в счастливых полных семьях. Люди нуждаются в добрых и доверительных отношениях друг к другу, на работе, в транспорте, в поликлинике, на улице, да где угодно. Но это невозможно преодолеть, заткнув дырку священником на 5 минут в неделю.
– Хотите сказать, люди ищут в Церкви счастье?
– Не то чтобы ищут в Церкви, но многие пытаются Церковью заткнуть эту пустоту. Но за 5 минут конвейерной исповеди эта дырка никак не затыкается.
Главное, что должен делать священник – не мешать. При этом он не должен быть безразличным, не должен быть слепым. Если он видит опасность, конечно, он должен предупредить. Общение священника с прихожанами напоминает общение родителей с детьми. И как родители, так и священник может быть подвержен искушению гиперконтроля, которое в конечном итоге может «ребенка» искалечить.
Фото: Анна Данилова
– Как священник может повлиять на духовный рост человека?
– Прежде всего своей молитвой, максимально искренней, не жалея себя в ней. Может повлиять богослужениями, которые он совершает, наконец, своим словом, своим образом, примером.
Однажды к Антонию Великому пришли монахи и стали задавать вопросы. Лишь один оставался в молчании. Антоний спросил: «А чего ты молчишь, неужели тебе нечего спросить?» На что монах ответил: «Мне достаточно просто на тебя смотреть».
Понятно, что это достаточно высокая планка. Но это пример того, как Антоний Великий своим образом, своим естественным поведением мог учить тех людей, которые были рядом с ним.
© 2009-2020, «Христианство, православие». Все права защищены.
При копировании материалов прямая открытая для поисковиков гиперссылка на fond-sovest.ru обязательна. 
* XML, HTML